Я больше не прячусь под одеялом, опасаясь и избегая новых миссий – вместо этого слежу за Нессом. Ребята ему не сочувствуют, потому что он с детства топил за ненависть к небожителям, но теперь я знаю, что он человек, воспитанный чудовищем. Айрон никогда не изменит своим принципам, но мне хочется верить, что Несс готов передумать. Так что я вожу его в ванную привести себя в порядок и все такое. Принес надувной матрас, чтобы ему не приходилось спать на полу. Слежу, чтобы его кормили не хуже остальных, иногда даже отдаю ему невегетарианскую еду, которую сам не могу есть.
Кроме того, я изучаю информацию об оборотнях, раз уж Несс пригрозил, что при желании будет готов меня убить. Мне становилось не по себе, когда я представлял, как он превращается в шестифутового громилу и разбивает мне череп одним ударом, но, как оказалось, его способность позволяет ему менять только внешность, а не физическую силу, или скорость, или особенности, которых у него в принципе нет. Но все же я сомневаюсь в том, что смогу его побороть, если он вдруг нападет на меня, – придется полагаться только на свою реакцию. Я, правда, не думаю, что он на меня накинется – он довольно безобидный. Да, он не благодарит за еду или книги, которые я приношу, но пока он не пытается меня удавить – и на том спасибо.
Сегодня я припас для него ужин, так что иду к его комнате и тихонько стучу. Он не откликается, но так обычно и происходит. Я вхожу. На месте Несса лежит пожилой белый мужчина и что-то бормочет во сне. Первые три раза, когда я видел, что он спит в чужом облике – лысеющей женщины, подростка с обожженными пальцами, мужика с сальными волосами и крысиным лицом, – я думал, что он надо мной издевается. Но он еще никогда не выглядел таким несчастным. Длинные рыжие волосы прилипли к потному лбу, глубокий порез тянется через все лицо. Присмотревшись, я вижу, что у Несса не хватает куска носа.
– Не надо, нет, – стонет мужчина.
Я ставлю тарелку на пол и дотрагиваюсь до его плеча.
– Несс?
Он рывком просыпается и смыкает пальцы у меня на горле. Ногти впиваются в плоть и не дают сделать необходимый мне вдох. У него нет одного глаза, но в уцелевшем, ярко-голубом, горит ненависть. Я колочу его по руке, груди, голове, но каждый удар выходит слабее предыдущего. Я теряю сознание, но серый свет и ослабшие пальцы на горле заставляют меня прийти в себя. Несс снова стал собой, его трясет. Он убирает руку с моей шеи.
– Это не я, – говорит он. – Я этого не делал.
Конечно, это он, и он это сделал. Что он вообще несет?
Я падаю на спину и пытаюсь отдышаться. Он наклоняется надо мной. Марибель постоянно ему угрожает, но я впервые вижу на его лице страх. Я потираю шею; сердце пытается вырваться из груди.
– Извини. Так иногда бывает, – говорит Несс и помогает мне встать и прислониться к стене. – Во сне я превращаюсь в других людей.
Я так устал от всего этого. От удушья, от извинений, от откровенности. Проходит не меньше минуты, прежде чем я выдавливаю:
– Кто он?
Несс сидит у противоположной стены, как можно дальше от меня.
– Торговец, который пытался убить меня в доках. Мне пришлось убить его первым.
Я догадывался, что Нессу уже приходилось убивать, но от его слов мне все равно не по себе. Я боюсь спрашивать, но должен знать правду.
– Значит, другие люди, в которых ты превращался…
– Я не знаю, кого ты видел, но меня преследуют и те, кого я не убивал. Иногда я так глубоко проваливаюсь в кошмары, что моя сила ошибочно решает, что я сконцентрировался на этом образе и хочу перевоплотиться. Сочувствовала мне разве что Дион. Джун нет дела, а Стэнтон полагает, что это делает меня слабым.
– Ты вовсе не слабый, – говорю я. – Самая мощная сила – живое сердце, верно?
– Что, проверяешь на мне лозунги своего брата?
– Нет. Мне хреново оттого, что нам по восемнадцать, а мы стали оружием. Ты врешь о своей смерти, чтобы тебя не нашел собственный отец. Тебе приходится манипулировать, чтобы выжить. Ты убиваешь ради банды, к которой не хочешь иметь отношения. И совсем скоро на моих руках тоже появится кровь.
Я отвожу глаза, смотрю в пол и рассказываю обо всем, что испытываю. Говорю о своем чувстве вины за то, что натворил Кеон. Но в основном я рассказываю о том, что сержусь на ма, а ведь она вырастила меня и дала мне настоящий дом. Я все еще не могу простить ее, с тех пор как выяснилось, что я не настоящий Рэй, после того как я узнал еще более страшную правду о себе, которая испортила мне всю жизнь. Все, что случилось за последние три недели, кажется безумным. Я реву и мечтаю, чтобы кто-нибудь, пусть даже Несс, обнял меня и соврал, что все будет хорошо.
– Почему ты мне это рассказываешь? – спрашивает он.
– Не знаю. Может, потому что я заколебался быть хорошим братом, хорошим сыном, хорошим другом и хорошим героем, а ты единственный, кто ничего от меня не требует.
Его молчание почему-то заставляет меня говорить дальше. Как в детстве, когда я расстраивался, а папа спрашивал, в чем дело, и я клялся, что не хочу ни о чем говорить, но он сидел со мной, пока меня не прорывало и я не рассказывал все.
– Я не знаю, что бы подумал обо мне отец.
Не успевает Несс задать мне вопрос или прогнать, чтобы в одиночестве съесть разогретые в микроволновке панкейки, как я начинаю рассказывать, каким добрым и открытым был мой папа. Он никогда не говорил ничего плохого о моей ориентации, поддерживал мои отношения с Николасом, потому что вдруг я тоже смогу завести семью со школьной любовью, как и он когда-то? Он старался, чтобы я не расстраивался, когда Брайтон получал блестящие оценки, а я – нет.
– Я очень по нему скучаю, но, может, оно и к лучшему, что он умер. Он бы не увидел, как я превращаюсь в кого-то, кем не хочу быть.
– Я то же самое думаю про маму, – говорит Несс. – Я всегда мечтал стать актером. Мы ходили в кино и на мюзиклы, и я думал… меня тянуло на сцену. Бродвей, блокбастеры, инди-фильмы. Все такое. Мы вместе репетировали школьные пьесы, пока наш водитель вез меня на курсы актерского мастерства, в часе езды от дома. Если бы она узнала, что я использовал весь свой опыт актерского мастерства, когда стал Кровавым чародеем, она бы велела мне забыть про свои мечты. Как когда-то велел сенатор.
Потерять папу в семнадцать было очень тяжело, но я представить не могу, что такое остаться без матери в тринадцать.
– Как ты себя чувствовал после того, как она умерла?
– Странно, – сразу отвечает Несс. – Все случилось внезапно. Сенатор диктовал мне, что я должен чувствовать: гнев, ненависть, отвращение. Заставлял меня плакать перед камерами. Я стал символом – ребенок, потерявший близкого из-за жестокости небожителей, и эта роль была единственным способом получить одобрение сенатора. И не пойми меня неправильно, я сейчас не про объятия. Иногда он жал мне руку, иногда хвалил, но даже это хоть как-то заполняло пустоту, которая осталась после маминой смерти.
Я говорю, что сочувствую его потере, хотя мои соболезнования давно запоздали.
– И я тебе сочувствую. Тебе повезло, что твоя мама так тебя любит, что защищает любой ценой. Мой отец бросил меня в огонь.
Он встает и снова садится в центре комнаты. Это похоже на приглашение, так что я сажусь рядом. Я чувствую запах дешевого лавандового мыла, которое лежит у нас в ванной, и он успокаивает нервы, как хорошая аромасвеча.
– А как это – потерять отца? – спрашивает Несс.
Я рассказываю, что сложно, хотя у нас было время на подготовку. Иногда папа делал вид, что он здоров, но мы не могли ему подыгрывать – он кашлял кровью и трясся от лихорадки так, что нам приходилось везти его в больницу. Ходить в школу было страшно, потому что мы не знали, застанем ли его живым, когда вернемся. Когда все показалось совсем безнадежным, было написано завещание и сказаны все слова, врачи решили, что участие в клинических испытаниях уже ничего не испортит. Правда, они причиняли боль. А заражение крови причинило боль нам всем, особенно Брайтону, который так и не оправился после папиной смерти.
– Повезло тебе с твоим бессмертием, светлячок.
– Думаешь? Этот бесконечный цикл – проклятье. Прошло меньше месяца, а я не могу смотреть в зеркало, потому что не вижу там спасителя, избранного, героя, который нужен Чароходам. Я не хочу сражаться до конца своей жизни. Всех жизней.
– Но если бы мы все были бессмертными, моя мама была бы жива. И твой отец тоже.
– По-твоему, бессмертие решит все проблемы в мире?
– Насрать мне на этот мир. Эта страна собирается избрать президентом моего отца – сенатора, и ни один обладатель силы больше не будет в безопасности. В какой-то момент откроется, что я жив, и он меня убьет, чтобы защитить свой имидж. Я бы не отказался от пожизненной защиты твоих. Вечно бы бегал от сенатора и от Луны.
– Убегать и сражаться – это не жизнь.
– Но лучше смерти.
Не понимаю, откуда он это взял, но звучит жутко.
– Я не хочу терять родных, Несс, но я не доверяю миру, где нельзя умереть, где тебя будут мучить вечно.
Янтарные глаза Несса впиваются в меня.
– Ты что, отказался бы от воскрешения, если бы мог? Врешь.
– Я уже пытаюсь найти лекарство. Я не хочу умирать, но и жить вечно не буду.
– Ты ничего не понял, светлячок. Слишком поздно. Луна – гроссмейстер, который сел за доску задолго до нашего рождения. Она терпелива и расчетлива. Она могла обзавестись силой много лет назад, но зачем это ей? В этом она похожа на сенатора. У нее нет силы, но она одна из самых могущественных людей в городе. Сейчас она умирает, а Венценосный мечтатель появился как раз вовремя, чтобы она успела сделать последний ход.
Вот очень удачный пример человека, которому я ни за что не пожелал бы вечной жизни.
– А что с ней?
– Заболевание крови, – говорит он, и моя грудь болезненно сжимается. – Если человек получил кровь одной твари, кровь другой уже не приживется.
Отличные новости на случай, если мы найдем способ подавлять силу.