портсменами в раздевалку вошел заведующий, приблизился к Станиславу и заговорил, понизив голос. Оказывается, высокий гость, руководитель отдела пропаганды и спорта, который вообще впервые почтил своим присутствием этот скромный клуб, заявил, что, будучи восхищен игрой польского спортсмена и уверен в его победе, он побился об заклад со своими друзьями и, сделав ставку на Альтенберга, не ошибся. Поэтому ему доставит удовольствие отблагодарить его за это выигранное пари и пригласить на дружескую беседу за кружкой пива. Герр лейтер надеется, что победитель сегодняшних соревнований не откажет ему в этом удовольствии. Предложение было ошеломляющим. Станислава отнюдь не привлекала эта встреча, но нельзя было отказываться. Он только выразил свое удивление, заметив при этом, что в городе достаточно более достойных спортсменов, и он просто поражен, что именно ему выпала такая честь. Заведующий клубом поспешил заверить его, что высокий гость знает, кого ему приглашать, и, убедившись, что Станислав согласен, побежал докладывать сановнику. Дукель, который слышал весь разговор, наклонился к другу.
— Иди, иди с ним в пивную, — шепнул он на ухо Альтенбергу. — Только будь осторожен, не облей рубашку. Пиво оставляет коричневые пятна.
Станислав был уязвлен.
— Это я знаю не хуже тебя. А может, тебе известно, что ему от меня надо?
Дукель развел руками. На пороге снова появился заведующий. По его нервозным жестам можно было понять, что герр лейтер ждет у входа. Станислав сунул ракетку во внутренний карман пиджака и неторопливо вышел из барака. Толстяк действительно дожидался, поставив ногу на ступеньку желтого лимузина. При виде Альтенберга лицо его озарила улыбка.
— Вы были в превосходной форме, поздравляю, — сказал он, тряся ему руку, и, не отпуская ее, чуть ли не силой втащил его в машину, а затем сам плюхнулся на кожаное сиденье.
Свита заняла оставшееся пространство. Было тесновато. Никогда еще гитлеровцы так на него не наваливались. С натянутыми до предела нервами, стесненный столь необычным обществом, он чутко ловил каждое слово. Однако ничего, что касалось бы его персоны, не услышал. Герр лейтер пытался шутить по поводу собственных габаритов и возникшей из-за этого тесноты в салоне, свита вымученно улыбалась, а Станислав угрюмо молчал. Он чувствовал на себе взгляды, в которых за деланной благожелательностью таилась, как змея в траве, подозрительность. Вдобавок он впервые очутился в таком шикарном автомобиле. Комфортабельное стеганое сиденье, блестящая фурнитура, из натурального рога ручки — все это вместе вызывало удушье, несмотря на открытый верх и ветер, развевающий волосы. Охотнее всего он выскочил бы на ходу, оставив гитлеровцев онемевшими от неожиданности и злобы.
— У меня в отделе есть ваша листовка, — вдруг промолвил герр лейтер. — Она дала нам обильную пищу для размышлений.
Станислав не сразу сообразил, о чем говорит толстяк.
— Листовка? Понятия не имею ни о каких листовках.
— Та, которую вы расклеивали по городу. С обращением к немецким спортивным клубам. Очень смелая акция.
Только теперь Станислав начал понимать, почему они заинтересовались его персоной.
— Ах, это объявление… Я не знал, что нельзя расклеивать… Это просто была информация для…
— Прежде всего для нас, — перебил его герр лейтер. — Она помогла нам уяснить, насколько скудны наши сведения о силах, скрытых в немецком народе. Я сохранил вашу листовку, так сказать, на память. Ну, вот мы и на месте.
Машина остановилась у сверкающего разноцветными огнями ресторана «Променад». Это было излюбленное место встреч нацистской знати, овеянное легендой «черного рейхсвера», некогда устраивавшего здесь свои конспиративные сборища. Люди из свиты толстяка поочередно высаживались у своих домов, и к концу они остались вдвоем. Герр лейтер, пропуская вперед своего гостя, поплыл к стеклянным дверям. Бряцанье пивных кружек, немецкая речь, запах клубящегося сигарного дыма, вид рассевшихся за столиками подогретых алкоголем военных и функционеров НСДАП легли мрачной тенью на лицо Станислава. Но отступать было поздно. Услужливый официант уже кланялся толстяку, наверняка хорошо зная, с кем имеет дело, тут же предложил свободный столик в укромном уголке у стены, обитой атласом. Скромный пиджачок с коротковатыми рукавами и криво повязанный галстук, как показалось Станиславу, не привлекли внимания. Общество толстяка гарантировало, что ему простятся довольно существенные недостатки его гардероба. Сам Станислав понимал, как разительно отличается он от окружения, и чувствовал себя белой вороной. И поэтому повторял про себя: «Я не напрашивался. Сейчас скажу такое, что пропадет охота приглашать меня еще раз». Они сели за столик с мраморной крышкой. Официант, получив условный знак, скрылся в дверях буфета. Оглядевшись, Станислав приметил, что в этом изысканном и пышно обставленном зале находятся почти исключительно мужчины. Ну конечно, это было место не для развлечений. Тут велись разговоры о коммерческой идеологии и идеологической коммерции.
— Ах, чуть не забыл! — вдруг воскликнул толстяк. — Мы все о пинг-понге и листовке, а ваш успех на беговой дорожке? Это было колоссально! Я наблюдал с трибуны. Прямо-таки полет птицы. Не скрою, это стоило мне нервов. Надеюсь, вы понимаете. По нашей прикидке, не менее трех немцев должны были вас обогнать. Ну, что же, нигде так, как в спорте, не рушатся предварительные расчеты.
Станислав оторвал взгляд от мраморной крышки стола, которую рассматривал с интересом.
— Что касается меня, то я рассчитал не так уж плохо. Почему вы надеялись именно на эту тройку? Я знаю их результаты больше, чем за год. Мои всегда были лучше.
Немец чуть улыбнулся.
— Вас не видели ни в одном из клубов. — Он расслабил узел галстука, сдавливавшего шею. — Вы пришли совсем со стороны. Это в какой-то степени наше упущение, не знаем людей. Мы проглядели вас, зато искренне поздравляем. А вот и пиво, — добавил немец, глядя на лощеного официанта во фраке, который снимал с подноса пивные кружки. — Я хочу выпить за ваше здоровье, Альтенберг, — немец поднял кружку. — За ваше драгоценное здоровье. Я сам всегда мечтал о легкой атлетике. Увы, комплекция… Комплекция не позволяет. Вы не пьете?
Станислав слегка отодвинул кружку.
— Я должен был сказать раньше. Наш харцерский устав запрещает употребление алкоголя.
Немец поднес кружку ко рту, сделал несколько больших глотков, откашлялся, достал из кармана платок и отер пену с губ.
— Да… вы же в этой дружине. Польские скауты. В сущности, это не такой уж плохой принцип: запрещение пить, даже курить… у нас наверху он имел немало сторонников… Даже дебатировался в гитлерюгенде. Но не был введен. Может, и правильно. Чересчур поредели бы тогда наши ряды. Хотите чаю?
— Спасибо… Если можно — лимонада.
— Кстати, относительно харцерства… — снова заговорил немец. — Вы немецкий гражданин, верно?
Станислав понял, что должен теперь держать ухо востро и быть тактичным, насколько ему позволит чувство собственного достоинства.
— Так точно, — ответил он. — У меня немецкое подданство.
— Этого достаточно, — подхватил толстяк. — Немецкий гражданин, подданный третьего рейха и, как мне известно… чистокровный ариец. И надо же — только сейчас встречаемся! Но это все из-за перегруженности на работе. Особенно последнее время. Я уже не говорю о том, что у нас творится в связи с приближающейся Олимпиадой. Берлинские игры должны стать сплошным триумфом немецкого спорта! Скоро начнутся отборочные соревнования. В Бреслау, вы знаете? Съедутся лучшие спортсмены страны. Наша команда не должна уступать другим. Времени в обрез, но мы не упустим талантливых спортсменов. Фюрер нам этого не простит. Что уж тут говорить, Альтенберг. Мы в вас заинтересованы. Чемпион города в беге на четыре тысячи метров, да еще с таким результатом… Нет, вы непременно должны выступить за нашу команду. Вы же патриот нашего города. Надеюсь, я не ошибся?
Нет, он не ошибся. Станислав заверил собеседника в справедливости его предположения. И пояснил, что привязанность к городу у него от матери, которая и слышать не желает об отъезде, хотя многие уговаривали ее перебраться в Польшу.
— Мы с ней считаем, что должны остаться вопреки всем неприятностям, которые здесь испытываем, — закончил он.
Немец испытующе взглянул на него. Он чувствовал, что с этим поляком разговор предстоит тяжелый.
— Да, — согласился герр лейтер. — Подобный шаг требует всестороннего рассмотрения. Немецкое население не благоволит к полякам. Но наш спортсмен, выступающий под немецким флагом… Это совершенно меняет суть дела. Никто не поставит вам в вину происхождение. Если только вы будете с нами. Я верю в ваши способности, как же в них не верить! Может рановато предсказывать блестящую карьеру, но, по-моему… вы пройдете в Бреслау и через год попадете в Берлин. Вам только необходим хороший тренер. Он заставит малость попотеть и выведет на берлинскую беговую дорожку. Вы встретитесь там с Кусотинским. Это дьявольски трудный соперник. Перегнать его способна лишь пистолетная пуля. Встреча с таким мастером — немалая честь. И для вас лично, и для всего нашего города. А пока предлагаю готовиться к Бреслау в качестве представителя немецкого спортклуба из Бойтена. Надеюсь, у вас нет возражений…
Гомон в ресторане, казалось, нарастал. Значит, вот ради чего был затеян этот фарс с матчем в пинг-понг… Он должен был признать, что и местечко для подобного рода предложений выбрано соответствующее. Чтобы не сомневался и сразу же почувствовал себя одним из них. Станислав скользнул взглядом по залу. Серо-голубые мундиры офицеров, коричневые рубашки нацистских бонз, перехваченные портупеями, фашистские эмблемы, непринужденно расстегнутые жилеты гражданских чиновников или агентов полиции, полутьма из-за густого сигарного дыма — все это смахивало на специально для него устроенный спектакль. Ему захотелось немедленно вырваться из этого окружения. Дожидавшийся ответа толстяк впился в его лицо изучающим взглядом. Станислав отпил глоток лимонада.