– Только не расстегивайте слишком низко. Меня не волнует, что там у вас по сценарию: если вы расстегнете слишком низко, я скажу.
– Пора, – сказал детектив Пател.
Никто не знал, как давно он оказался на балконе.
К счастью, во время отъезда никто из них не смотрел друг на друга; на их лицах была написана тревога перед грядущим событием, как если бы в скорбном молчании они готовились к похоронам ребенка. Заместитель комиссара был чуть ли не добрым дядюшкой; он ласково похлопал доктора Даруваллу по плечу, он тепло пожал руку Инспектору Дхару, он взял свою взволнованную жену за талию – его пальцы привычно скользнули по ее пояснице, где, он знал, она испытывала иногда сильную боль. Это был его способ сказать: я контролирую ситуацию – все будет хорошо.
Но еще какое-то время им пришлось ждать в машине полицейского, пока Вайнод сначала увезет в клуб Дхара и Мюриэл. Заместитель комиссара сел за руль, рядом со сценаристом, которому хотелось, чтобы Дхар и Мюриэл уже танцевали, когда явится чета Дарувалла с гостями – четой Пател. На заднем сиденье устроились Джулия с Нэнси. Детектив избегал встречаться с глазами жены в зеркале заднего вида; к тому же Пател старался не слишком сжимать рулевое колесо – ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как он нервничает.
Фонари уплывали назад вдоль Марин-драйв, подобно течению, и, когда солнце наконец погрузилось в Аравийское море, море быстро превратилось из розового в фиолетовое, затем в бордовое и наконец в черное, подобно фазам изменения цвета синяка.
– Должно быть, они уже танцуют, – сказал доктор.
Детектив прибавил газу и вписался в поток машин.
В тщетной попытке сказать что-нибудь позитивное доктор Дарувалла произнес:
– Давайте схватим эту сволочь, избавимся от нее.
– Не сегодня, – тихо сказал детектив Пател. – Сегодня мы ее не схватим. Будем надеяться, что она проглотит наживку.
– Она проглотит, – сказала Нэнси с заднего сиденья.
Заместитель комиссара не хотел ничего говорить. Он улыбался. Он надеялся, что выглядит уверенно. Но настоящий полицейский знал, что к Рахулу они еще не готовы.
Просто танцы
Мистер Сетна не мог не удивляться происходящему; удивление не входило в набор тех немногих состояний, которые предпочитал старый парс. Для любого стороннего наблюдателя кислый и нетерпимый облик стюарда просто выражал презрение к празднованию Нового года; мистер Сетна считал излишним вечер в клубе «Дакворт». Патети (Пати), то есть Новый год у парсов, приходится на конец лета или начало осени; затем две недели спустя следует очередная годовщина рождения пророка Заратустры. Так что мистер Сетна давно уже отметил свой Новый год. Что касается нынешнего варианта новогодней ночи, мистер Сетна считал, что ее устраивают ради англофилов. Его оскорбляло и то, что для многих даквортианцев встреча Нового года в клубе «Дакворт» была важна еще по одной причине: они отмечали девяностую годовщину самоубийства лорда Дакворта.
Стюард также считал, что сам вечер спланирован по-дурацки. Члены клуба были представлены в основном людьми пожилыми, особенно в это время года; с двадцатидвухлетним листом ожидания членства можно было предположить, что члены будут «пожилыми», но это объяснялось и тем, что молодые даквортианцы отсутствовали по причине учебы – по большей части в Англии. В летние месяцы, когда поколение студентов возвращалось в Индию, члены клуба оказывались моложе. Но теперь здесь были все эти пожилые люди, которым следовало бы поужинать когда положено; а они должны были пить и танцевать до полуночи, когда их пригласят наконец к накрытым столам, – все наперекосяк, как полагал мистер Сетна. Накормить бы их пораньше, и пусть затем танцуют, если в состоянии. А слишком много шампанского на голодный желудок – это куда как вредно, особенно для пожилых. Некоторым парам не хватало выносливости продержаться до ужина в полночь. И разве, по существу, это не глупость – терпеть весь этот вечер до полуночи?
Судя по тому, как танцевал Дхар, ему не продержаться до полуночи, подумал мистер Сетна; тем не менее стюард был впечатлен тем, как быстро актер оправился от своего ужасного состояния накануне. В субботу этот больной человек был призрачно-бледен и промокал свой пенис над писсуаром – отвратительное зрелище. А теперь, этим воскресным вечером, он выглядел загорелым молодцом – танцевал чуть ли не до упаду. Возможно, болезнь, передаваемая половым путем, была в состоянии ремиссии, подумал мистер Сетна, глядя, как Дхар продолжает летать с Мюриэл по танцполу. И где эта дерьмовая кинозвезда нашла такую женщину?
Мистер Сетна вспомнил, как однажды над главным входом во «Дворец Эроса» в Бомбее вывесили баннер – женщина, изображенная на нем, была похожа на Мюриэл. (Разумеется, эта женщина и была Мюриэл, и, конечно же, для нее «Мокрое кабаре» было ступенькой вниз по сравнению с «Дворцом Эроса».) Мистер Сетна никогда не видел ни одного члена клуба «Дакворт» в таком наряде, как у Мюриэл. Ее переливающиеся бирюзовые блестки, ее глубокое декольте, ее мини-юбка до середины бедра, которая так плотно обтягивала ее зад, что блестки вполне могли оторваться и усеять танцпол, – во всяком случае, так полагал мистер Сетна. У танцовщицы Мюриэл были высокие, крепкие атлетические ягодицы; и хотя она была на несколько лет старше Инспектора Дхара, но выглядела так, будто могла утанцевать и умотать его. В их танцах не было и намека на ухаживание; пара вела себя жестко и агрессивно – на удивление грубо по отношению друг к другу, – и стюард с неодобрением полагал, что их танцы – это всего лишь игра на публику, всего лишь бесстыдный намек на их еще более необузданный интим.
Мистер Сетна также отметил, что все наблюдают за ними. Мистер Сетна знал, что, в соответствии с планом, они держались той части танцпола, которая была видна из обеденного зала, заставляя многочисленные пары быть свидетелями того, как они там наворачивают круги. Ближе прочих к входу в бальный зал был столик, который мистер Сетна зарезервировал для мистера и миссис Догар; стюард следовал указаниям детектива Патела, позаботившись о том, чтобы вторая миссис Догар заняла место, откуда ей открывался бы лучший вид на танцующего Дхара.
Из Дамского сада с места, где сидели за столиком супруги Дарувалла с гостями, хорошо просматривался обеденный зал; доктор и детектив имели возможность следить за миссис Догар, но не за тем, что происходило в бальном зале. Однако Дхар и не был им нужен. Слава богу, большая блондинка спрятала свой необычный пупок, отметил мистер Сетна; Нэнси была одета как директор школы – или даже как няня, или жена священнослужителя, – но стюард все же усмотрел в ней нечто неподобающее, склонность к непредсказуемым или необъяснимым поступкам. Она сидела спиной к миссис Догар и смотрела в сгущающуюся тьму за решеткой беседки; в этот час бугенвиллеи обретали бархатный лоск. Открытая сзади шея Нэнси, пушистые светлые волосы, на вид такие мягкие, напомнили мистеру Сетне ее опушенный пупок.
Элегантный смокинг и черный шелковый галстук доктора резко контрастировали с неглаженым блейзером а-ля Неру заместителя комиссара; мистер Сетна определил, что большинство даквортианцев никогда не общались с той частью общества, которая могла распознать полицейских по одежде. Стюард одобрил одежду Джулии как надлежащую – длинная юбка почти подметала пол, длинные рукава в сборку у запястий, вырез не как у той, со стоячим воротником, а достойное декольте, не доходящее до ложбинки между грудей. Ах, эти старые добрые времена, горестно вздохнул мистер Сетна; как бы отвечая на его мысли, музыканты ответили медленной мелодией.
Дхар и Мюриэл, тяжело дыша, понемногу приходили в себя в объятиях друг друга; она повисла на его шее, его рука покоилась на жестких бисерных блестках на ее бедре. Она, казалось, что-то шептала ему – на самом деле она просто пела слова мелодии, потому что Мюриэл знала каждую песню, которую исполняла эта группа, не говоря уже о многих других, а Инспектор Дхар понимающе улыбался ее словам. Его усмешка была чуть ли не ухмылкой, выражавшей презрение, от которого веяло декадентством и скукой. На самом деле Дхар забавлялся акцентом Мюриэл; он находил стриптизершу весьма забавной. Но то, что видела вторая миссис Догар, вовсе не развлекало ее. Она видела, как Джон Д. танцевал с подстилкой, скорее всего шлюхой – примерно того же возраста, что и сама миссис Догар. Такие женщины слишком доступны – Дхар, разумеется, мог бы выбрать и получше, думал Рахул.
На танцполе степенные даквортианцы, которые осмелились танцевать, ждали медленного танца и держались подальше от Дхара и Мюриэл, которая явно была не леди. Мистер Сетна, старый подслушиватель и уникальный чтец по губам, легко уловил то, что мистер Догар сказал своей жене.
– Это что, актер привел на новогодний вечер настоящую проститутку? Должен сказать, она выглядит как блядь.
– Я думаю, что она стриптизерша, – сказала миссис Догар. У Рахула был наметанный глаз на признаки социальной принадлежности.
– Возможно, она актриса, – сказал мистер Догар.
– Она сейчас играет, но она не актриса, – ответила миссис Догар.
Что было заметно Фарруху в Рахуле, так это унаследованный транссексуалом у его тетки Промилы пронзительный взгляд рептилии; казалось, что когда она смотрела на вас, то видела другую форму жизни – отнюдь не человека.
– Отсюда трудно судить, – сказал доктор Дарувалла. – Я не понимаю, он ей интересен или она хочет его убить?
– Возможно, что для нее это одно и то же, – сказал заместитель комиссара.
– Что бы она ни чувствовала, он ей интересен, – сказала Нэнси.
Если бы Рахул смотрел в эту сторону, он увидел бы только спину Нэнси. Но его глаза были устремлены на Джона Д.
Когда музыканты заиграли более быстрый танец, Дхар и Мюриэл с еще большим пылом вцепились друг в друга, как бы воспламененные после перерыва или после своего тесного контакта. Платье Мюриэл лишилось нескольких дешевых блесток; они сверкали на танцполе, отражая свет от люстры и похрустывая под каблуками Дхара или Мюриэл. Струйка пота так и убегала в декольте Мюриэл, а у Дхара слегка кровоточили царапины на запястье; манжет его белой рубашки был весь в пятнышках крови. Он так сильно держал Мюриэл за талию, что поцарапался блестками. Актер почти не обратил на это внимание, однако Мюриэл взяла его запястье и накрыла порезы своими губами. Так – с его пр