Натху Сандерсон — они оба во мне, просто раньше я этого не замечал. Старик и ребёнок, смерть и жизнь.
Почему мне кажется, что это — одно и то же? Неужели я не уникален? Если хорошенько порыться в любом из нас, встряхнуть хлам биографий — неужели мы найдем мальчика и старика, жизнь и смерть, старт и финал?! Куда бы мы ни летели, какие бы чудовищные расстояния ни преодолели, в конечном счёте мы летим между этими планетами, из пункта А в пункт Б…
— Многие высадились здесь, — Самсон внимательно изучал движение пассажиров, персонала, встречающих и провожающих. — Очень многие. Могу рассчитать процент. Все в курсе, что Папе отказал только Кешаб. Все в курсе, что Кешаб обезумел. Прилётом сюда мы демонстрируем свою нормальность, в отличие от Кешаба.
Зал ожидания, стойки регистрации, выдача багажа, таможенные и пограничные посты, бар, ресторан — везде можно было видеть антисов. Кое-кто, заметив Самсона с сестрой, направился к ним, но сбавил шаг. Антисы видели, что гематры беседуют с Нейрамом, и не хотели мешать разговору. Кроме того, необщительность Нейрама была хорошо известна исполинам космоса. Никто не горел желанием нарваться на грубость или спровоцировать конфликт, особенно в сложившейся ситуации.
— Мы не понимаем, что происходит, — Нейрам по-прежнему смотрел в пол. — Мы озадачены. Мы хотим сперва разузнать хоть что-нибудь. И будь я проклят, если мы хоть что-нибудь узнаем.
— Узнаем раньше, чем этого захочет Папа, — уточнил дотошный Самсон. — Узнаем больше, чем он захочет. Даже умирая, он шутит свои обычные шутки. Я ему завидую, Рахиль.
Рахиль кивнула:
— Я тоже.
— Вы можете меня не перебивать? — возмутился Нейрам. — Я сказал «мы», имея в виду вас. Вас и остальных. Лично я не высадился в Папином доме совсем по другой причине. Мультивиза? Самооценка? Любопытство?! Тьфу! Это чепуха. Самсон, ты не в курсе: этот хам живёт у Папы? Я слышал, что да.
Самсон тронул вехдена за локоть:
— Ты о Тумидусе? Если да, тогда да.
Последняя реплика прозвучала двусмысленно.
— Ну вот, — Нейрам тряхнул белой гривой. — Я высажусь во дворе, а он в драку полезет. Рахиль, ты же помнишь: он обещал? Не хочется бить его при Папе. Драка на про́водах? Нет, не хочу. А при вас он не полезет. И вообще, он — человек пожилой, неудобно выйдет…
— Я помню, — согласилась Рахиль. — Да, выйдет неудобно.
Сегодня был день двусмысленностей.
Глава восьмаяТаких, как я, топчут слонами, или Вы спаслись?
IЧайтра
«Генералу Бхимасене: включите конфидент-поле и отключите записывающую аппаратуру. Это важно. Жду подтверждения».
Наглость анонима достойна восхищения. Давать указания главе антического центра Чайтры в чине генерала, даже не представившись?! Звонок не за счёт вызываемого абонента — в этом Бхимасена удостоверился первым делом. Если шутник, то богатый шутник. Минута, решает генерал. Я дам ему одну минуту, чтобы убедить меня: вызов действительно важен.
Отключить запись. Активировать конфидент-поле. Заблокировать дверь в кабинет, хоть об этом в сообщении речи не шло.
— Слушаю.
— Вы сделали то, о чём я просил?
— Да.
— Добрый день, генерал.
Рамка мигает. Показывает мужчину, ровесника Бхимасены. Кажется, даже комплекция схожая. Сказать точнее сложно: виден лишь «поясной портрет». Неброский дорогой костюм. Лицо холёное, усталое. Мешки под глазами. Складки на лбу стянуты к переносице. В каштановых, коротко стриженых волосах блестит иней седины.
Знакомое лицо. К сожалению, Бхимасена не может вспомнить, кто перед ним. Виделись? Где? Когда? Память отказывает.
— Сколько времени вы отвели мне на представление? — спрашивает гость. — Я бы отвёл минуту.
Генерал вспоминает недавний разговор с Самсоном Коэном.
— Вы гематр?
— Значит, я угадал, — гость смеётся: искренне, от души. — Приятно, не скрою. Нет, я не гематр. Меня зовут…
В мозгу Бхимасены щёлкает невидимый переключатель.
— Ян Бреслау, — произносят оба собеседника хором.
— Адъюнкт-генерал научной разведки Ларгитаса, — это гость добавляет уже сам.
Бхимасена выдерживает секундную паузу. Уточняет:
— Тиран. Я знаком с вашим оперативным псевдонимом.
Главный противник. Тот, кто непосредственно руководил поимкой Натху. Тюремщик юного антиса. Куратор экспериментов над мальчиком. Хозяин бункера-лаборатории. Тень, стоящая за созданием невиданной доселе угрозы: техноложских антисов.
Наверняка он приложил руку и к шадруванскому Саркофагу.
Ненависть, думает Бхимасена. Ненависть моя, где же ты? Ненависти он не чувствует. Настороженность — да. Жгучий интерес. Зачем ты вышел со мной на связь, Тиран?!
Бреслау дергает бровью. Наверное, это обозначает иронию.
— Я думал, из нас двоих только я работаю в разведке. Вы хорошо осведомлены, генерал. Что ж, тем лучше. Минута истекла. Продолжим разговор или разорвёте соединение?
— Продолжим.
— Я не ошибся в вас. Мы работаем над одним и тем же делом, правда, с разных сторон. И у меня есть сильное подозрение, что сейчас мы оба зашли в тупик.
Бхимасена улыбается. В улыбку он вкладывает годовой запас сарказма:
— Да неужели, шри Бреслау? Вы сумели создать своих антисов. Они увели Натху в надёжное место. Помпилианцы прикрывают вам тыл…
Он чуть не брякнул: «задницу».
— С чего бы вам быть в тупике? Вам впору откупоривать игристое, запускать фейерверки и вертеть в мундире дырку для ордена!
— Дырявить мундир? — Бреслау изумлён. — Зачем? У нас ордена на магнитных фиксаторах. А продырявить мне могут разве что голову.
— Это вам могут продырявить голову?! Это за моей головой выстроилась очередь! Отсюда до конца Ойкумены! Благодаря вам, между прочим!
— На мою тоже хватает охотников. Добро пожаловать в клуб, генерал. У нас больше общего, чем я думал вначале. Если, конечно, вы не делаете плохую мину при хорошей игре.
— Возвращаю вам эту шпильку!
— Справедливо. Я и не предполагал, что мы сразу начнём доверять друг другу. Предлагаю удобоваримый вариант беседы. Мы озвучим каждый свою версию и попробуем двинуться дальше. Поскольку это я связался с вами, а не вы со мной, мне и начинать. Итак, моя версия. Вы спланировали и осуществили атаку на нашу лабораторию. Вы спровоцировали выход Натху в большое тело. Потом мальчика увели ваши антисы, а Кешаб явился ко мне для отвода глаз, вешать лапшу на уши. Через год-два-пять вы объявите, что нашли Натху где-то в космосе и уговорили вернуться на Чайтру. Пока же вы, генерал, будете изображать козла отпущения и дырявить мундир загодя. В итоге вам, не афишируя, дадут орден и повысят в звании.
— Вы говорили с Кешабом?!
Слова Бреслау дублировали официальную ларгитасскую пропаганду. Но разговор с Кешабом! Это действительно стоило внимания.
— Да. Мы друг другу не поверили, и он ушёл в волну.
— Что он вам сказал?!
— То же, что и вы. Он утверждал, что мы создали своих антисов, и они увели Натху в неизвестном ему направлении.
— Так оно и есть!
— Ещё он предполагал, что его сочтут изменником. За высадку на Ларгитасе и встречу со мной.
— Зачем же он тогда высадился? Зачем говорил с вами?
Бреслау пожимает плечами:
— Два варианта. Либо, как я уже сказал, он осуществлял операцию прикрытия. Показывал, что брамайны тут ни при чем. Либо он был не вполне адекватен. Как по мне, он сам плохо понимал, что делает и зачем.
— В последнее время Кешаб был весьма неуравновешен, — с неохотой признаёт Бхимасена.
В конце концов, он не выдаёт никакой тайны.
— Ну вот видите! Кое в чём мы пришли к согласию. Уже прогресс. Продолжим? Теперь ваша очередь.
К чему он клонит, лихорадочно думает генерал. Чего хочет? Чтобы я проговорился, выболтал что-то важное? Но зачем, если у Ларгитаса и так всё в шоколаде?
— Вы правы, Бреслау. Я считаю, что вы научились делать антисов, и двое из них — конвоиры мальчика. Куда они его увели, а?
— И куда же, по-вашему?
Вопросом Бреслау показывает, что со всей возможной покладистостью исполняет роль, отведенную ему Бхимасеной. Это не нравится генералу. Но останавливаться он не собирается.
— Они отвели его на Шадруван. Под Саркофаг.
— Интересная версия. Оригинальная.
— Это и впрямь интересно, генерал, — кривая усмешка комкает рот Бхимасены. — Вам удалось одурачить всю Ойкумену. Поздравляю! Саркофаг — ваш секретный объект, созданный с применением ментальных технологий. Ваши телепаты им управляют. Именно там вы спрятали Натху, когда решили, что дело пахнет жареным.
— Я потрясён. Нельзя ли поподробнее?
— Легко!
Если его гипотеза верна, он ничего не теряет: Бреслау всё знает лучше него. Бреслау может даже занервничать, перевести Натху в другое убежище и выдать себя. Если же он ошибается… Кто попрекнёт Раму Бхимасену тем, что он вывалил на голову ларгитасца гору чуши?
Резоны справедливы, но на самом деле у Бхимасены просто накипело. Всё безумное напряжение последних дней, всё, что свалилось на голову: провал операции, исчезновение Натху, свихнувшийся Кешаб, свихнувшаяся Мирра, приказ махараджи, ультиматум шри Рачапалли, вакханалия в новостях, бессонные ночи, секретность, секретность, будь она проклята… Крышка подпрыгивает, варево хлещет из котла через край. Дайте хотя бы выговориться! Перед врагом? А хоть бы и так! Бреслау в теме, Бреслау умён.
Он поймёт.
О да, Бреслау слушает, не перебивая.
— Прекрасная гипотеза, — кивает ларгитасец. — Стройная, непротиворечивая. Браво, генерал! Мне даже жаль, что вы ошибаетесь. Я рад, что вы столь высокого мнения о нашей технике и науке, но Саркофаг на Шадруване… Это действительно природный феномен, аномалия. Она нам не по зубам. Ни нам, ни гематрам. Мы всё ещё ковыряемся в загадке, но результаты, увы, близки к нулю.
Видно, что Бреслау неприятно об этом говорить. Это что, искренность? Бхимасена одергивает себя. Нас не проведёшь!
— Вы готовы опровергнуть мою гипотезу? Аргументами? Фактами?
— Я? Вы сами легко можете её подтвердить или опровергнуть.
— Каким же образом?
— Отправьте к Шадрувану группу брамайнских антисов. Мы не сможем им помешать при всём желании. Пусть войдут под Саркофаг и убедятся, там ли Натху.
Генерал уверен: Бреслау хотел сказать что-то ещё. Но ларгитасец вдруг умолкает. Он что, телепат? Полчаса назад Бхимасена думал о том же: отправить к Шадрувану брамайнских антисов. Ерунда, ни один телепат не прочтёт мысли через полгалактики. Всё проще, внезапно доходит до генерала. Ларгитасец фактически проболтался!
— Шри Бреслау, откуда вы знаете, что антисы могут войти под Саркофаг? Вы уже проводили подобные эксперименты?
Бреслау мрачен. Бреслау молча клянёт свой длинный язык.
— Я сдал вам карту, генерал. Козырную карту: способ проверить вашу гипотезу, и если вы правы — отыскать Натху. Вы хотите, чтобы я сдал вам сразу две?
— Вы уже сдали. Но, боюсь, антисы не очень-то рвутся под Саркофаг.
— Что, правда? Я думал, за мальчиком ваши парни полезут в чёрную дыру!
Иронии в голосе ларгитасца меньше, чем предполагалось. Будем честны, её там и вовсе нет. Вместо иронии — плохо скрытое разочарование. Кажется, Бреслау не возражал бы против того, чтобы брамайнские антисы забрались в таинственный Саркофаг и хорошенько пошуровали там. Если так, думает генерал, Натху в Саркофаге нет. Если так, там есть нечто другое, не менее важное для хитрого ларгитасца.
— Вы правы, — генерал меняет тему. — У нас с вами действительно много общего. Идеи, проблемы, источники информации — больше, чем это прилично в наших обстоятельствах. Кстати, вы забыли взять кое с кого подписку о неразглашении.
Лицо Бреслау разглаживается. Он сияет. Что за чёрт? Отчего ларгитасец радуется утечке важной информации?
— С подпиской он запросил бы дороже. Это хорошо, что вы в курсе. Нет, это просто замечательно! Пожалуй, я выпишу премию нашему общему знакомому: он нам очень помог. Как думаете, он и это просчитал заранее, когда делился с вами информацией? Делился не бесплатно, я полагаю?
— Да уж, — хмуро бурчит Бхимасена.
Вспоминается один экю «на чай».
— Узнаю господина Коэна, — ларгитасец счастлив. — Вот же сукин сын! Просто прелесть, что за сукин сын. Вы не боитесь, что Самсон ославит вас среди антисов, как человека, который не умеет держать язык за зубами? Вдруг никто из них больше не захочет иметь с вами дела?
— Не боюсь. Во-первых, — генерал демонстративно загибает пальцы, — на фоне других моих проблем эта яйца выеденного не стоит.
Бреслау в рамке кивает, соглашаясь.
— Во-вторых, я не называл имён, в отличие от вас. В-третьих, наш общий информатор не нарушил никаких договорённостей — он, повторюсь, не давал вам подписки. В-четвёртых, вы не станете пакостить мне по мелочам и доносить о нашем разговоре. Не за тем вы со мной связались. А в-пятых, он и это просчитал заранее!
— Согласен. Я не стану вам пакостить, и Самсон наверняка всё просчитал. Вернёмся к нашим — вернее, к вашим антисам. Самсон сказал вам, что отказался повторно входить в аномальную зону? Что счёл это опасным?
— Сказал.
— Но не сказал, что пройти туда невозможно в принципе, верно?
— Верно.
— Так отправьте своих антисов под Саркофаг! Прикажите, заплатите, мотивируйте возвращением Натху… Да что я вам рассказываю? Вы сами лучше знаете, как загнать их на Шадруван.
Он не в курсе, отмечает генерал. Не в курсе нашей специфики. Ну да, раз я глава антического центра, я руковожу антисами. Приказать? Заставить? Ага, держи карман шире! Мотивировать? Да, наверное. Но для этого с ними надо хотя бы связаться! Кстати, не потому ли он так настаивает на проверке Саркофага, что знает: абоненты недоступны?
— С этим возникли сложности, шри Бреслау. Извините, без подробностей.
— Странная у нас складывается ситуация, не находите, генерал? Тот, кто по идее должен оберегать «секретный ларгитасский объект», всеми силами старается зазвать ваших антисов к Саркофагу. А тот, кто по идее должен из кожи вон лезть, чтобы найти мальчика и вернуть на Чайтру, упирается руками и ногами! Вы что, сами не верите, что Натху в Саркофаге? С чего вы вообще взяли, что мальчик прячется там?
Бхимасена колеблется. До сих пор он не выдал ларгитасцу ничего, что граничило бы с разглашением государственной тайны. Теперь же он ступает на скользкую почву. Впрочем, генерал вступил на нее самим фактом разговора с врагом.
— Хорошо, шри Бреслау. Моя очередь сдавать карту. У матери Натху есть внутренняя связь с сыном. Считайте это мистикой, но она его чувствовала.
— Чувствовала? Значит, больше не чувствует?
— Да. У неё истерические припадки.
— Доказательства?
— Посмотрите новости Чайтры за сегодня.
Ларгитасец отворачивается. Рук Бреслау в рамке не видно. Бхимасена уверен: пальцы его визави сейчас шарят в сфере управления. Ищут подтверждение услышанного.
— Вы правы, — кивает Бреслау. — Мне сбросили ссылки. Репортажи о выходке госпожи Джутхани — по всем чайтранским каналам. Вас костерят так, что не позавидуешь. Сочувствую.
— Убедились?
— Да. И что это доказывает? Какая тут связь с Шадруваном?
— Аналогичный разрыв связи с матерью был у Самсона Коэна, когда он участвовал в вашем эксперименте. Не будь Элишева Коэн гематрийкой, впала бы в панику точно так же, как Мирра. Саркофаг заблокировал связь между матерью и сыном в обоих случаях. У госпожи Коэн связь восстановилась, когда Самсон вышел из аномальной зоны. Припадки у Мирры продолжаются. Вывод?
— Да, логично. Значит, Натху там, в Саркофаге.
— Под охраной ваших антисов!
Генерал прилагает огромные усилия, чтобы говорить спокойно и взвешенно.
— Антисы-шмантисы! — срывается ларгитасец. — Нет у нас антисов! Нет!
Генералу приятно. Он не одинок со своими нервами.
— Тогда кто же взлетел с Ларгитаса вместе с Натху?
— Хотел бы я это знать…
Бреслау в задумчивости оглаживает ладонью подбородок:
— Я был уверен, что это Вьюха и Капардин. Но волновые слепки меня опровергли.
— А чего вы ждали? Этой парочки вообще нет в атласе Шмеера — Полански!
— У одного из них брамайнский спектр.
— А спектр второго с большой вероятностью соответствует потенциальному антису техноложцев!
— Хорошо, — ларгитасец успокаивается. — Криком мы ничего не добьёмся. Сдаю карту. Если теоретически допустить, что у Ларгитаса есть свои антисы, значит, их старт при нападении на лабораторию был первым. Вы же вели наблюдение? Взлёт антиса на орбиту Ларгитаса вы бы точно не проморгали.
Генерал кивает: принято, продолжайте.
— Когда ваши антисы, — у ларгитасца мертвая хватка, — впервые выходят в большое тело, они хорошо ориентируются в космосе? Допустим, они заранее вызубрили все космические карты. Скажите, они сразу найдут путь на Шадруван? На другой конец галактики?
— Нет. Они всегда дезориентированы. Некоторые даже гибнут из-за этого. Большинство спешит вернуться обратно.
— Я так и предполагал. Реально ли, чтобы наши свежеиспеченные антисы при первом же старте проскользнули между тремя флотами, нырнули в «мигающую» червоточину и рванули прямиком на Шадруван? Да ещё с учётом необходимости контролировать мальчика? Плюс попутчики — стая криптидов — с которыми у них не возникло конфликта!
— Это невозможно, — вынужден признать генерал.
— Значит, кем бы они ни были, их вёл Натху. Он — лидер, вожак стаи. Могли ли мы заранее проинструктировать мальчика, указав дорогу на Шадруван?
— Нет, не могли.
— Вы директор антического центра. Специалист, в отличие от меня. Ваше слово на вес золота.
— Благодарю, шри Бреслау.
— За похвалу?
— Нет, за сданный козырь. Вы научный разведчик. Специалист, в отличие от меня. Ваше слово на вес золота.
— Козырь? — ларгитасец размышляет. Он всё понимает так быстро, что Бхимасену мучит зависть. — Ну да, конечно. Теперь вы можете доложить разгневанному начальству, что мальчика после взлёта никто не конвоировал.
— Золотое оно или нет, я не могу сослаться на ваше слово.
— Ничего, найдёте способ. Свободный Натху, бежавший из ларгитасского плена в результате успешно проведенной вами операции — это совсем другой расклад, нежели Натху, которого куда-то увели вражеские антисы. Это если не орден, то хотя бы отсрочка расстрела.
Генерал улыбается:
— У нас таких, как я, топчут слонами.
— Правда? Отличная идея, надо взять на вооружение. Итак, мы оба ошиблись в наших предположениях. Истина состоит в том, что мальчик сейчас гуляет где-то в чистом поле…
— В чистом космосе.
— Да, в космосе. В компании двух неизвестных нам антисов. Антисов, отсутствующих в атласе. Вы вообще представляете, что это значит: антисы без регистрации? Антисы-космополиты?! Ну да, вы это представляете лучше меня. Ах, если бы кроме волновых слепков мы могли заполучить ещё что-то на этих двоих! Пробы ДНК? Отпечатки пальцев? Хотя бы общие антропометрические данные! Тогда, возможно, удалось бы идентифицировать их малые тела. Вроде бы у вас, генерал, есть какая-то программа…
Ларгитасец отворачивается, выслушивает чью-то реплику.
— Вот, мне подсказывают: программа анимации. Воссоздание антического облика под шелухой…
— По спектру и волновому слепку! — заканчивает за него Бхимасена. — Должен вас предупредить, шри Бреслау: антический облик под шелухой сильно отличается от облика антиса в малом теле. И всё же… Теоретически мы определим расу, а то и планету, откуда эти двое родом.
— Отлично! — в улыбке ларгитасца, прозванного Тираном, прячется напряжение. — Вы поде́литесь со мной этой программой?
Генерал колеблется не больше секунды.
— Поделюсь. Куда её прислать?
— Вот.
Рамка мерцает строкой символов. Облачное хранилище, доступ только по прямой ссылке. Частный межпланетный ресурс — никакой связи ни с Ларгитасом, ни с Чайтрой.
Бхимасена сохраняет адрес.
— В ответ я могу прислать вам запись, — Бреслау принимает какое-то решение. Чувствуется, что оно далось ему с трудом. — В качестве взаимной любезности. Полагаю, запись моего разговора со Злюкой Кешабом будет вам не безынтересна.
— Конечно! Заранее благодарю.
Пальцы Бхимасены бегают по сенсорам — с отправкой программы анимации лучше не тянуть. Разговор Бреслау с Кешабом? В глубине души генерал не верит в измену лидер-антиса. Если запись поможет доказать невиновность Кешаба…
Проклятье!
— Простите меня, шри Бреслау. Я не могу оправить вам программу анимации.
Генералу стыдно. Генералу очень стыдно.
— Но вы же обещали!
— Увы, у меня закончились деньги на счету. Гиперсвязь — дорогое удовольствие.
— Что? — ларгитасец не верит своим ушам. — Это не проблема!
— Ещё какая проблема!
— Денег я вам подкину. Счёт «Велета» мне известен.
— Это взятка?
— Взятка? Я просто оплачиваю пересылку нужного мне софта. Оплата за счёт получателя — так вас устроит?
— Вполне. Нет, стойте! Только перевода средств из Управления научной разведки Ларгитаса мне не хватало!
— За кого вы меня держите, генерал? — Бреслау заразительно смеётся. — Перевод придёт от имени Общества космобестиологов Ойкумены. Межрасовая неправительственная организация. Такой вариант вас устроит?
— Более чем. Спасибо, шри Бреслау.
— И вам спасибо, генерал. Да, перевод придёт с целевым назначением: на обеспечение гиперсвязи.
— Очень хорошо.
— Приятно было иметь с вами дело. До связи.
Бхимасена медлит. И всё-таки отвечает:
— До связи. Удачи!
— Взаимно.
Рамка гаснет. Булькает сигнал оповещения системы: пришло сообщение с вложением. Бхимасена знает, что там: запись встречи генерал-адъюнкта Бреслау с Кешабом Чайтаньей, лидер-антисом расы Брамайн.
IIСаркофаг
— Лошадей!
Стражник, ушибленный Гюнтеровым копытом, до сих пор передвигался раскорякой, словно баба на сносях. Тем не менее, как самый сообразительный, он первым бухнулся на колени перед царём царей.
— Да простит владыка мою дерзость…
— Короче!
— Дозволено ли мне будет спросить?
Унилингву стражник знал гораздо лучше своего повелителя. Почему шах обратился к гвардейцу не на родном языке? Этот вопрос умника не обеспокоил. Во-первых, воля шаха превыше любых сомнений. Во-вторых, если шах желает говорить на языке чужеземцев, его верные подданные обязаны повиноваться.
— Дозволено!
— Дабы воля средоточия вселенной была исполнена в точности…
— Убью, — пообещал шах. — Язык вырву!
— Дозвольте узнать скудоумному: кому именно велит привести лошадей несравненный господин?
Молодец, подумал Гюнтер. Своевременно уточнил.
Шехизар Непреклонный оглядел собравшихся. Кроме ларгитасцев, владыку сопровождала дюжина стражей из трапезной и четыре Белых Осы. Когда лицо Шехизара оборачивалось в их сторону, стражники бледнели. Даже Белым Осам со всей их мраморной невозмутимостью, кажется, было не по себе.
— Послу с волшебницей. Белым Осам. Себе тоже возьми, поедешь рядом.
— О, это великая честь…
— Закрой рот. Всё, остальные пойдут пешком.
— Благодарю царя царей за великую милость…
— Пошевеливайся!
— Слушаюсь, мой повелитель!
За лошадьми ушибленный не побежал. Двое громил помоложе, подгоняемые его криком, а пуще шахской милостью по отношению к крикуну, сорвались с места и умчались прочь — надо полагать, в направлении конюшен. Ждать пришлось недолго: вскоре посыльные объявились уже верхом, ведя за собой остальных лошадей. Следом торопился багровый от напряжения старикан, из мелких начальников — вёл в поводу лоснящегося вороного коня. Седло изукрашено самоцветами, обито бархатом, уздечка сверкает золотом… Личный конь царя царей? Личный конюх? конюший?! конюшенный?! А, какая разница!
Разницы нет, а проблема есть.
Как усадить Шехизара в седло? В его-то нынешнем состоянии? Как не дать свалиться с коня во время поездки?!
Один из стражников подбежал к шахскому коню, упал на четвереньки: живая скамейка. Нога юного владыки опробовала опору и нашла её надёжной. Ещё двое стражей встали рядом, готовые помочь, но их помощь не понадобилась. Шах неуклюже взобрался в седло сам, со второй попытки нашёл ногами стремена и выпрямился, вцепившись в уздечку. Воины глядели на своего повелителя с благоговейным ужасом. Чёрно-багровые ожоги испятнали лицо юноши. Глазницы превратились в обугленные кратеры. Оставалось загадкой, уцелели ли глаза вообще. Человек с такими ожогами должен был давно валяться в обмороке. В лучшем (худшем?!) случае он орал бы и корчился от боли. Шах же молча сидел на коне, сосредоточен и строг.
— Непреклонный! — шептались между собой стражники.
— Воистину Непреклонный!
Шах простёр правую руку к воротам:
— В посольство!
Процессия двинулась с места. Шехизар опять вцепился в уздечку обеими руками, плотнее вдвинул стопы в стремена. Колени его сжали конские бока: словно новичок, впервые севший в седло, шах фиксировал тело, старательно сохраняя равновесие. Стражник повёл коня в поводу. Двое других шагали рядом, готовые подхватить средоточие вселенной в случае падения.
Выдохни, приказал себе Гюнтер. Расслабься.
Ничего не получилось.
У них оставались считаные мгновенья. Шехизар визжал свиньёй под ножом, катался по разбросанным подушкам, прижимал ладони к изувеченному лицу. Сейчас Осы и стража опомнятся. Сейчас начнётся резня. Всех не потяну, отчётливо понял Гюнтер. Паника? Ужас?! Накрыть всю трапезную? Нет, в закрытом помещении нельзя. Пауки в банке: воздействие обернётся кровавым безумием. Резать будут друг дружку, без разбора, и нас в первую очередь.
Быстрей, вопил Гюнтер-невротик. Поторопись! И Гюнтер-медик сделал первое, что пришло ему в голову.
Из Шехизара хлестали чёрно-багровые — в тон интерьерам дворца — волны. Боль и отчаянье; отчаянье и боль. Оседлать такую волну, на отливе уйти за хищную границу бурунов, нырнуть в мутящийся, идущий гибельными водоворотами рассудок мальчишки было подвигом. В обычной ситуации Гюнтер категорически отказался бы от такого пациента. Разум шаха бился в истерике, болевой шок рвал царя царей на части. Шах желал не колыбельной, а бочки крепкого вина, настоянного на маковых головках — и благословенного беспамятства.
Хорошо, согласился Гюнтер. Вот вино, пей.
Раковина в руках кавалера Сандерсона взревела, гася сознание пациента. Бас инфразвуковых вибраций — удар колотушки, обмотанной тряпками, по темени. Мягкое, но мощное сотрясение, и шах провалился в спасительное небытие.
Медицинская кома, констатировал Гюнтер. Так лучше для всех.
Ещё один подвиг — перехватить «рычаги управления» телом Шехизара в тот самый миг, когда рассудок мальчишки ухнул во тьму. Перехватить, удержать, выровнять, причём так, чтобы переход контроля выглядел для всех естественным.
Самый отъявленный извращенец не нашел бы здесь ничего естественного. Но у Гюнтера были свои представления о том, что естественно, а что нет.
Боль он отключил сразу. И всё равно жить на два тела было дико тяжело. Нас тоже двое, напомнил невротик медику. Давай я! Уж ты нарулишь, в опасливом сомнении протянул медик. А у тебя что, есть выбор, хмыкнул невротик. Оглянись, придурок, нас вот-вот начнут убивать. Ладно, согласился медик. Ты невротик, он маньяк…
Не мешай, огрызнулось альтер-эго. Помолчи!
Затих, оборвался визг. Шах замер на подушках, скорчился в позе зародыша. Миг, и он начал садиться по-человечески. Медленно, неуверенно, словно заново привыкая к собственному телу. Посидев с минуту, царь царей встал. Стража опустила очи до́лу, боясь взглянуть в лицо владыке. Осы кусали губы. Тишина в зале сделалась плотной, вязкой, хоть ножом её режь.
— Волшебство! Мне нужно волшебство чужаков!
С визгливым голосом проблем не возникло. Связки сработали на рефлексе, нужный тембр вышел сам собой. Мне, запоздало дёрнулся Гюнтер-медик. Мне! Шах должен говорить «нам»! Только «мы», никаких «я»! Сейчас исправим, согласился невротик, покладистый на удивление. Всё равно народу до лампочки, они в шоке. Мы тоже в шоке, но мы работаем.
— Слушайте нашу волю! Мы едем в посольство!
Царь царей направился к дверям. Руки его висели двумя плетями.
Гюнтера шатало.
Он спотыкался через два шага на третий. Чудом не упал на ровном месте. Все силы и внимание уходили на то, чтобы не дать шаху свалиться с лошади. На себя оставались крохи, слёзы, жалкая милостыня. Веди владыка мобиль, было бы проще. Лети на аэромобе. Рули, в конце концов, велосипедом. Всё на свете было бы проще коня.
Ни одного знакомого навыка!
На кавалера Сандерсона косилась стража: пьяный, что ли? Мало того, что рогатый, так ещё и глаза вином залил?! Плевать. Пусть думают, что хотят. Главное, добраться до посольства.
Впереди, в двух шагах, сутулясь, брёл Артур Зоммерфельд: нагой, закопчённый, роняя хлопья пепла. Временами он оборачивался к Гюнтеру. Кивал, закатывал глаза, сверкая желтоватыми белка́ми. Бормотал: «Нам здесь не место. Да? Нам здесь…» Гюнтер кивал в ответ. Стресс? Шок? Последствия аутического расстройства? С джиннами пусть разбирается доктор ван Фрассен. У нас своих забот выше крыши. Нам здесь не место, но другого нам не предлагают.
Обшарпанные дома сменились глинобитными заборами. Горбатые халабуды — покосившимся хибарами. Брусчатка мостовой — грунтовкой, утоптанной до каменного состояния. Пыльные оливы и платаны: все на одно лицо… Крону? Унылые, пожухлые доходяги. О, знакомые закоулки! Конюшенные ряды? Здесь доктор ван Фрассен вела Гюнтера с компанией в посольство. Первый день под Саркофагом; вечность назад.
Соберись, зануда. Недолго осталось.
— Нам здесь не место…
В конце улицы открылась площадь. Пересохший фонтан, за ним — здание посольства. Дошли?
— Нам здесь…
В уши ворвался яростный звериный вой. Фаги?! Стая? Прорвались?! Гюнтер завертел головой по сторонам, отыскивая источник звука. Мигом позже из боковых проулков выплеснулась озверевшая ватага. Не фаги — люди. Чёрные тюрбаны, алые плащи. Блеск сабельных клинков, вознесённых над головами. Рты распялены в крике. Разбойники?
Здесь, в городе?!
Конь шаха взбрыкнул, отчаянно заржал. Медленно, как в дурном сне, Шехизар начал заваливаться набок. Хорошо, стражник у стремени не зевал: подхватил мальчишку на руки ещё до того, как царь царей сверзился наземь. Остальные уже выстроились в шеренгу, сомкнули щиты, готовясь отразить атаку. Давай, заорал Гюнтер-невротик Гюнтеру-медику. Доставай раковину! Мы их накроем! Тут не зала, побегут как миленькие! Держи шаха, мрачно отозвался Гюнтер-медик. Води куклу на ниточках. Отпустишь — потом замаемся контроль восстанавливать.
«Охрана не справится!»
«У нас джинн. У нас доктор ван Фрассен. Пусть они…»
Артур Зоммерфельд в растерянности смотрел себе под ноги. Затылок джинна окаменел. Поднять взгляд на людей с саблями, принять, признать сам факт их существования было для него пыткой. Окажись это чудовища, двадцать лет сражений с монстрами дали бы себя знать. Но превращать в пепел других чудовищ — тех, кого он привык защищать — джинн был не готов. Он не двинулся с места, зажав уши ладонями, даже когда воздух проре́зали капли ливня. Неправильный, стальной дождь хлынул не с неба на землю, а из-за спины Гюнтера — в толпу разбойников.
Белые Осы вступили в бой.
Чёрные тюрбаны падали, не добежав до перекрывшего улицу строя. Облетали, устилали землю алые плащи — кленовые листья в разгар осени. Впрочем, ливень иссяк быстрей, чем начался, а нападавших было слишком много. Поредевшая ватага чёрно-красным прибоем — эти цвета сегодня преследовали Гюнтера! — ударилась в стену щитов. Звон, лязг, скрежет металла. Отвратительный влажный хруст. Мешанина клинков и тел…
Нет, понял кавалер Сандерсон, когда прибой, хрипя и визжа, откатился назад. Нет, не мешанина. Строй остался строем, просто на двух человек меньше. Выжившие сомкнули щиты. Они были все в крови — своей и чужой. Раненые едва держались на ногах, но держались.
Перед строем громоздились трупы.
Из-за стены щитов выметнулись всадники. Врезались в разбойников, рубя направо и налево — четыре Осы и стражник, одарённый шахской милостью. Его жеребец, приученный к битвам, пёр вперёд ледоколом, взламывающим ледовое поле: как кегли, разбрасывал врагов в стороны, упавших топтал копытами. Бросив поводья, стражник орудовал двумя кривыми саблями — взбесившийся ветряк со стальными лопастями.
— Не место, — пробормотал Артур, бледный как стенка. — Нам здесь не место.
О да, согласился Гюнтер. Кто бы спорил!
Белые Осы влетели в толпу с пустыми руками: ножи кончились. Это казалось самоубийством, но Осы рванули пояса, будто в приступе безумного стриптиза, и в руках у девушек выгнулись дугой гибкие, длинные, заточенные по кромкам лианы. Бастарды меча и плети сверкающим облаком окружили своих хозяек, шипя разъярённым кублом змей. Они без жалости секли и жалили любого, кто осмеливался приблизиться к Осам — вернее, не успел удрать от них. Десятки кровоточащих порезов расцветали на лицах и руках. Чёрно-красные, оказавшись в этом убийственном лесу, превращались в красных, алых, багровых…
— Уходим! Пока они не опомнились!
Посол был прав, но Зоммерфельда не слушали. Охрана и Белые Осы подчинялись только шаху. Наша очередь, сказал медик невротику. Бережно усаженный под старую оливу, шах зашевелился. Опёрся о морщинистый, шершавый ствол. Встал:
— Отступаем! В посольство!
Визгливый голос царя царей пришёлся как нельзя кстати. Приказ услышали все, даже Белые Осы, которые, как казалось Гюнтеру, впали в боевое безумие. Развернувшись, всадники погнали коней обратно к строю. Самая молодая Оса, почти девочка, лежала грудью на шее своей лошади — живая или нет, неизвестно.
Поднимать Шехизара в седло Гюнтер не стал. Шах плёлся рядом с конём, держась за стремя. Так было легче, намного легче, и всё равно трудно так, что хоть плачь. Хотелось лечь, заснуть, умереть. Площадь расплывалась перед глазами, трепетала, распадалась на фрагменты. От здания посольства к ним бежали люди.
Ещё одно нападение?!
Гюнтер споткнулся, едва устояв на ногах. Временная потеря равновесия словно передалась бегущим, хотя телепатические способности кавалера Сандерсона были тут ни при чём. Люди остановились и как по команде рухнули ниц. Свои, с невероятным облегчением осознал Гюнтер. То, что свои по приказу шаха сутки держали обитателей посольства в заложниках, не имело сейчас никакого значения.
— Дозволено встать! — пролаял царь царей.
IIIЛаргитас
«Загрузите волновой слепок антиса».
Тиран загрузил.
«Ожидайте».
Тиран приготовился ждать.
Программа анимации, присланная Бхимасеной, оказалась простой, как угол дома, и доступной, как гулящая девка. Тиран проверил: эта программа имелась в распоряжении всех антических центров Ойкумены. Также «антимашка» (жаргонное словцо явно опиралось на «антисов») лежала на родном сайте производителя. Стоила она сумасшедших денег: 9.99 экю в месяц. Тиран на кофе в день тратил больше. Наверное, специально, чтобы добить умственно отсталого Яна Бреслау, программу во множестве распространяли пираты — натуральные космические пираты, рассекавшие по вирту на серверах под чёрным, траченым молью флагом. С пиратами следовало держать ухо востро — при загрузке «антимашки» клиенту втихомолку подкладывали то вирусную свинью, то гадский обозреватель по умолчанию.
Бхимасена прислал пиратскую версию — к счастью, без левой нагрузки. Чувствовалось, что Чайтра — планета бедная, и казенные средства находят у брамайнов лучшее применение, нежели приобретение легального софта.
«Обработка закончена».
В сфере ревел буйвол. Это был царь всех буйволов: рога, копыта, огонь из ноздрей. Да, огонь — Тиран ясно различал языки пламени, озарявшие морду гиганта. Огонь плясал и в глазах буйвола. Сперва казалось, что они просто налились кровью, но при увеличении становилось ясно: два натуральных костра, глубоко утопленных в костяное ложе глазниц.
Капардин, антис расы Брамайн. Его облик под шелухой.
Нетерпение снедало Тирана, но усилием воли он заставил себя не торопиться. Загрузить волновые слепки, ради которых он и запустил «антимашку»? Нет, рано. Надо проверить, как программа работает. С Капардином все получилось удачно. Теперь Набхиджа, ещё один из брамайнских антисов. Программа съела радужный ком, с минуту подумала, переваривая…
Орёл. Такой, что тень его накрыла бы Ларгитас.
Очень хорошо. Продолжим.
Рычит чудовищный лев. Синекожий исполин машет восемью руками. Вьюха и Кешаб. Облики брамайнских антисов Тиран заранее посмотрел в справочнике, где объемные голографические изображения сопровождались текстом с описанием и комментариями информателлы. Программа анимации работала безукоризненно. Бхимасена не подвёл, не вставил в подарок хитрую бомбу.
Или всё-таки вставил? Неужели бомба замедленного действия?!
«Загрузите новый волновой слепок антиса».
Тиран загрузил слепок Натху. У Тирана дрожали руки.
Здоровенный питекантроп носил венец на голове и гирлянду на шее. Вооружен питекантроп был зверского вида булавой. Сперва Тиран испугался — подсознательно он ожидал увидеть маленького мальчика. Но приглядевшись, он обнаружил несомненное сходство черт лица у питекантропа и Натху, каким Тиран его помнил.
«Распознавание?»
«Да».
Программа вывела в отдельную сферу какой-то храм. Увеличение, наезд на двери. Алтарный зал. Резные барельефы на стенах. Приближение. Статуя знакомого питекантропа с булавой. У ног статуи, пав ниц, молились две женщины.
«Марути („Сын Ветра“). Одно из брамайнских божеств. Облик совпадает на восемьдесят девять целых три десятых процента».
Судя по процентам, программу разрабатывали гематры.
— Привет, Сын Ветра, — пробормотал Тиран. — Где тебя носит, а?
Сказать по правде, идентификация Натху была меньшим, что интересовало Тирана. Мальчика идентифицировали и без него, по характерному, известному заранее спектру. Ну, питекантроп. Это мало что добавляло к уже известной информации. Тиран искренне полагал, что девять десятых населения Ойкумены — питекантропы.
«Загрузите новый волновой слепок антиса».
Тиран ввел данные. Теперь на кону стоял бо́льший куш.
В сфере возник брамайн самого неприятного вида. Если где-то и встречалась квинтэссенция террориста и киллера в одном флаконе, так Тиран сейчас смотрел на неё. Трезубец с остриями, заточенными под бритву, брамайн держал так, словно намеревался всадить его непрошенному соглядатаю в глотку. Темная кожа, синяя шея, густая борода. Чёрные волосы стянуты на темени в растрепанный пучок. Шкура леопарда через плечо. Кобра на поясе… Великий Космос! Живая кобра! Рептилия злобно шипела, программа со всей честностью бездушного софта транслировала звук.
Нет, не Вьюха, отметил Тиран. Не Капардин, не Кешаб.
«Поиск: облики антисов расы Брамайн».
Перед ним замелькали монстры и звери. Киллера с трезубцем среди них не было. Антис, которого брамайны не внесли в реестр? Скрытый от глаз Ойкумены, антис-инкогнито? В такое Тиран не верил. Киллер-то не юноша! Это сколько же лет его надо было скрывать, да так, чтобы другие антисы не заметили, не обмолвились, не доложили куда следует?
В общегалактический заговор антисов Тиран верил ещё меньше. Оставалось предположить, что перед ним антис расы Брамайн, о котором раса Брамайн ни сном, ни духом. Впору поверить, что киллера склепали ларгитасцы из той части Натху, которая Джутхани, а не Сандерсон. По матушке, значит, прошлись. Итак, таинственный антис-брамайн, неизвестный собственной расе, с трезубцем наперевес и коброй наизготовку конвоирует мальчика…
Куда?
И, собственно, почему конвоирует?
Тиран вывел в сферу два облика: брамайна с трезубцем и питекантропа с булавой. Я бы поставил на питекантропа, подумал он. Тут ещё неизвестно, кто бы кого отконвоировал.
«Загрузите новый волновой слепок антиса».
Очистив сферу, Тиран загрузил очередной файл.
Рога. Нет, не буйвол. Натуральные козлиные рога. Копыта, тоже козлиные. Ноги в космах рыжеватой шерсти. В руках — раковина. Нет, свирель. Нет, раковина. Инструмент всё время менялся, словно не мог выбрать, кто он на самом деле. Вывороченные губы, чуть раскосые глаза…
Глаза? Губы?!
Тиран мысленно уменьшил губы до разумных пределов. Вернул глазам знакомый разрез. Наверное, всё это могла и программа, но ему было недосуг ковыряться в настройках. Зачем, если и так ясно?
— Рад вас видеть, кавалер Сандерсон. А мы вас уже похоронили, знаете? Ничего, вы не первый, кого я хороню заочно.
В кабинете Тиран был один. Комиссар Рюйсдал прочно оккупировала медблок, и Тиран был ей за это благодарен.
Далеко от Ларгитаса, под знойным солнцем Чайтры, спасаясь от жары при помощи чахлого кондиционера, генерал Бхимасена смотрел на брамайна с трезубцем. Ян Бреслау был прав, программа антической анимации работала безукоризненно.
— Припадаю к вашим лотосным стопам, гуру-махараджа…
Генерал коснулся сферы. Палец вошёл в голограмму и остановился вплотную к кобре, раздувшей капюшон. Казалось, кобра живая и готова укусить.
— Рад, что вы живы, гуру. Рад, что достигли своей мечты. Это ведь не коллант, правда? Не пассажирский коллант? Не знаю, что за козёл там, рядом с вами, но вы сделали мой день. Живите и дальше, пожалуйста.
Горло сдавило. Бхимасена не знал, говорит он вслух или просто думает.
— Не подумайте, что я из-за кузнечика. Да, ваша жизнь — в какой-то мере и моя жизнь. Залог моей дальнейшей жизни. Все чего-то от меня хотят, слышали? Вы же не продукт ларгитасских технологий? Вы точно не продукт?
«Не называйте меня так, — откликнулся гуру издалека. — Между мной и Ларгитасом нет отношений производителя и производимого».
Бхимасена засмеялся.
— Добрый день, кавалер Сандерсон!
Комиссар Рюйсдал улыбнулась:
— Какая встреча! С воскрешением, юноша!
Перед комиссаром в сфере крутился радужный ком. Цвет за цветом, волна за волной, изгиб за изгибом — спектрограмма преобразовывалась в ментограмму. Волновой слепок антиса трансформировался в запись деятельности мозга, обладающего ментальными способностями. Когда преобразование подходило к завершению, всё повторялось: ментограмма начинала обратный процесс трансформации в волновой слепок.
Рядом, в дополнительной сфере, медленно поворачивалась вокруг своей оси ещё одна ментограмма — более ранняя, снятая с кавалера Сандерсона при поступлении на работу в Роттенбургский центр ювенальной пробации. Ошибка исключалась: старая ментограмма и новая, результат обработки волнового слепка, принадлежали одному и тому же человеку. Линда отмечала активное увеличение энергоемкости кси-волн, рост чувственных пиков, но это были количественные изменения, не качественные.
— Ах, доктор, милый доктор…
Речь шла не о Гюнтере. Под доктором Линда подразумевала Удо Йохансона, одного из экспертов Бреслау. С доктором Йохансоном комиссар только что имела весьма увлекательную беседу. Результатом этой беседы и была ментограмма, которая висела в дополнительной сфере. Волновой слепок, размещённый в сфере основной, Линде предоставил Фрейрен, чьи связи в высших военных кругах трудно было переоценить. Наверное, комиссар могла обратиться за слепком и к Бреслау напрямую, и Бреслау бы не отказал, даже не спросил бы, зачем комиссару Т-безопасности приспичило иметь в своём распоряжении спектрограммы Натху и сопровождавших мальчика антисов-анонимов. Нет, не спросил бы, но взял бы на заметку столь нехарактерный интерес, а главное, с этой минуты Линда была бы должна Бреслау.
Ходить в должниках? Увольте.
— Милый доктор…
Персонал из медблока Линда выгнала сразу, едва переселившись на новое место жительства. Все здоровы, сказала она. Лечить некого. Кыш отсюда! Убирать будете в моё отсутствие. И подкрепила слова доброй порцией эмоционального напора. Молоденьких сестричек, пожилую врачиху, усатого техника — обитателей блока как метлой вымело. Ещё недавно комиссару Рюйсдал и в голову бы не пришло воспользоваться талантом эмпата для давления на честных граждан Ларгитаса, исполняющих свой служебный долг. Но в последние дни социализация комиссара ослабла. Запреты, раньше казавшиеся несокрушимыми, шатались и трескались. Линда изумлялась, насколько же легче ей стало жить с этими послаблениями. Изумлялась, временами пугалась — что я делаю? в кого превращаюсь?! — но страх быстро выветривался, оставляя по себе слабую эйфорию.
— Будь я помоложе…
Линде нравились такие мужчины, как Удо Йохансон. Рост, плечи, кудри. Твёрдый взгляд из-под бровей. Комиссар и фамилию-то сменила с Гоффер на Рюйсдал, потому что Фома Рюйсдал был из таких мужчин. Кроме внешности, Линде нравился внутренний стержень, «волевой хребет», который у рослых широкоплечих красавцев встречался ничуть не чаще, чем у коренастых и лысых толстячков. Увы, увы! В докторе Йохансоне, как решила Линда с первых минут разговора, стержень отсутствовал. Комиссар могла бы отлучиться из карантинной зоны, слетать к Йохансону, встретиться лично, но предпочла связь по коммуникатору. Боялась сорваться, как в случае с персоналом медблока, а Йохансон квалификацией не уступал Линде. Опять же, Бреслау нельзя было оставить без присмотра. Вышло даже лучше, чем Линда надеялась: Йохансон упирался чисто для проформы и почти сразу сдался.
— Спектрограммы? — спросил он, хмурясь. — Антисов, коллантов и флуктуаций?
— Те, которые вы рассылали другим экспертам, — нажала Линда. — Под видом рабочих ментограмм. Настоящие ментограммы можете мне не слать. За исключением ментограммы Гюнтера Сандерсона. Вы меня поняли? Учтите, нам всё известно.
Йохансон кивнул: учёл, не волнуйтесь.
— Далее, — развивала успех Линда, — вы вышлете мне все материалы по параллелям между спектрограммой антиса, находящегося в большом теле, и ментограммой телепата, находящегося в активном состоянии.
— Все, комиссар? Все абсолютно?
— Все.
— Хорошо.
Наверное, в этот момент Линда впервые заподозрила, что ошиблась в своих выводах насчёт стержня Удо Йохансона. Но укрепиться подозрениям не дала, развивая успех:
— Далее шлите результаты экспертизы, которую вы провели самовольно…
— Вы забываетесь, комиссар.
— Я?
— Да, вы. Кто меня сдал? Лонгрин?
— Не ваше дело.
— Значит, Лонгрин. Ладно, так даже проще. Я не стану вам ничего высылать, комиссар.
— Правда? Вы осознаёте последствия, доктор?
— Чепуха, какие ещё последствия! Я вышлю вам ссылку на сайт Министерства научного развития Ларгитаса. В разделе регистрации авторских прав лежит оформленная по всем правилам моя заявка на гипотезу. Государственный сбор в размере ста шестнадцати экю уплачен. Заявке присвоен порядковый номер, решение о регистрации уже принято. К заявке приложены все затребованные вами материалы, и даже больше. На них стоит гриф «свободный доступ». Копайтесь на здоровье, я не против.
— Регистрация? Заявка на гипотезу?!
— Это Ларгитас, комиссар. Наука превыше всего. Все обработанные мной данные не имеют грифа секретности. Все получено законным путём. Даже волновой слепок мальчика болтается по вирту в тысяче мест, ещё со времён Отщепенца.
— А ваш разговор с кавалером Сандерсоном? Встреча в столовой? Это тоже там есть?!
Некоторое время Йохансон молчал.
— Нет, — он тряхнул гривой светлых волос. — Но полагаю, эта запись есть у вас.
— О чем вы беседовали? Если на самом деле, а?
— Не ваше дело, — недавний Линдин пассаж рикошетом вернулся к комиссару. — И не смейте угрожать мне последствиями. Мне бы не хотелось ссориться с Т-безопасностью. Но, боюсь, вас не поддержат ни коллеги, ни руководство, если вы продолжите действовать в том же духе. Хотите публичного скандала?
— В чём же вы меня обвините? В давлении на вас? Это недоказуемо.
— Я обвиню вас в попытке украсть мою гипотезу.
— Что? Вы сошли с ума!
— Допустим.
— Это ложь!
— Разумеется. Вы пишете наш разговор?
— Нет.
— А я пишу. Я вырежу лишнее и опубликую необходимое.
— С меня снимут ментограмму разговора! Она подтвердит…
— Для менталов — подтвердит, да. А обычная публика будет размахивать моим обвинением и подрезанной записью. Вы меня не поняли, комиссар. Я не собираюсь хлопотать о тюремном заключении для вас. Мне хватит шумихи. А вам?
Линда прервала сеанс связи.
И вот сейчас, скачав с сайта материалы Йохансона, получив от Фрейрена недостающее, комиссар стояла перед рабочими сферами, стояла в одиночестве, в тишине палаты, рассчитанной на вип-пациентов, и раздраженно кусала губы. Антис, конвоирующий Натху, оказался Гюнтером Сандерсоном, отцом мальчика, живым и здоровым, если так можно заявить о существе, состоящем из волн и полей. Но вспоминать поражение в беседе с Йохансоном было мучительно.
Третий мозг — верней, волновой слепок третьего антиса — оказался незнакомым. В каталоге ментограмм, снятых с эмпатов и телепатов Ларгитаса, он отсутствовал. На всякий случай Линда проглядела каталог менталов неларгитасского происхождения — тех, кто согласился сдать ментограмму для публикации.
Третьего не было и там.
— Бреслау, ты в курсе? — вслух спросила Линда. — Нет? Да? И если да, не был ли ты в курсе с самого начала?
Комиссара Рюйсдал мучило подозрение. Кажется, она забралась в опасную чащу. Обратный путь скрылся за деревьями. Впрочем, Линда не собиралась поворачивать.
IVСаркофаг
— Давит, — пожаловалась доктор ван Фрассен.
Она выскребла ложкой со дна миски остатки варева:
— Давит, говорю. Чувствуете?
— Что давит? — не понял Гюнтер.
— Саркофаг. Меткое название, поздравляю. Нас тут похоронили заживо. Вернее, это я нас тут похоронила. Как вам наш коллективный могильщик? В смысле, я? Нравлюсь?
— Вы всех спасли!
— Не болтайте чепухи.
— Термоядерная бомбардировка с орбиты… Вы сами рассказывали!
— Вот я и думаю: не лучше ли было сразу?
— Не лучше, — сердито буркнул Гюнтер.
Он вернулся к еде. В суп доктор щедро сыпанула подозрительной на вид комковатой смеси, похожей на просроченный пищевой концентрат — не в общий котел, а в отдельные миски: себе и кавалеру Сандерсону. Смесь отдавала тухлятиной. Гюнтер сперва думал, что его стошнит, но быстро привык, можно сказать, втянулся. Суп даже начал ему нравиться: сытный, наваристый.
— Что это?
— Сушёное мясо фага.
— Что?!
— Спецпаёк.
— Криптиды? — Гюнтер задохнулся. — Вы начали их резать?!
Натху, едва не выкрикнул он. Что я скажу сыну?!
— Целы ваши криптиды, — Регина криво усмехнулась. Под глазом женщины билась синяя жилка. — Целёхоньки, не переживайте. Они ещё нас с вами переживут. У меня осталась заначка. Ешьте, не отра́витесь.
— Понос? Расстройство желудка?
— Исключено. Оно восстанавливает силы. Наши силы.
Регина сделала упор на слово «наши». Мясо флуктуаций восстанавливает силы менталов? Вот уж воистину: Шадруван — планета чудес!
Век бы её не видеть…
Прежде чем отправиться в медблок, шах призвал пред высочайшие очи хайль-баши Абд-аль-Ваккаса с младшими офицерами.
— Защищать посольство! — объявил он. — От любых посягательств! Пока колдуны будут исцелять наши раны, воля посла Зоммерфельда — наша воля! Его слова — слова царя царей. Выполнять!
Воины простёрлись ниц — обычная реакция на шахские капризы — и Гюнтер повёл марионетку в медблок. Уходя, он слышал, как воспрявший Николас Зоммерфельд отдаёт распоряжения на языке, которого Гюнтер не знал.
При виде нового пациента врач побледнел как мел и — о да! — рухнул ничком.
— Подъём, — сказал ему Гюнтер своим собственным голосом. — Он в медицинской коме. Я контролирую моторику. Куда его положить?
— Что? Что с ним?!
Врач с неподдельным ужасом глядел на козлорогого кавалера Сандерсона. Жуткое лицо царя царей не вызывало у врача таких острых эмоций.
— Ожог расплавленной сталью. Остальной диагноз за вами! — не сдержавшись, рявкнул Гюнтер. — Кто тут врач, вы или я?!
— Вы, — честно ответил врач. — Если по мозгам, то вы.
Судя по всему, врач просился в пациенты.
— Ну да, и я тоже. Короче, делайте всё, что в ваших силах. Как там мой сын?
— Спит.
— Вот пусть и этот спит. Не волнуйтесь: он пробудет без сознания минимум сутки. Действуйте! Вас ждут ещё раненые.
Насчёт «не волнуйтесь» Гюнтер, конечно, загнул. Врач был на грани истерики, но приводить его в норму — нет, на это у кавалера Сандерсона не осталось никаких сил, ни телесных, ни душевных. Уложив Шехизара на манипуляционную кушетку, он разорвал ментальный контакт, сбросив с себя непосильную ношу — и обернулся к Натху. Мальчик по-прежнему лежал на полу, на матрасе, вернее, на двух матрасах. Под голову ему подсунули диванную подушку. У импровизированного изголовья в позе лотоса сидел невозмутимый Горакша-натх.
— Спит, — повторил брамайн то, что Гюнтер уже знал. — Аура чистая, тревог не вызывает. Регенерация идёт быстро, без осложнений.
Из террориста вышла чудесная сиделка.
Хотелось побыть с сыном, но присутствие Гюнтера нервировало врача. Кавалер Сандерсон почёл за благо удалиться.
Посольство превратилось в растревоженный муравейник. Стражники с луками, самострелами и аркебузами занимали позиции у окон. Хайль-баши лично расставлял наблюдательные посты и караулы. Ларгитасцы стаскивали к дверям уцелевшую мебель, возводя баррикаду. Гюнтер валился с ног, но всё же нашёл в себе силы отыскать посла Зоммерфельда. Тот сыпал распоряжениями, организовывая оборону, но увидев Гюнтера, прервался.
— Господин Сандерсон! Похоже, мы все перед вами в долгу…
Посол огляделся: нет ли рядом лишних ушей? Понизил голос:
— Если бы не ваш трюк с шахом…
— Кто были те головорезы? — перебил его Гюнтер.
— Какие именно? Тут все головорезы.
— Напавшие на нас. Разбойники?!
Посол помрачнел:
— Если бы! О, я бы расцеловал их, будь они всего лишь разбойники! Это клан аль-Аглаб, родичи Кейрин-хана. Кровная месть, обычное дело. Они не простят шаху убийство Кейрина. Шехизар просчитался или не успел. Его люди убили многих, но не всех, кого следовало.
— У них хватит людей?
— Чтобы взять посольство штурмом? Пятьдесят на пятьдесят. Если к ним примкнут другие кланы, мы, считай, уже взяты.
— Выдать им шаха?
Это я, подумал Гюнтер. Да, это я. Я предлагаю такое решение.
— Поздно, — Зоммерфельд вздохнул. — Для аль-Аглаб мы уже выбрали сторону. Я переговорил с Абд-аль-Ваккасом. Он толковый командир, всё понимает. Воины его уважают. Абд-аль-Ваккас отправил гонцов к нашим возможным союзникам. Главное, чтобы их не перехватили.
— А если перехватят?!
Нельзя сказать, чтобы Гюнтер-медик жаждал узнать ответ на этот вопрос. Но подлец-невротик вылез вперед и захватил бразды правления.
— Будем драться, кавалер. Дела плохи, но у нас найдутся кое-какие сюрпризы. Скунс с Грушей в наследство оставили. Наши техники тоже без дела не сидели.
Посол оскалился. Наверное, это была улыбка.
— …извините, Гюнтер. Случается, на меня находит.
— Пустяки. Не стоит извинений.
В буфете были заняты три столика из дюжины. К супу выдали компот из сухофруктов и лепёшку с обгорелыми краями. Гюнтер вспомнил лицо шаха — и удивился, что его не тошнит.
Доктор ван Фрассен отщипывала корку, бросала в миску.
— Гружу всех, кто подвернётся под руку. Скверный характер, профдеформация. С возрастом и вас накроет, будьте уверены. Конечно, хорошо, что мы выжили. В Скорлупе? Под Саркофагом? Зато живые.
— Я понимаю.
— Вряд ли.
— Обижаете?
— Завидую. Для этого нужно промариноваться в аду двадцать лет. Вам известно, что ад — это мозг?
— Мозг?
— Мозг таких, как мы с вами. Аллегория сомнительная, но вы поймёте. Уж кто, как не вы! Двойной периметр обороны: ни изнутри наружу, ни снаружи вовнутрь. Вот так и Саркофаг: ни отсюда, ни сюда. А давление под скорлупой копится, растёт. Духота, теснота. Сон разума рождает чудовищ. Да, Саркофаг расширяется. Но давление в нём растёт быстрее. Когда-нибудь, через тысячу лет, всё это рванёт. К счастью, до этого катаклизма я не доживу.
Они говорили вслух, как обычные люди. Экономили силы.
— Погодите! Вы же связывались со мной! С Седриком!
— С кем?!
— Неважно! С другими интернатскими!
— Да, связывалась. Злая ведьма! Испортила вам детство, а может, и всю жизнь. Это было давно, забудьте. Через шесть лет Скорлупа заросла полностью, стала непроницаемой. Телепат сдал экзамен на соцадаптацию и выстроил двойной периметр.
Доктор допила компот, отставила в сторону пустой стакан.
— Знаете такую сеченскую игрушку — «матрёшка»? Фигурка, внутри неё другая фигурка, в ней третья, четвёртая… Так и мы сейчас. Заперты в Саркофаге, в посольстве, а в придачу ещё и внутри обезумевшего мозга… Была у меня такая ситуация, только без Саркофага.
— Где? Когда?!
— В детстве, на Террафиме. Я ходила под «нейрамом»: все способности заблокированы… Ну, вы в курсе. Терррористы, Гюнтер, банальные террористы. Кстати, брамайны, как и в вашем случае. Меня с Линдой взяли в заложники, заперли в подземельях. «Нейрам» нам в итоге сняли — не стану вдаваться в подробности, не хочу, противно…
— Вы спаслись? — спросил Гюнтер.
И почувствовал себя идиотом.
— С Линдой? — заторопился он, пытаясь сгладить промах. — В смысле, с комиссаром Рюйсдал?
— Вы знаете Линду? Надо же, как тесен мир!
— Знаю.
Тесен мир, подумал Гюнтер. Да уж, во всех смыслах слова.
— Она уже комиссар?
— Адъюнкт-комиссар Т-безопасности. Охраняет господина Бреслау. Эх, достучаться бы до них…
— Отсюда до Ларгитаса? Ну, у вас и аппетиты!
— На Шадруване есть наблюдательная станция. Там менталы, слухачи… Я дважды смену тянул, знаю.
— Хорошо, допустим. Достучались. Что дальше?
— Как — что?!
— За двадцать лет сюда никто не пробился: ни ментально, ни физически.
— Мы пробились!
— Хорошо, кроме вас. Вы — особый случай.
— Я — нет. А мой сын — да. Натху — антис. Первый ларгитасский антис!
— И что с того?
Лицо доктора приобрело выражение, с каким она, должно быть, беседовала с душевнобольными перед сложной операцией.
— Вы не понимаете! Ради вас или меня они и не почешутся. Но ради Натху! Чтобы его вернуть, они всю Ойкумену вверх дном перевернут!
— Боюсь, взломать Саркофаг невозможно.
— А поймать антиса в космосе — возможно?!
— Правда? — заинтересовалась доктор. — Как?
— Один корабль, дюжина телепатов. Резонансный кси-усилитель…
— Даже так? Я рада за нашу родину. Тиранова идея?
— Его.
— Вот уж не сомневалась. Всё это замечательно, но Саркофаг непроницаем для ментальных контактов. Мне жаль вас разочаровывать, но это факт.
Гюнтер отвернулся. В окне, далеко за домами, вздымалось ржавое зарево. Это было лучше, чем печальный взгляд Регины.
— Шахский дворец горит, — буднично сказала доктор. — Добрались, значит. Мы — следующие. Так что вы там говорили о кси-резонансе?
— Какой к чёрту резонанс?! Нас вот-вот придут резать, а вы…
— Что вы говорили о резонансе?
Голос доктора изменился. Экзамен, вспомнил Гюнтер. Экзамен по социализации. Кто я? Воспитанник? Кто она? Экзаменатор?! Чёрт возьми, нашла время…
— Как выяснилось, — затараторил он, — при достижении эффекта кси-резонанса результирующий ментальный импульс намного превосходит по своей мощности простую сумму…
Властный жест доктора оборвал его на полуслове.
— Линда, — доктор говорила сама с собой. — Ну конечно же, Линда! В Эскалоне мы достучались. Телепат-наводчик и эмпат-усилитель. Это Гюйс потом объяснил: наводчик и усилитель. Эмпат-усилитель!
Двадцать лет, проведенные в аду Саркофага, куда-то делись. Взгляд сияющих глаз упёрся в кавалера Сандерсона:
— Вы — эмпат-усилитель. Готовы попробовать, кавалер?
«Что?!» — хотел спросить Гюнтер.
И не спросил.
— Как? — прошептал он. — Как это было?
— Выдержите? Это тяжелое воспоминание.
— Постараюсь.
— Сами напросились. Это было вот так.
…огонь. Искрящееся электричество. Буря в дюзах ракеты. Кошмар ядерного взрыва. Энергетический дубль-контур нервной системы брамайна-террориста.
Визжа, как щенок, сдуру сунувшийся в костер, Регина вцепляется в информацию о расположении импровизированной тюрьмы. Пляшет на месте: петух на раскаленной сковороде. Дёргает всю энграмму целиком, пытаясь разорвать корневую систему.
«Я не удержу! Жжется! Ли, помоги…»
«…тут учитель… Нет, не доброшу! Давай вместе…»
Ударная волна — страх и гибельный восторг. Это Линда Рюйсдал. Лицо взрослого мужчины: далеко, на другом конце ствола. Перекрестье прицела сходится на лбу. Линда (Регина? обе сразу?) как снайпер, ловит цель. Сжатую до предела пружину эмоций, где доминирует надежда на спасение, пронзает голубая искра телепатического разряда. Снаряд чужой, вырванной «с мясом» энграммы устремляется к мишени…[15]
— Ну что, кавалер? Рискнём?
— Когда?
— Сейчас.
— Это хорошо.
— Вы так торопитесь?
— Если отложить на потом, я испугаюсь.