Самуша отвернулся от окна. Его темные брови были гневно сжаты, уголки губ нервно подергивались. Он подошел к столу и на мгновение взгляд его задержался на телефоне. Станислав понял значение этого взгляда. Сняв трубку, он приложил ее к уху и, удостоверившись, что аппарат глух как пень, протянул Самуше. Тот сжал губы.
— Вы удивительно бессовестный человек, — сказал он. — Как я мог позволить вам обвести себя вокруг пальца?.. Я обязан был в первый же день проверить ваши документы.
Станислав положил трубку на место.
— Это ничего бы вам не дало. У меня подлинные документы, подписанные генералом Олендорфом. Если желаете, я могу их предъявить.
Самуша отрицательно махнул рукой.
— Какой прок сейчас от ваших документов? С их помощью не остановить приближающийся поезд. Вы уверены, что взрывчатка заложена правильно?
— Я ни в чем не уверен. Но закладывали не дилетанты-любители. По-моему, они неплохо знают свое ремесло.
Поручик сделал жест, из которого можно было понять, что он нисколько не сомневается в правдивости слов Станислава. За дверью все время раздавались голоса солдат, играющих в карты. Кто-то из них громко засмеялся.
— Чтобы вам черти свалились на голову!.. Вы знаете, что я ничего не имею против советских партизан. Но, бог свидетель… я предпочел бы со своим взводом переждать войну в более благоприятных условиях. Что, по-вашему, я должен сказать своим людям, герр Дроппе? Вы мне скажите, что я должен им сказать? Если бы здесь хотя бы проходила линия фронта. Тогда бы это называлось, что я перешел со своим взводом на советскую сторону. Но вы же приказываете мне идти вместе с моими ребятами в болота. Прятаться в лесах, неизвестно где и неизвестно до каких пор? Партизанский отряд… Это хорошо для крестьян. А мы горожане, регулярная армия… Зачем вы туда нас гоните?!
— Я вас не гоню, господин поручик. Вы можете здесь оставаться. Это было всего лишь предложение.
Венгр бросился как безумный к какому-то шкафчику. Открывая его, он едва не сорвал дверцы с петель, выхватил изнутри початую бутылку вина и разлил по стаканам, расплескав при этом половину содержимого на пол.
— Остаться? Вы, видимо, шутить изволите?! Я знаю, какой это поезд. Да в конце концов неважно какой. Ведь вам известно — военно-полевой суд мне обеспечен. Пусть будет проклят день, когда вы здесь появились! Держите, это ваш стакан. Пейте! Я не могу сейчас выйти к моим солдатам и все им рассказать. Не скажу же я им, что вы взяли меня в плен. Лучше подождать, пока не взорвется мост и не затрясется этот барак. Может быть, тогда они легче меня поймут. За ваше чертово здоровье, герр Дроппе, или как вы там еще по-другому зоветесь…
Станислав взял стакан с вином и поднял его вверх.
— Благодарю!.. За Венгрию… За отдельное венгерское подразделение… — Он не успел договорить. Самуша в этот момент, вероятно, заметил что-то за окном, так как, подбежав к нему, согнулся над подоконником и замер. Станислав также рванулся из-за стола и встал за Самушей.
В полукилометре отсюда из-за поросшего редким сосняком холма появилась темная громада паровоза. За ним по высокой железнодорожной насыпи тянулась, неторопливо извиваясь, длинная дугообразная змейка вагонов. Она проползла по видимой из окна части полотна и исчезла за следующим холмом. Самуша повернулся к Станиславу. Не глядя на него, он осушил стакан до дна и швырнул его за окно. За дверью снова раздался громкий хохот картежников. Над бугром вился нежно-белый дымок невидимого паровоза. Наконец он снова вынырнул прямо у моста. Въехал в его первый пролет. Вагоны, словно проявляя чрезмерную осторожность, по одному втягивались в узкий проход между железными фермами моста.
Им показалось, что они слышат перестук колес по висящим над рекой шпалам. Еще несколько десятков метров… Тяжелая туша паровоза приближалась к противоположному берегу. Какие-нибудь две-три секунды — и он окажется на другой стороне. Вдруг над мостовыми быками взметнулось пламя. Мост осел, как сдвинутая с опор перекладина, и рухнул вниз. Поезд на мгновение замер. Паровоз полсекунды как бы сопротивлялся увлекающей его вниз тяжести вагонов, но вот вся эта железная змея ринулась по наклонной вниз, свертываясь в груду громоздящихся друг на друга вагонов. Прежде чем они услышали первый взрыв заложенной взрывчатки, вагоны начали разрываться на части один за другим, как колоссальная связка гранат. Посыпались выдавленные ударной волной оконные стекла, а с потолка барака белая пыль. Она густо покрыла волосы, брови, мундиры.
От реки накатывался непрерывный грохот. Наконец все утихло, замерло как в глухую ночь. Над взорванным мостом в безоблачное небо тянулся подхватываемый ветром дым. Неожиданно дверь в комнату распахнулась, и на пороге выросла фигура покрытого пылью, бледного от ужаса унтер-офицера. Тыча рукой в окно, он что-то быстро говорил срывающимся от волнения голосом. Самуша гневно оборвал его на полуслове. Докладывать не надо. Он сам видел, что произошло. Отправив унтер-офицера с каким-то поручением, Самуша снял с вешалки плащ, надел его, тщательно застегнул все пуговицы.
— Я готов выполнять ваши приказы, господин… господин Дроппе. Я велел собрать людей со всех постов. Я не могу оставить здесь тех, кто заступил в наряд. На это потребуется время… Черт бы вас побрал! Не могу видеть вашу довольную физиономию. Что я должен делать с автоматическим оружием?
— Прикажите грузить его на ваш вездеход. Мы оба в нем поедем. И… и я прошу вас мне верить. У меня нет причин к самодовольству. Я много бы дал, чтобы находиться сейчас совсем в другом месте. В тот момент, когда я вел здесь с вами переговоры, немцы арестовали очень близкого мне человека. Из-за вас я не смог помочь ей. Поверьте, сегодня у меня один из самых безрадостных дней.
Венгр посмотрел на Станислава в недоумении. В его беспокойных, хаотичных мыслях не оставалось места для чужих забот.
Когда они вышли из барака, солдаты садились по машинам. На соседнем дереве, галдя, устраивались только что всполошенные, но уже в наступившей тишине утихавшие скворцы.
Текст зашифрованной телеграммы гласил:
Руслану. Подтверждаю прием вашего донесения Альтенберга Станислава первым самолетом отправить в Москву. Профессор.
X
Люк открыли, когда самолет сделал третий круг. Воздушный поток резко ударил прямо в лицо, от шума двигателя заложило уши, выпускающий дал команду, но Станислав не разобрал и, оттолкнувшись изо всех сил ногами, отделился от самолета. Ураганный ветер подхватил его и понес как соломинку. Какое-то время Станислав летел, будто им выстрелили из рогатки, после чего начал стремительно падать вниз. Секунда, две, еще чуть ниже — рывок! Станислав дернул кольцо парашюта. Его рвануло раз, еще раз, шелковые стропы натянулись как струны, начался спуск. Его относило чуть в сторону, к темнеющим внизу верхушкам деревьев.
Манипулируя стропами, он выправил направление полета и вскоре коснулся земли. В момент приземления почувствовал острую боль в лодыжке. Неудачное приземление. Нет-нет, он вовсе не суеверен. Просто теперь будет труднее передвигаться. А сейчас, как никогда, он должен быть в отличной форме. Какая дьявольская боль!
Раскрытый купол парашюта осел, сморщился, словно огромный проколотый воздушный шар. Погасив парашют, Станислав расстегнул на груди «карабин» и свернул шелестящий шелк. В каких-нибудь ста пятидесяти метрах от него, на противоположном конце поляны, спустился второй парашют. Прихрамывая, Станислав направился к нему.
Была мглистая октябрьская ночь. Где-то за лесом слышался тяжелый рокот удаляющегося бомбардировщика. Лесную тишину нарушал только шелест мокрой травы под ногами. Станислав доковылял до кустов, на которых распластался второй парашют. Под ним лежал контейнер. Он отстегнул его от парашюта, взял прикрепленную к контейнеру саперную лопату и тотчас принялся нарезать дерн, время от времени вслушиваясь в тишину. Полный порядок: ничто не нарушало молчания леса, никаких подозрительных шумов. Станислав уложил в вырытое углубление оба парашюта, снял комбинезон, засунул его туда же и прикрыл все дерном. Затем натянул на голову помятую шляпу, одернул полы теплой куртки и завязал узлом шарф на шее. Теперь он самый настоящий штатский. Осталось спрятать контейнер. Станислав подыскал место в кустарнике, затащил контейнер в самую чащу и сверху прикрыл мокрыми листьями. Теперь скорее к ближайшей станции. Запомнив несколько ориентиров, чтобы потом без труда отыскать место, где оставлен контейнер, Станислав заковылял через лес.
Не успел он выйти на дорогу, как сразу же наткнулся на какого-то субъекта. Чертовщина какая-то, как это могло случиться? Ведь он все время был начеку, чтобы ни на кого не нарваться, хотя бы в первые полчаса после приземления. И вдруг такая неожиданность — столкнулись чуть ли не лицом к лицу. Человек вылез навстречу из придорожных кустов словно привидение. Станислав схватился за пистолет, но опомнился и обратился к нему по-немецки. Это тоже было ошибкой, о которой он впоследствии пожалел. Но откуда он мог тогда знать? Он же был уверен, что находится там, где должен был приземлиться, и потому принял его за немецкого бауэра. По внешнему виду он вполне на него походил. Но, услышав немецкую речь, «бауэр» перепугался. Обалдело смотрел на Станислава, не понимая, чего от него хотят. Наконец пробурчал, коверкая немецкие слова, что ничего не понимает… Значит, поляк. Станислав по-польски спросил, откуда он. Услышав польскую речь, тот оживился:
— Антоний Кущ, крестьянин. Из здешней деревни.
— Поляк? — все еще не верил своим ушам Станислав.
— Да, пан, поляк.
— А что ты тут делаешь, в эту пору?
Крестьянин подозрительно глянул на него из-под опущенного козырька фуражки. Сказал, что возле леса у него посеяны озимые, а кабаны повадились сюда ходить. Вот он и собирался их попугать, но аэроплан и без него переполошил их. Значит, аэроплан. Это плохо. Станислав спросил, видел ли он самолет. Да, видел. Кружил здесь довольно низко. Вот чертов крестьянин… А что еще он видел? Заметил еще что-нибудь? Тот беспокойно переступал с ноги на ногу. Если бы не темнота, он бы увидел в его прикрытых козырьком глазах неуверенность и страх.