– Ты помнишь Рахула? – спросила доктора Промила и, чтобы убедиться, что завладела его вниманием, своим длинными, бугристыми от вен пальцами постучала по корешку книги, все еще прикрывавшей эрекцию Фарруха.
Взглянув на Рахула, доктор Дарувалла почувствовал, что стоявшее упало.
– Да, а как же! Рахул! – сказал доктор.
До Фарруха доходили разные слухи, но он не представлял себе ничего более ужасного, чем то, что Рахул стал гомосексуалистом, как его эпатажный покойный братец, возможно, в честь его, Субодха, памяти. Это в тот ужасный сезон муссонных дождей 1949 года Невилл Иден намеренно шокировал Фарруха, сказав ему, что он взял с собой Субодха Рая именно в Италию, потому что макаронная диета улучшает выносливость организма для суровой практики содомии. Затем оба они погибли в автокатастрофе. Доктор Дарувалла предположил, что молодой Рахул воспринял это болезненно, но не слишком.
– Рахул немножко изменил свой пол, – сказала Промила Рай с вульгарностью, которую непосвященные и закомплексованные обычно принимают за верх утонченности.
Рахул поправил свою тетку, и в голосе его слышались гормональные всплески мужского и женского.
– Я до сих пор изменяюсь, тетя, – заметил он. – Я еще не завершен, – многозначительно сказал он доктору Дарувалле.
– Я вижу, – ответил доктор, но он ничего не видел – он не мог представить себе изменения, которым подвергся Рахул, не говоря уже о том, в чем же состояла его «незавершенность». Груди у него были небольшие, но упругие и красивой формы; губы стали полнее и мягче тех, что помнил Фаррух, и макияж, нанесенный вокруг глаз, не был чрезмерным. Если Рахулу было двенадцать или тринадцать лет в 1949 году и не более восьми или десяти, когда Лоуджи осматривал его по поводу того, что тетка называла необъяснимой безволосостью, то теперь, прикинул Фаррух, Рахулу было тридцать два или тридцать три года. Лежа на спине в гамаке, доктор видел Рахула только до талии, которая была такой же стройной и гибкой, как у молодой девушки.
Доктору было ясно, что без эстрогенов тут не обошлось, и, судя по груди Рахула и его безупречной коже, их применение увенчалось успехом; на голосе результаты пока что еще не сказались – в нем вперемешку звучали то мужские, то женские обертоны. Может, Рахул кастрирован? Но разве спросишь? Он выглядел более женственно, чем большинство хиджр. И зачем ему удалять пенис, если он хочет стать «завершенным», – разве только для того, чтобы иметь полностью сформированную вагину и чтобы эту вагину хирург сшил из вывернутого наизнанку пениса? К счастью, я просто ортопед, с благодарностью подумал доктор Дарувалла. Так что доктор только и спросил Рахула:
– Вы имя тоже изменили?
Рахул открыто, даже кокетливо, улыбнулся Фарруху; и опять мужское и женское устроили стычку в голосе Рахула.
– Нет, только когда я стану настоящим, – ответил Рахул.
– Понятно, – ответил доктор; он сделал усилие, чтобы ответить улыбкой на улыбку Рахула или, по крайней мере, изобразить толерантность. Промила еще раз заставила вздрогнуть Фарруха, побарабанив пальцами по корешку книги, которую он крепко прижимал к себе.
– Все семейство здесь? – спросила Промила.
Слова «все семейство» у нее прозвучали как нечто нелепое, как вышедшая из-под контроля людская масса.
– Да, – ответил доктор Дарувалла.
– И этот красивый мальчик, надеюсь, тоже здесь – хочу, чтобы Рахул его увидел! – сказала Промила.
– Ему должно быть восемнадцать, нет, девятнадцать… – мечтательно сказал Рахул.
– Да, девятнадцать, – сухо сказал доктор.
– Только не указывайте мне на него, – сказал Рахул. – Я хочу проверить, смогу ли сам выделить его из толпы.
С этими словами Рахул повернулся и пошел прочь через пляж. Доктор Дарувалла подумал, что Рахул намеренно удалялся в таком ракурсе, чтобы дать доктору наилучшее представление о своих женственных бедрах. Ягодицы Рахула также были продемонстрированы наилучшим образом, обвитые саронгом – тонкой тканью, которая, тесно облегая тело выше пояса, подчеркивала овалы его грудей. Тем не менее Фаррух критически отметил, что руки Рахула слишком велики, плечи слишком широки, предплечья слишком мускулисты… Стопы же были слишком длинными, а лодыжки слишком крепкими. Рахул не был ни совершенным, ни завершенным.
– Разве она не прелесть? – прошептала на ухо доктору Промила.
Она наклонилась над ним в гамаке, и Фаррух чувствовал, как тяжелая серебряная подвеска, главная деталь ее ожерелья, воткнулась ему в грудь. Итак, Рахул в мозгах Промилы был уже полноценной «она».
– Она кажется… женственной, – сказал доктор Дарувалла тетушке, преисполненной гордости.
– Она и есть женственна, – возразила Промила Рай.
– Ну… да, – сказал доктор.
Он чувствовал себя в гамаке, как в ловушке, с нависшей над ним Промилой, похожей на какую-то хищную птицу, будто он был ее добычей. От Промилы шел пронзительный запах – смесь сандала и жидкости для бальзамирования трупов, что-то луковое, но также и болотное. Доктор Дарувалла сделал усилие, чтобы подавить приступ тошноты. Он почувствовал, что Промила тянет к себе роман Джеймса Солтера, и схватил книгу обеими руками.
– Если это такая замечательная книга, – сказала она с сомнением, – то, надеюсь, ты одолжишь ее мне.
– Я думаю, что Мехер будет читать после меня, – сказал он, хотя имел в виду не Мехер, не свою мать; он хотел сказать – Джулия, его жена.
– Мехер тоже здесь? – быстро спросила Промила.
– Нет – я имел в виду Джулию, – смутился Фаррух.
По усмешке Промилы было понятно, что она его осуждает, как если бы его сексуальная жизнь была настолько унылой, что он путает мать с женой, – а ему еще не было и сорока! Фарруху стало стыдно, но он был также и зол. То, что поначалу огорчало в «Спорте и времяпрепровождении», теперь заполоняло его; он чувствовал себя в высшей степени мотивированным, но не в грешном порнографическом смысле. Это было что-то настолько изысканное и эротичное, что он хотел бы разделить это чувство с Джулией. Проще говоря, роман удивительным образом заставил его вновь почувствовать себя молодым.
Доктор Дарувалла воспринял Рахула и Промилу как сексуально аберрантных[52] существ. Они нарушили его настрой; они бросили тень на то, что было написано столь же чувственно и искренне, сколь сами они были неестественны и порочны. Фаррух подумал, что должен пойти предупредить Джулию о рыскающих вокруг Промиле Рай и ее племяннике-с-грудями. Супругам Дарувалла, вероятно, придется как-то объяснить их юным дочерям, что́ не так с Рахулом. Фаррух решил в любом случае поговорить и с Джоном Д. Доктору не понравилось, что Рахулу так хочется выделить Джона Д. «из толпы».
Промила, без сомнения, уже впечатлила племянника-с-грудями своим собственным убеждением, что Джон Д. слишком красив, чтобы быть сыном Дэнни Миллса. Доктор Дарувалла подумал, что Рахул ушел на поиски Джона Д., потому что будущий транссексуал надеется увидеть в этом дорогом для доктора мальчике какие-то проблески Невилла Идена!
Промила обернулась над гамаком, как бы сканируя пляж для своей «прелести» Рахула; доктор Дарувалла использовал этот момент, чтобы взглянуть сзади на ее с замазанными морщинами шею. Он пожалел об этом, поскольку на него уставился опухолевый нарост, похожий на меланому. Доктор не мог заставить себя посоветовать Промиле показаться кому-нибудь из врачей. Во всяком случае, это не имело отношения к работе ортопеда, и Фаррух вспомнил, как недобро реагировала Промила на отговорку Лоуджи по поводу безволосости Рахула. Не поспешил ли с диагнозом отец? – подумал доктор Дарувалла. Возможно, отсутствие волос на теле было ранним сигналом того, что в половой сфере Рахула следовало что-то исправить.
Он изо всех сил пытался вспомнить тот вопрос о докторе Тате, оставшийся без ответа. Он вспомнил тот день, когда Промила и Рахул привезли старого дурака к особняку семейства Дарувалла: там еще были какие-то предположения насчет того, с какой целью Промила и Рахул были у доктора Таты. Маловероятно, чтобы ГИНЕКОЛОГИЯ-И-МАТЕРИНСТВО-ЛУЧШАЯ-ЗНАМЕНИТАЯ-КЛИНИКА-ДОКТОРА-ТАТЫ могла заняться лечением Промилы, которая никогда бы не рискнула доверить свои драгоценные части врачу с репутацией ниже среднего. Это Лоуджи предположил, что пациентом доктора Таты мог быть Рахул. «Какие-то дела по поводу безволосости», – вроде бы сказал тогда старший Дарувалла.
Теперь старого доктора Таты уже не было на свете. По велению нынешних, более скромных времен его сын, который также был акушером и гинекологом, удалил из вывески на клинике слова «лучшая» и «знаменитая», тем более как врач сын слыл таким же специалистом ниже среднего, что и его отец; в медицинской среде Бомбея его всегда упоминали как «Тата-Два». Тем не менее, возможно, Тата-Два сохранил записи своего отца. Фаррух думал, что было бы интересно узнать побольше о безволосости Рахула.
Забавно было представить себе, насколько же единодушны оказались Промила и Рахул в решении изменить пол Рахула, что они обратились не к кому-нибудь, а именно к хирургу-гинекологу. Вы ведь обращаетесь не к тому, кто специалист по органам, которые вы хотите иметь, а скорее к тому, кто разбирается в органах, которые у вас есть! Значит, понадобился бы хирург-уролог. Доктор Дарувалла предположил, что следовало бы проконсультироваться и у психиатра; безусловно, ни один ответственный врач не возьмется за операцию по смене пола по одному лишь требованию пациента.
Затем Фаррух вспомнил, что операции по смене пола в Индии запрещены, хотя это вряд ли мешало хиджре кастрировать себя; холощение являлось кастовым долгом хиджр. По-видимому, Рахул страдал не от отсутствия бремени такого «долга»; похоже, выбор Рахула был мотивирован чем-то другим – не тем, чтобы стать изолированным третьим полом евнухов-трансвеститов, а тем, чтобы стать «завершенным». Настоящей женщиной – вот кем хотел стать Рахул, по представлению доктора Даруваллы.