это те, что вели состав. По их лицам видно, что они прямо из будки машиниста: перепачканные, уставшие. Станислав внимательно рассмотрел их при выходе с перрона и двинулся за ними, держась на некотором расстоянии. Железнодорожники перешли на другую сторону улицы. Прямо напротив вокзала небольшое здание. Железнодорожники вошли в ворота дома и свернули налево в какие-то двери. На стене висела таблица немецких железнодорожных линий. Станислав вошел вслед за ними. Здание напоминало внутри гостиницу. Здесь ему никогда не приходилось бывать. Охранник или швейцар спросил, кого он ищет. «Никого, я хотел бы чего-нибудь перекусить». — «У нас? Столовая обслуживает только железнодорожников, но если вы желаете, герр фельдфебель…» Разумеется, Станислав желал.
Трое вновь прибывших отметились в небольшом окошечке. После проверки документов им выдали ключи от номеров, и они сразу же отправились наверх. Задержать их каким-то образом внизу было невозможно. Станислав вошел в столовую. Это было небольшое помещение с пятью или шестью столиками и буфетом. Он поинтересовался, есть ли что выпить? Нет, не держат. Подают только пиво. Ну, разумеется, как он мог забыть, что железнодорожники не пьют. Станислав сел за столик и заказал обед. Принесли фасолевый суп, а на самом деле похлебку. Если железнодорожники действительно захотят что-нибудь съесть приличное, то, несомненно, пойдут в вокзальный ресторан. Вопрос только в том, спустятся ли они сейчас вниз? Станислав поджидал их уже около четверти часа. Наконец спустились двое. Они уселись за соседний столик. Станислав напряг слух, пытаясь уловить каждое их слово. Болтали о всякой чепухе. Ничего стоящего, что представляло бы для него какой-нибудь интерес. Один жаловался другому, что во время последнего рейса у него даже не было времени забежать домой, хотя состав стоял в его родном городе почти полдня. Второй распространялся о бомбардировках. Проклинал англичан. Люфтваффе, по его мнению, должен сровнять с землей Лондон, чтобы бомбежки прекратились раз и навсегда. Его приятель согласился с ним. Только вот, как быть с этим Нью-Йорком и американскими летающими крепостями… Люфтваффе, к сожалению, не залетает так далеко. Правда, есть японцы… но они тоже летают, лишь где-то в Азии.
Станислав решил вмешаться в их беседу, прежде чем они отправятся к себе наверх. Все это скоро кончится, сказал он, обращаясь к ним с кружкой пива в руке. До наступления зимы наверняка Москву возьмут и тогда смогут расправиться с Англией. Восточный фронт связывает огромные силы. Но скоро они там будут не нужны. Англичане не смогут противостоять такой мощи. Ему кое-что об этом известно. Он только позавчера вернулся с фронта и может их заверить в огромной ударной силе немецкой армии. Дайте только немного времени, и мы расправимся с Советами. А потом примемся за этот островок. Вы спрашиваете, как Америка? Без своего авианосца, каким является для нее Англия, она сюда и не сунется.
Слова Станислава подняли у них настроение. Они потянулись к нему с кружками, желая чокнуться за немецких солдат, за фюрера, за победу. Станислав спросил, хочется ли им что-нибудь покрепче? Они ответили, что, в принципе, не прочь, но устали, спят на ходу. Двое суток в дороге — это не шутка. Тогда Станислав предложил встретиться вечером в ресторане. Вечером совсем другое дело. Скорее всего, они придут. Он сказал, что будет с товарищем, который только вернулся с фронта. Им так редко удается поговорить с кем-нибудь, кто приезжает прямо из рейха. Для них, солдат, услышать, что делается на родине, — большая радость.
Железнодорожники пришли. Выспавшиеся, посвежевшие, с заметно улучшившимся настроением.
— А где ваш друг, герр фельдфебель?
Станислав объяснил, что приятель повстречал девушку и предпочел ее общество мужской компании. Его слова не вызвали удивления. Можно только позавидовать товарищу.
— Украинка?
— Да.
— Счастливчик. Украинки не хотят встречаться с немцами. Но бывают, правда, исключения. А вы откуда родом, герр фельдфебель?
Станислав заколебался. Сказать правду? Он все еще опасался за судьбу матери и сестры. Начнись сейчас какое-нибудь расследование, то не так уж трудно будет сообразить, что дезертир Альтенберг и интересующийся спецпоездом силезец являются одним и тем же лицом. Ему пришла в голову мысль выдать себя за поморца. Но тогда легко попасть впросак. Лучше уж придерживаться правды. Тем более что железнодорожники все равно могли догадаться, откуда он, по акценту.
— Я из Силезии, — сказал он. — Из Глейвица.
Один из железнодорожников обрадовался.
— Из Глейвица? Моя жена тоже родом из Глейвица. Мне приходилось туда часто ездить к тестю и теще. Я хорошо знаю те места. Даже собирался там обосноваться. Но жить в этом городе невозможно.
— Почему?! — возмутился Станислав. — Не представляю себе жизни в другом месте.
— Понять можно, — заметил железнодорожник, — вы, силезцы, настоящие патриоты. Отвоевали Силезию для рейха во время плебисцита. За это честь вам и хвала. Но я предпочитаю жить там, где не бывает дыма и нет польских националистов. Регенсбург, Глейвиц… этот край когда-то был настоящей пороховой бочкой. Я предпочел забрать оттуда жену к себе. Она и так, бедняжка, достаточно натерпелась от поляков. Мой тесть своими руками подтасовывал результаты плебисцита. Он мне рассказывал, как ему намяли за это бока польские громилы. Поляки — это дрянной народ. Нас, немцев, они ненавидят.
Станислав не нашелся, что ответить. Все вдруг в нем закипело от гнева. Но он не должен выдавать себя. Сделав над собой невероятное усилие, он назвал тестя замечательным ловкачом и почел за благо побыстрее сменить тему разговора. Наполняя рюмки, он заметил, что всегда воздавал должное немецким железнодорожникам. «На фронте все ясно, — начал он. — Ты стоишь лицом к лицу с противником. Оба вооружены и ведут честную игру: кто успеет выстрелить первым, кто окажется более метким. А железнодорожник?.. Он всегда, по существу, безоружен. Я уж не говорю о бомбежках. Все страдают от них одинаково. Но эти лесные банды… Как с ними прикажете бороться? Какие у вас есть шансы на успех? Взлетаете в воздух, не увидев даже противника».
Станислав понял, что затронул самое чувствительное место. Те развязали языки. Сколько же в них страха и дикой ненависти к этим «бандитам» из леса. Предоставь им возможность, и они сдерут живьем кожу с каждого партизана. Как они только их не называют: убийцы, волки, чертово дерьмо. Станислав поддакивал, как умел.
Особенно опасны мосты. Больше всего на свете они боятся мостов. Когда паровоз въезжает в первый пролет — это то же самое, как если бы им приказали прогуляться по натянутому канату. Не известно, в какой момент он лопнет. Нет ничего более кошмарного, чем мосты. Снятся им по ночам. Конструкции из спичек. Махонький кусочек тротила под опорный бык — и все летит с треском к чертовой бабушке. Проехать мост, оставить его позади — это значит получить еще несколько часов жизни. Пока не подъедешь к следующему. И тогда все повторяется сначала.
Станислав заметил вскользь, что риск, видимо, зависит также и от качества груза.
— Вы правы, герр фельдфебель. Одно дело везти бревна на стройку или эшелон с солдатами, и совсем другое — боеприпасы или легковоспламеняющиеся материалы. Это самое опасное, что может быть. Чувствуешь себя так, будто у тебя висит бомба за спиной. Один неосторожный шаг и… У железнодорожника всегда при себе проездной билет на небеса. Немного передохнешь в рейхе, хотя и там становится все трудней. Все чаще беспокоят англичане. А потом снова эта проклятая Польша. Сразу начинают пошаливать нервы. Затем Украина и оттуда путь на Крым… Там, пожалуй, хуже всего. В катакомбах полно бандитов. Выкурить их оттуда невозможно.
Второй, молчавший до сих пор железнодорожник чуть заметно усмехнулся.
— Ну, теперь мы приготовили для них сюрприз. Можно сказать, подарочек от железнодорожников. Попрыгают они теперь у нас…
В его улыбке пряталось дьявольское наслаждение.
— Что, дымовые шашки? — заинтересовался Станислав.
Железнодорожник покачал головой.
— Шашки — это хорошо для пчел. Наше угощение немного посильнее.
— Газы?
Снова та же усмешка.
— Это уже ближе, герр фельдфебель. Газ «циклон». Если вдохнул, не успеешь, говорят, даже почесать пальцем в носу.
Станислав почувствовал, как его бросило в жар. Он слышал о «циклоне». Его применяли в лагерях смерти. Он хлебнул глоток водки и закашлялся, пытаясь скрыть свое состояние.
— Вот это здорово! — выдавил он из себя. — Наконец-то сможете спокойно вздохнуть.
Первый железнодорожник не разделял, однако, энтузиазма второго.
— Такой груз нельзя перевозить вместе с боеприпасами, — произнес он. — Дело даже не в том, что я беспокоюсь за свою жизнь. Если произойдет взрыв, нам и так все равно крышка. Не найдешь потом, где голова, где ноги. Но этот единственный вагон отравит все вокруг. Если бы он взорвался, например, здесь, на вокзале… В общем, о чем здесь много говорить… пострадали бы город, гарнизон. Такой вагон должны отправлять вместе с транспортом селедки, консервов, но не с боеприпасами для танков. Это дьявольское оружие.
Станислав спросил, в каждом ли транспорте везут что-либо подобное.
— Ну, что вы, это, пожалуй, единичный случай. Хочу надеяться, что это так. Мне бы лично больше не хотелось везти такое.
Станислав поднял рюмку и предложил выпить за то, что они расстались с этим опасным поездом. Но они возразили, все равно кто-то должен довезти этот груз, но тост охотно поддержали. Они уже немного захмелели и хотели обязательно услышать какие-нибудь новости с фронта. Станислав едва от них отделался. Никогда еще, кажется, он никуда так сильно не спешил, как сейчас. Он уже знал все, что намеревался выяснить, а сведения, полученные об этом суперспециальном вагоне, заставляли его особенно сильно торопиться. Пришлось сказать, что он выпил лишнего, что не хотелось бы возвращаться в нетрезвом состоянии. После чего расплатился и вышел из ресторана.