Орёл и решка, или Я хочу его видеть
Флуктуации пространственно-временного континуума, хищные бестии космоса – обрывки, обломки, изгнанники из рая. Части чего-то бо́льшего, цельного, единого, чью сложность трудно себе вообразить. Иногда я думаю, что мы, люди, к какой бы расе мы ни принадлежали – тоже обломки, обрывки, изгнанники. Мы сбиваемся в стаи, социумы, государства и планетарные сообщества, создаём семьи, профсоюзы и группы по интересам. Мы это делаем, потому что не знаем, как вернуться обратно, домой. Мы трогаем бо́льшее, цельное, единое, как слепцы трогают слона – хобот, хвост, брюхо, ноги. И говорим с уверенностью: «Это канат! Это дерево! Это купол! Это кусок засохшего дерьма…»
А это просто мы. Лоскуты, мечтающие стать тканью.
Трава поёт, серебрится, идёт волнами.
Местами из неё торчат бокастые камни, похожие на лягушек, одуревших от жары. На камнях, а кое-где – просто в траве, примяв сочные, острые по краям стебли, ворочаясь, пачкая зеленью штаны так, что не отстирать, сидят мужчины и женщины: три десятка измождённых человек, одетых как массовка низкобюджетного фильма в жанре исторической фэнтези. Их вид – осунувшиеся лица, выпученные глаза, капли пота на лбах – тоже говорит об одурении, только жара здесь ни при чём. Мужчины и женщины вертят головами, изучая окрестный пейзаж. Судя по выражению лиц, это самый невероятный из феноменов Ойкумены: трава, камни, холмы невдалеке.
От станции наблюдения к ним бегут люди.
Станция наблюдения тоже доживает последние дни, а может, часы – если не физически, то уж точно в прежнем качестве. Наблюдать больше не за чем. Саркофаг исчез без следа: трава, как уже было сказано, камни, цветущие тюльпаны. Красные, желтые, белые венчики, бокалы для дегустации изысканного вина – отсюда до горизонта. Не осталось даже Скорлупы – разлома между двумя сторонами реальности, открывающего путь под шелуху для исследователей, послов и термоядерных бомб.
Скорлупа?
Чудо двадцатилетней давности сегодня не стоит выеденного яйца. Орёл и решка вновь слиплись спиной друг к другу. Как ни брось, выпадет либо одно, либо другое, и никогда – оба сразу.
– Натху! – кричит мужчина с протезом вместо левой руки. Голос его сорван, мужчина хрипит, кашляет. – Где Артур?
– Там, – отзывается мальчик.
Единственный из всех, он сидит не просто так. Его поза приводит в ужас любого случайного зрителя. Конечности сплетаются в противоестественном сочетании, позвоночник рождает ассоциации с кублом змей в брачный период. Откуда-то изнутри этой живой головоломки блестит смеющийся глаз.
– Где там?
– Вон, – босая нога указывает левее. – Дальше.
– Он жив?
– Спит. Устал.
– Натху! – вмешивается кто-то. – Ты что, говоришь? Вслух?!
Мальчик пожимает плечами. В его положении это подвиг. Рудра Адинатх, Благой Владыка, знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан. Этой асаны Благой Владыка не знает.
Тюльпаны цветут в долине, которую ещё недавно занимал Саркофаг – раковая опухоль, медленно пожиравшая Ойкумену. Вторя их цветению, в тёмных, прошитых искрами небесах – далеко, за верхней границей атмосферы, вокруг планеты, в ледяном беззвучии космоса – распускается тюльпан за тюльпаном, подрагивая чёрными как смоль лепестками. Корабль за кораблём выходят из РПТ-манёвра, чтобы с ходу, не тратя времени на пустую болтовню в эфире, влиться в боевые порядки эскадр.
Корветы, фрегаты, крейсеры. Линкоры. Триремы, квадриремы, гексеры. Волновые истребители. Энергоподдержка. Тяжелые эннеры класса супердредноута. Торпедные катера. Флоты Ларгитаса, Помпилии, Чайтры. Как на симуляторе Имперской военно-космической школы, при сдаче курсовой работы по стратегии и тактике обороны, убийственные жестянки готовы плюнуть друг в друга огнём, стереть противника в кварковую пыль, и нет бога, который взмахнул бы рукой и крикнул:
«Выключите симулятор!»
Любой ценой, приказало командование. Любыми средствами. Массированное военное присутствие. Исполняйте приказ.
Ну что ж, значит, любой ценой.
– От лица расы антисов Ойкумены…
– …как её чрезвычайные и полномочные представители…
– …требуем…
– Что?! – выдохнули сотни ртов.
Ожили сотни акустических линз на военных кораблях, стаями саранчи заполонивших систему Шадрувана. Эхом откликнулись динамики, встроенные в стены станции наблюдения за Саркофагом. Проснулись коммуникаторы в карманах, сумках, поясных чехлах. Эфир был забит этим «…требуем!..» под завязку, на всех мыслимых и немыслимых частотах. Эфир рвался наружу, превращаясь в звуки человеческой речи. Тотальное включение акустики без ведома её владельцев настолько поразило людей – брамайнов, помпилианцев, ларгитасцев – что сам факт требования, чего бы ни требовали антисы, не сразу был воспринят, как нечто экстраординарное. А то, что действительно было экстраординарным, и вовсе прошло мимо ушей.
«От лица расы антисов Ойкумены…»
Наверное, следовало говорить: от имени. Наверное, обращение «от лица» противоречило грамматике, дипломатии, здравому смыслу. Триста сорок пять раз наверное, и лишь одно было наверняка: раса антисов Ойкумены.
Триста сорок пять антисов вошли в систему Шадрувана. Все, сколько их ни было в Ойкумене.
– Что?! – прогремел второй выдох.
– Требуем немедленной передачи нам…
– …нашего сорасца…
– …пресловутого Натху Сандерсона, он же Натху Джутхани…
– Какого?
– Пресловутого. Ну, известного, часто упоминаемого…
– М’беки, чувак, ты и загнул…
– …вместе со всеми…
– …кого вышеупомянутый Натху Сандерсон…
– …пожелает видеть рядом с собой…
– Меня папа так звал. Когда выпороть хотел…
– Пресловутым?
– Вышеупомянутым?!
– Ага. Бывало, и хуже обзывался.
– …не причинив им никакого ущерба…
Пятились эскадры. Рушился порядок флотов. На девяти флагманах, невзирая на то, кому принадлежали эти корабли – Чайтре, Ларгитасу или Октуберану – высадились девять антисов в малых телах. Они не угрожали, не вступали в споры, не отвечали на вопросы, не отказались от предложенного чая с печеньем. Они говорили одним своим присутствием: горячий старт, и могучие линкоры превратятся в горстку праха. При первой же попытке флотов вступить в бой друг с другом – мы были там, теперь мы здесь, и вот мы снова там, а про вас и не вспомнят. Антисы не участвуют в человеческих войнах, но антисы тоже люди, у них нервы.
– …не накладывая ограничений…
– …правового либо имущественного характера…
Семнадцать антисов несли Папу Лусэро. Смерть, дурно воспитанная старуха с кремневым топором, бежала по пятам, вопила: «Стой! Куда?!» Опутывала жертву липкой паутиной, тянула вниз, на землю, какая бы земля ни подвернулась под руку. На землю, в землю, под землю, и холм сверху, чтобы не выбрался. Смерть тянула, бранилась, скалила жёлтые зубы и всё никак не могла перетянуть. То, на чём едва не надорвался коллант Гая Октавиана Тумидуса, оказалось по силам бригаде антисов. Ангелы-близнецы, сотканные из чисел, которые свет, сокол с пламенным оперением, восьмирукий великан, буйвол, акула и лев – на кораблях брамайнов включили анимационные программы, превратив прозу волновых слепков в поэзию живого мифа, и матёрые адмиралы как дети, затаив дыхание, следили за чудом: объединив усилия, пыхтя и отдуваясь, монстры-исполины тащили слепого паука-гиганта, словно внуки – обезножевшего деда.
Если это и был последний полёт Лусэро Шанвури, это всё-таки был полёт.
– Сэр, для вас сообщение с планеты!
Чернокожий, бритый наголо гигант оторвался от картины на обзорнике. Плечи циркового борца, золотая цепь на бычьей шее, малиновая рубаха-разлетайка завязана на животе узлом – больше всего антис Бабаджайд Азикиве смахивал на средней руки рэкетира, собирающего дань со злачных окраин Хунгакампы. Прозвище Носорог приросло к нему как родное.
– Мне? Валяй, сообщай.
Обращение «сэр» пришлось Бабаджайду по душе.
– Ну, не вам лично, – смешался молоденький мичман. – Всем вам, антисам.
– Что ты телишься? Зачитывай.
– С нами связались с Шадрувана, с исследовательской станции. Антис… Ну, мальчик, о котором говорили ваши, Натху Сандерсон…
– Что с пацаном?
– Всё в порядке. Он там, на планете.
– Красавчик! С меня выпивка, кекс.
– И его отец, Гюнтер Сандерсон, и йогин…
– Все мудрецы в одном тазу? Хорошие вести!
Сверкнув бриллиантовыми скайсами[21], Носорог расплылся в ослепительной улыбке. В порыве дружелюбия он хлопнул мичмана по плечу, едва не вколотив беднягу по пояс в термосиловый пол.
– Беги, кекс. Передай им: пусть летят сюда, к нам!
– Сэр…
– Встретим, как родных!
– Сэр, они не хотят!
– Не понял. В смысле – не хотят?!
– Не хотят взлетать. Сказали: валятся с ног от усталости. Если что, спускайтесь к ним сами.
– Что, так и сказали?!
– Ага, – не по уставу откликнулся мичман.
– Это Натху так сказал?
– Нет, его отец. А остальные поддержали.
– Какие ещё остальные?!
– Брамайн поддержал. И посол Зоммерфельд. И доктор Ван Фрассен…
– Кто такие? Почему не знаю?!
– Я знаю, кто это такие, – ожил динамик внутренней связи. – Это несущественно, Бабаджайд. Мы с Самсоном всё слышали и передали нашим. Мы спускаемся на планету. В любом случае, нужно проводить Папу. Ваша девятка остаётся на местах. Проследите, чтобы флоты разошлись на безопасное расстояние, и присоединяйтесь к нам.
– Ладушки, Рахиль.
Носорог подмигнул мичману:
– Вот так всегда, кекс. Они, значит, тусоваться полетят, и на проводы, и вообще. А старик Бабаджайд – следи-контролируй. Ну что стоишь? Брякни своему адмиралу, пусть отводит флот. Типа, война окончена, всем спасибо! А то с вами всю гулянку пропустишь… Эт-то ещё кто? Куда?!