– Нет никаких избранных, – говорит Марибель. – Мы сами выбираем, сражаться нам или нет. Но ты, кажется, имеешь к этой войне чуть больше отношения, чем другие.
– Если ты останешься с нами, мы сделаем из тебя непобедимое оружие. Каким был Батиста, – говорит Айрис.
Бросаться огнем – это не пассивная способность. Я понимаю, что могу переломить ход любой битвы. Но я не хочу становиться отточенным кинжалом или заряженным жезлом.
– Вот насчет Батисты не надо, ладно? Это прошлая жизнь, которой я не помню. Круто, что он был героем, но это вовсе не значит, что я тоже должен.
Чароходы, кажется, не согласны.
Айрис глубоко вздыхает:
– Если создание подобных сильных призраков не дело рук какого-то нового алхимика, то спорю на что угодно – это Луна Марнетт и ее Кровавые чародеи. Мы уже несколько лет пытаемся поквитаться с Луной, но после Блэкаута правительство занято только тем, чтобы превратить жизнь небожителей в ад, пока она собирает армию. Кажется, она даже вербует самих небожителей. Нам нужны все, Эмиль. Мы можем перевезти тебя и твою семью в другое место, но, если за тобой гонятся Кровавые чародеи, ты будешь убегать до конца своих дней.
– В кои-то веки она права, – говорит Марибель. – Становись Чароходом. Развивай свою силу и заставь их пожалеть о том, что они назначили тебя мишенью.
Я не могу сделать такой выбор. Я весь дрожу.
– Мне не нужны эти силы.
– Тогда сиди здесь и думай, как от них избавиться, – говорит Марибель, как будто у нее нет времени на мое сопротивление, как будто через мгновение начнется бой. – Батиста и Сьера работали над средством для изгнания силы призрака. Но, Эмиль, ты никогда не вырвешься из этого цикла войны, если не поможешь прикончить Кровавых чародеев раз и навсегда. Это меньшее, что ты можешь сделать, особенно если учесть, что технически ты создал это зло.
– Нет, не я!
Я бросаюсь к двери и выбегаю в коридор. Мне хочется на улицу, но что потом? Я нахожу лестницу, которая ведет на крышу. Там я прижимаюсь к карнизу так крепко, что едва не ломаю запястья. Я глубоко дышу, но этого не хватает, чтобы сбросить с плеч тот груз, который мир на меня повесил, так что я ору на Венценосного мечтателя, как будто во всем виновато созвездие.
– Эй, – окликает меня Брайтон.
Я залезаю на генератор и смотрю на город. Брайтон садится рядом.
– Твоя сила может изменить наш мир, – произносит Брайтон после затянувшегося молчания. – Разве не об этом мечтал маленький Эмиль?
– Тогда я просто не мог придумать ничего получше.
– Ты можешь не сражаться, если не хочешь.
– Конечно, не хочу! Но они почти открытым текстом говорят, что во всем виноват я, потому что две жизни назад я начал эту войну. Я не Батиста, я не знаю, что с этим всем делать. Если они со Сьерой не смогли придумать, как покончить с призраками, почему кто-то думает, что я смогу? Я не хочу влезать в это, чтобы погибнуть, как и остальные, Брайтон.
– Но есть и хорошее! Ты возродишься. Твои силы позволяют тебе пробовать снова и снова. – Брайтон щелкает пальцами. – Можно придумать тебе крутое супергеройское имя типа Неубиваемый король или Сын вечности.
– Я не хочу сражаться за свою жизнь вечность.
Брайтон извиняется, потом ненадолго замолкает.
– Ты ничего не должен Чароходам только потому, что они нас спасли. Но знаешь что? Переспи с этой мыслью. Сегодня мы как будто катались на американских горках, не пристегнув ремень. Я тебя знаю. Ты пожалеешь о том, что ушел, упустив шанс сделать добро.
Кажется невозможным, чтобы кто-то знал меня, учитывая, что я сам о себе ничего не знаю.
– Ты правда не поедешь в Лос-Анджелес завтра?
– Нет. Я с тобой до конца.
– Ты же расстроишься, если я уйду из Новы?
Брайтон вздыхает.
– Я бы, конечно, хотел, чтобы у нас у обоих были силы. Короли света. Огненного света. Но я стану твоим помощником и буду бороться за твою жизнь, пока мы не поймем, как тебя спасти.
Я плачу, мы бьем друг друга кулаком в кулак и свистим. Все же в моей жизни существует огонь, который не задуть даже сегодняшней буре.
– Ты мне не помощник. Ты мой брат.
Пятнадцать. Брат сына вечности. Брайтон
Никто мне не верил. Я знал, что не видать нам нормальной жизни. Я это предвидел.
Я подсознательно чувствовал, что Эмиль вечно надо мной смеялся, но я был прав. Нам суждено стать частью великой битвы. Прямо сейчас Эмиль – единственный воин, в котором заинтересованы Чароходы, но я докажу, что я тоже способен быть оружием.
К концу дня все уже знают, что это должен был быть я. Что это все мое: силы, прошлые жизни. Я рожден для жизни Чарохода, а Эмиль нет. Я его не оттягиваю в сторону. Он тоже кому угодно скажет, что я справился бы с колдовством куда лучше.
Я докажу это, когда Венценосный мечтатель наконец сделает меня небожителем. А пока я очень надеюсь, что мы сможем остаться в Нове, но это решать Эмилю. Поездка в колледж в Лос-Анджелесе теперь кажется такой незначительной… Нам нужно спасти сотни небожителей. Нельзя отворачиваться от них.
Я не жду, пока проснутся Эмиль и Пруденция, встаю с надувного матраса и иду гулять по Нове, чтобы отвлечься от семейных новостей. Вчера мы с Эмилем слезли с крыши и сказали ма, что нам нужно побыть одним и мы пока не готовы разговаривать. Честно говоря, сегодня мы, наверное, тоже еще не готовы.
В коридоре я вижу кучку детей, которые разбегаются, радостно подпрыгивая. Все уже в курсе, что мы здесь. В других классах и кабинетах просыпаются люди, убирают раскладушки и спальники. Я прохожу мимо компьютерного класса, где на руках у женщины плачет младенец. Хотелось бы мне знать их прошлое.
В кабинете испанского читают несколько девочек. Одна висит в воздухе в такой позе, будто растянулась на полу. Левитация – самая обычная для небожителей способность, но все же я очень впечатлен. Как будто вижу, что кто-то выжал от груди несколько сотен фунтов, не обладая силовыми способностями.
В спортзале небожители играют в баскетбол при помощи суперспособностей. Девочка ведет мяч без рук. Наверное, это телекинез. Или что-то еще, например связь с резиной или воздухом, которая позволяет ей контролировать мяч. Она проводит его под ногами соперника и пытается передать напарнику – но тут из ниоткуда появляется другая девочка, перехватывает мяч и исчезает так же быстро, как появилась. Она телепортируется по полю, по несколько футов за раз, и никто не может ее остановить – она добирается до кольца и кладет в него мяч.
Глядя на этих небожителей, думаешь, что колдовство – это праздник. Я не знаю, через что им пришлось пройти, чтобы оказаться под защитой Чароходов, но лично я бы использовал свою силу как топливо, чтобы выйти на улицу и сделать мир лучше. Если моему брату приходится сражаться, значит, и они должны.
– Он здесь! – девочка-телепортатор замечает меня.
Она то появляется, то исчезает, как в игре, которая лагает. Все толпятся вокруг меня и перебивают друг друга.
– Ты правда сражался с призраком?
– Потренируйся с нами!
– Я могу зачаровывать воду, давай будем партнерами!
– Ты такой храбрый! А о чем ты думал во время битвы?
Я не успеваю ничего сказать – один мальчик прищуривается и говорит:
– У него нет никаких сил, он его брат, – и уходит.
– Ой, – говорит водный чародей. Но он милый, поэтому остается.
Эти небожители могли бы узнать меня, потому что я не только брат – я тоже был на линии огня и сражался с призраками. И безо всяких сил. Для этого нужна невероятная храбрость. Одно дело, когда мои собственные подписчики не пришли тусить со мной в Виспер-Филдс. Но быть принятым за Эмиля… этого я не вынесу. Люди меня знают и любят. Посмотрите на мои аккаунты в соцсетях, которые я с нуля поднял.
– Вы не знаете, где найти Уэсли? – спрашиваю я.
– Наверное, в профессорской гостиной, – говорит девочка-телекинетик.
Смешно думать, что Уэсли, который на год старше меня, окажется в профессорской гостиной, но я решаю спуститься и проверить. На диванах лежат одеяла, но под ними никого нет. Не представляю, кто здесь спит. Я иду по коридору на звук музыки и наконец нахожу комнату, где сидят ребята: Уэсли хреново играет на флейте, Ева пишет что-то, сидя за пианино, а Атлас устроился рядом с розеткой и заряжает телефон.
Уэсли видит меня и опускает флейту.
– Мы работаем, честное слово.
– Любой революции нужен саундтрек, – говорит Ева.
– Любому герою нужно отдыхать от ссорящихся девиц, – добавляет Атлас.
Ева салютует бутылкой воды, будто в ней шампанское.
– Может, если Айрис и Марибель наконец подерутся, они перестанут ссориться.
– Хреновый из тебя пацифист, – говорит Уэсли, и я вынужден согласиться. В жесте, которым Ева направляла на нас жезл, не было ничего мирного.
– Если бы я все еще играл, то поставил бы на Айрис, – добавляет он.
– Без комментариев, – говорит Атлас.
– Ты тоже за Айрис? – уточняет Уэсли, но Атлас молчит. – Брайтон, садись.
Я уже чувствую, что Чароходы считают меня своим другом. Я здесь свой.
– А где Марибель и Айрис? Я гулял по зданию, но их не видел.
– Марибель заперлась в комнате и пытается найти ту таинственную небожительницу.
Ева вздыхает, закрывает свой дневник. Мне стыдно за то, что я ей помешал.
– Айрис пожертвовала очередным утром обнимашек ради обучения какого-то небожителя, который даже не планирует сражаться вместе с командой.
– Значит, ты не борешься, потому что ты пацифистка?
Ева поднимает руку к волосам и выдергивает тонкую прядь.
– Когда Айрис уходит – это всегда худший момент в моей жизни. Она считает себя непобедимой, но однажды кто-нибудь докажет ей, что это неправда. Но она не хочет, чтобы я работала в поле, потому что моя сила слишком ценна. Если я попаду в плохие руки, мое целительство можно будет использовать страшными способами. Она скорее умрет, если узнает, что меня пытают, пока я латаю раны.
– Зачем тебя пытать, если ты исцеляешь? – Все затихают, и мне становится неудобно. Я единственный, кто не знает ответа. Ева снова дергает волосы, а потом подсовывает руки под себя, чтобы прекратить.