Копыта выбивали искры – и это был единственный свет в угрюмой ночи. Копыта бросали пригоршни прыгучего стального звона в гулкие коридоры стен – и это был, кажется, единственный звук во всем затаившемся, настороженном городе. Гостерии не распахивали дверей, вываливая на мостовую пьяных, выкрашивая камни теплым тоном живого огня, наполняя воздух запахами жареного и пряного. Вальяжно гуляющая городская стража не постукивала по камням основаниями алебард, отмечая свое движение и намекая лихим людишкам: пора прятаться по щелям, чтобы разминуться к обоюдной пользе. Нищие доны не выли охрипшими котами под балконами вдовушек, выпрашивая ужин и обещая по мере сил воздать за прокорм. Состоятельные не подпрыгивали на подушках карет, в сотый раз брызгая удушающими маслами на несвежий, но весьма дорогой кружевной ворот…
Город молчал. После череды тучных и мирных лет люди привыкли к относительному покою, достатку и даже уверенности в завтрашнем дне. Пока что они утратили только последнее – уверенность. И, кажется, вместе с ней лишились слишком многого. Оллэ всем затхлым страхом города, всеми его дуновениями и дыханиями ощущал бессонницу, томительную, дрожащую зевками и стонами, всхлипами и охами… Город знал предстоящее и ждал новых времен обреченно: изменить что-либо теперь не в силах даже король и патор, если тот или иной – бывают чудеса – вдруг пожелали бы перемен.
Рыжее пламя первого живого фонаря обозначилось у дворцовой ограды, оно трепетало, как испуганно торопящееся сердце. Воины ждали гостя в доспехе, при боевом оружии вместо обычных для мирной жизни легких рапир. Оллэ спрыгнул из седла на скаку, избавив всех от наблюдения за зрелищным кувырком через опущенную конскую шею. Черт разочарованно вздохнул – и сам шагнул к конюху, вроде бы забыв о существовании седока.
– Вас ждут, – один из встречающих повторил слова стража у городской стены. Поклонился ниже и добавил куда мягче: – Прошу, следуйте за мной.
Не задавая вопросов, сын шторма миновал темный парк, по случаю зимы подрастерявший листву. Вместо аромата ночных цветов туман пропитывали иные запахи: прелый дух увядшей травы, речной тины и отсыревшего, прогорклого дыма. Сюда, почти к самому берегу южного моря, холода едва дотягивались с севера ослабленным вялым дуновением. Они не угрожали морозами, хоть и вынуждали чихать, кутаться и предпочитать крепкое подогретое вино – молодому, добытому из погреба. Камины в Атэрре – роскошь, дрова – ценность, так было всегда. Теперь, в ожидании худших времен, греться у огня позволяют себе, вероятно, лишь самые именитые, состоятельные обитатели дворца.
Провожатый указал на дверь и снова склонился, прощаясь без слов. Оллэ взбежал по знакомой лестнице, миновал продуваемую стылым сквозняком галерею, где дрожали в ознобе синеватые факелы. Кивнул слуге, предусмотрительно распахнувшему дверь – и миновал порог.
– Я отчаялась двадцать дней назад, – осторожно улыбнулась королева, раскрывая ладонь и показывая развязанный узелок. Продолжила жест в сторону кресла. – Прошу, садитесь. Примите мои пожелания здравия, если они ценны для нэрриха. И вот вдобавок объяснения: куколка Зоэ увы, покинула столицу, но прежде она по доброте души подарила мне узелок, позволяющий вас вызвать. Тогда я не поверила в действенность столь смешного средства. И теперь не верю, вы явились удивительно скоро, словно заранее знали о зове, вдобавок вы очутились здесь воистину – вовремя.
Оллэ кивнул, не спеша занять кресло и рассматривая легкую фигурку, статуэткой из темного дерева замершую на полу, у ног королевы. Живыми казались лишь глаза: огромные, бездонные, они следили за каждым движением сына шторма и вспыхивали опасными бликами сосредоточенности. Левая ладонь сидящей оплетала древко копья, правая расслабленно лежала на длинном стилете. Тонкая шерстяная рубаха и широкие штаны не стесняли движений, вышитое золотом покрывало кутало спину и подтверждало состоятельность женщины. Что обозначал нелепый кувшинчик, висящий на тонком ремешке на шее – Оллэ не смог понять. Он недоверчиво вглядывался в узор татуировки на висках, в необычное для этого берега лицо темнее бронзы, с выпуклыми полными губами. А еще – ворох волос, кажущийся излишне тяжелым для длинной гордой шеи…
– Или это настоящая маари, или я слишком долго оставался в седле и переутомился, мне чудится невесть что, – недоуменно предположил Оллэ, двигаясь к креслу. – Ваше величество, развейте мои сомнения. Откуда здесь могла взяться она —небыль даже для южного берега и края диких пустынь?
– Маари, – подтвердила Изабелла, опуская руку на плечо Аше. – Её имя Аше, она третий месяц со мной. Сперва это было лишь забавой и уступкой просьбе патора. Но после того, как она вспорола брюхо надежному, много лет состоявшему при дворе слуге, почти успевшему отравить утреннее питье своей королевы… – Изабелла поежилась, выше натянула накидку, подбитую драгоценным мехом. – Мир вздумал разбиться вдребезги, дон Оллэ. Я более не знаю, гляжу я в глаза союзников – или же мне лгут улыбки предателей. Я сомневаюсь в каждом, в том числе и в вас. В каждом, кроме Аше. Что привело вас в столицу? Моя просьба о помощи, как я уже сказала, не могла бы разыскать вас и довести до столицы так быстро.
– Меня позвал Энрике, ваша просьба застала меня в долине Сантэрии, то есть в общем-то рядом, – пояснил нэрриха, по прежнему не отводя глаз от фигуры маари. – Я спешил, как только мог, но я был обременен необходимостью везти Энрике и его жену, внезапно ставшую святой, как он это называет. Я надеялся, что война не так близко, что я успею посоветоваться с Абу. Он спорил со мной лет восемь назад о природе ветра и не только о ней… И вот я вижу лагерь армии, готовой выступить в поход, осознаю тщетность своих надежд, но встречаю маари, суть нашего спора, во дворце. Мир воистину стал непредсказуем.
– Сын ветра, сильный, взрослый, – выговорила Аше на родном наречии, упрямо хмуря брови и не сомневаясь в природе того, кто посетил королеву. – Чту вас. Но у меня есть имя – Аше. Мне дал имя мой лев, и иного я не приму.
Она гордо вскинула голову, змейки многочисленных тугих косичек, плотно уложенные в жгут на затылке, даже не вздрогнули. Оллэ попытался припомнить, а вернее расшифровать, что означает сказанное, но не успел. По коридору торопливо стучали и шуршали шаги многих ног. Аше удобнее перехватила стилет и обратила на дверь безмятежный взгляд, утративший выражение.
– Дело ограничилось одним слугой? – поинтересовался Оллэ, приметив на поясе маари драгоценную флягу с выложенным каменьями гербом Эндэры.
– Одним слугой со вспоротым брюхом, – улыбнулась королева, с гордостью глядя на маари. – Затем она всадила копье в затылок капитана стражи и проверила свежесть печени почтенного гранда Башни, когда тот явился пожелать спокойного сна его величеству.
– Его тоже – насмерть? – поразился Оллэ.
– Не знаю, – брезгливо поморщилась королева. – Без нужды я в подвалы не заглядываю… Может, печень еще не вся высохла. Это человек патора, мне хватает своих забот и своих предателей.
Дверь распахнулась, и в комнату почти вбежал король, на последних шагах постаравшийся избавиться от поспешности, недостойной титула. За его спиной тенью скользнул Вион, кивнул старшему нэрриха – и замер у стены, упорно не глядя на маари.
– Оллэ, – выдохнул король, азартно хлопнул в ладоши и упал в кресло. – Когда Вион сообщил, что мы можем рассчитывать на ваш визит, я не поверил. Я и теперь не верю.
– Лагерь гвардии у стен города, – задумчиво начал перечисление Оллэ, снова прислушался к ветру за окном, и высказывая впечатления, по большей части накопленные за время пути и уточненные при движении по городу. – Ветры шумят о большой беде. С севера по суше движется войско, оно уже пересекло границу Эндэры. Армия Тагезы идет чуть восточнее и скоро соединится с союзником. С некоторым запозданием от берегов Галатора отошли корабли, им мешает восточный ветер, он упрямо тянет флот от берега и вынуждает маневрировать. С юга, от бухт Алькема, идут на веслах галеры, они мирно миновали порт Тарон, без боя прошли маяк Танец мотылька… такое их поведение удивляет меня, как и бездействие вашего флота. Что это значит? Я опередил войну на считанные дни… Я ощущаю непокой ветров, ведь взрослые нэрриха стали союзниками ваших врагов, впервые за долгое даже по моему счету время дети ветра вмешались в дела людей совместно и осознанно. Вот в таких условиях вас интересует мой выбор. Закономерно.
– Все изложено точно, – кивнула королева.
– Где Кортэ? – нахмурился сын шторма, оглядываясь на Виона. – Я пробовал ощутить его, звал… все напрасно.
– Кортэ! Мой лев, – внезапно встроилась в разговор Аше, блеснув мгновенной улыбкой, – он вернется. Я знаю. Я жду. Только для его ветра я расплету волосы.
– Кто это сделал? – оскалился Оллэ, на миг теряя выдержку.
– Он спасал меня, – тихо и нехотя выговорил Вион. – Значит, вы вправе полагать, что именно я если не сделал это, то наверняка уж – начал. Я заключил договор с чем-то чудовищным. Те, кто был вовлечен в сделку, признались, что золото и помощь им оказывали с островов.
– Значит, я дважды прав, успев появиться при вашем дворе, – успокоился Оллэ, снова глядя на королеву и намечая на губах холодную улыбку вежливости. – Будем считать, что я сделал выбор. – Нэрриха поклонился маари и сел на пол рядом с ней. – Но пока война еще не показала зубов… Прошу, помоги. Я вдруг понадеялся, что ты справишься. Сам я не смог понять много важного и поостерегся что-либо делать наспех и сгоряча.
– Помочь. Надо идти? Далеко? – насторожилась Аше, хмурясь, с трудом разбирая значение сказанного на наречии Эндэры.
– Это у стен города, – Оллэ задумался и уточнил: – Десять полетов стрелы большого лука, а то и ближе.
– Хорошо, – маари резко обернулась к Виону и сказала на родном языке. – Вы должны оберегать вождей, двух. – Она поглядела на королеву, едва заметно улыбнулась, тронула кончиками пальцев накидку Изабеллы, Медленно, старательно выговаривая слова, добавила на наречии западной Эндэры: – Вы – вместе ждать. Я идти туда, Вион охранять тут. Вместе ждать, да?