Слой за слоем, как капустные листья с кочерыжки, Гюнтер Сандерсон начал снимать бронированный доспех со своего разума. Таяли защитные барьеры: внешние и внутренние. После разрушения Саркофага это оказалось проще, чем он предполагал. Возможно, сформировался навык. На пользу делу шло и присутствие Натху – память о первом контакте с сыном придавала сил, утверждала, что невозможное возможно.
Ментал с обнажённым рассудком? Окажись рядом кто-нибудь из службы Т-безопасности Ларгитаса, он арестовал бы Гюнтера, вколол ему кси-подавитель – и препроводил в тюрьму для телепатов.
Ничего. Плевать. Всё хорошо.
Всё хорошо, пела дудочка, а может быть, свирель. Страха нет. Боли нет. Есть лишь покой и тишина. Мало? Ладно, добавим нотку грусти. Смотри, какая она светлая. Луч солнца запутался в виноградных листьях. Пятна на скамейке. Видишь? Всё хорошо, ты устал, пора отдохнуть. Свернись калачиком, спи вечность, и даже больше.
– Кто здесь?! – вскинулся паук.
Кто здесь, откликнулась паническая воронка. Ты ещё кто такой?!
Никто, улыбнулся Гюнтер. Никто, и звать никак.
– Доктор Ван Фрассен, – позвал он той частью сознания, что оставалась снаружи. – Доктор, вы меня слышите?
В двухстах метрах от кавалера Сандерсона, скрытая зданием станции, вздрогнула Регина Ван Фрассен. Вскинула голову, отстранилась от отца.
Я слышу. Я знаю, что вам нужно.
– Что-то случилось, Ри?!
– Всё в порядке, папа. Я быстро.
Поторопитесь, доктор. Нет, не торопитесь. Мне нельзя…
Ловите.
Радужный шарик энграммы: тёплая, согретая в руке жемчужина.
Кавалер Сандерсон поймал её на лету. Дудочка, свирель, губы, вытянутые в трубочку – чем бы Гюнтер ни дышал, он выдул мыльный, яркий, трепещущий пузырь, точное подобие жемчужины. Такому рады и дети, и карлики, и гигантские пауки. Ветер трепал живую радугу, стремился порвать её в клочья, но пузырь был прочней танковой брони. Подплыв к пауку, он заключил умирающего в себя, оградил от ярящейся тьмы.
Свет. Солнце.
Покрытый жёсткой щетиной хитин.
Тщедушное тело слепца.
Солнце. Свет.
Воспоминание доктора Ван Фрассен.
Скунс и Груша, бойцы ларгитасского посольства под Саркофагом. Регина Ван Фрассен провела последние часы у постелей обоих – и оба раза стала свидетельницей маленького чуда. Умирающие ушли без боли и страданий, не зная страха смерти, с тихой радостью. Предсмертные образы, которые они послали доктору перед тем, как угаснуть, были на диво схожи. Ласковый солнечный свет нежно гладит кожу, по телу разливается тепло и умиротворение; и ещё – ожидание.
Их ждали. Они возвращались домой, к родным и близким. Туда, куда стремились всю жизнь, где им рады, где всё будет хорошо – отныне и навсегда.
Мертвецы улыбались даже тогда, когда их хоронили.
– Умер, – выдохнул кто-то.
– Всё, конец.
– Тихо ушёл, без страданий.
– Отмучился.
– Покойся с миром, Папа.
– И держать не пришлось…
Бритоголовый генерал-помпилианец снял фуражку, отвернулся. Плачет, изумился Гюнтер. Неужели плачет? Нет, не может такого быть.
Эпилог
«Я знаю, что это невозможно. Я хочу знать, как это сделать.»
Ян Бреслау, начальник отдела нештатных ситуаций научной разведки Ларгитаса
– Нет, – с раздражением бросил Тумидус.
– Второй консул, а? – посулил наместник Флаций. – Вне очереди.
– Нет и нет.
– Через год будете первым. Четыре звезды на погонах.
– Нет, нет и нет.
– Четыре звезды!
– Да хоть десять.
– Я не могу вам сразу дать имперского наместника!
– И не надо.
– Дать не могу, но могу обещать. С гарантией сената. Что скажете?
– Я уже все сказал.
– Ну вы и язва, Гай! Вы – моя язва желудка.
– Двенадцатиперстной кишки, – поправил Тумидус. – Где бы я у вас ни находился, это место ближе к заднице.
– Солдафон, – фыркнул Флаций. – Военная косточка.
– А вы?
– А я политик. Запишитесь ко мне на уроки дипломатии, я беру недорого.
– Хотите преподать мне урок?
– Мечтаю. Я свяжусь с вами позже.
– Не тратьте время зря.
– Уверен, вы передумаете.
– Я?!
– Вы.
И наместник Флаций отключился.
– Ты осёл, – тоном прокурора, оглашающего приговор, произнёс Лючано Борготта. Он развалился на служебном диванчике, нога за ногу. – Почему ты упрямишься?
– Иди к чёрту, – объяснил Тумидус.
Они сидели в кабинете, который ещё пах ремонтом. Антический центр «Грядущее» перестраивался, расширялся, расправлял крылья корпусов, готовясь к взлёту двух новых филиалов: поздней стимулированной инициации – и практического бессмертия. Последний в курилках центра звали «колумбарием[22]». Гай Октавиан Тумидус, с недавних пор – директор упомянутого филиала, как мог, боролся с дурацким прозвищем, но не преуспел.
– Что там гуру? – сменил он тему.
– Не называй его так, – предупредил Борготта. – Какой он тебе гуру? Твой гуру – наместник Флаций, ему и целуй это самое…
Он пощёлкал пальцами в воздухе:
– Ну это, как его? А, стопы! Лотосоподобные!
– Сам целуй, – обиделся Тумидус.
– И поцелую! Ты в курсе, что он уже отобрал двоих кандидатов? Чайтранские йоги, один с виду – натуральная саранча. И характер приятный, ласковый. Такие хитровыгнутые, что хоть завтра инициируй. Ещё Хозяин Огня с Тира, крутой мужик. Маг[23] в институте критического накопления, профессор, декан факультета. С тирянином сложнее, нужна отдельная экспертиза. Гуру уже связался с сатрапом Андагана, сатрап обещал прислать специалистов.
– Что у телепатов?
– Сандерсон работает с молодёжью. Учит ликвидировать барьеры.
Тумидус плюхнулся на диван, рядом с Борготтой:
– Результат?
– Говорит, пока не очень. Стараются, но боятся. Страх – барьер, тут прямая зависимость. Он думал, раз молодёжь, будет проще. Ничего подобного, трясутся как старые пердуны.
– Если боятся, антис при контакте их сожжёт. Решит, что агрессия.
– А мы ему письмо напишем. Что не агрессия.
– Письмо? У антисов рефлекс, а ты им письмо…
– Ну да, конечно. Ты и раньше-то шуток не понимал, а теперь и подавно. Какой контакт? Там до контакта ещё начать и кончить. Стараются, и ладно.
– Ничего не ладно. Инициировать надо двоих: ментала и энергета.
– В связке с антисом, – напомнил Борготта.
– В связке, но двоих сразу. С одним энергетом у нас ничего не получится. Это тебе не наш коллектив, тут на выходе – три полноценных антиса.
– Ага, один на входе, три на выходе. Хорошо смотримся, а?
– Что?
– Глянь в зеркало.
В стенном зеркале, висящем напротив дивана, отражались двое мужчин среднего возраста. Форменный китель и бархатный сюртук. Орденские планки и вставки розового атласа. Погоны и шитьё золотом. Уставно́й галстук-самовяз и красная бабочка в горошек. Брюки, выглаженные до бритвенных стрелок, и лосины жемчужного оттенка.
Льдистые глаза. Карие глаза.
– Мы с тобой вроде как Ойкумена, – пробормотал Борготта.
Тумидус с подозрением воззрился на своего бывшего раба:
– Опять шуточки? Если да, то я не понял.
– Две реальности, – пояснил Борготта. – Физическая и мифологическая. Полные антиподы, и друг без друга жить не можем. Задыхаемся.
– Ты какая?
– А ты?
– Я первый спросил.
– Не знаю. Физическая?
– Вряд ли.
– Тогда ты физическая?
– Сомневаюсь. Практическое бессмертие? Нет, физика – это не моё.
На столе подпрыгнул коммуникатор: пришёл чей-то вызов.
– Опять, – вздохнул помпилианец. – Достали.
– Нет. Нет, Рахиль, и не проси.
– Ты должен, – настаивала Рахиль Коэн.
– Никому я ничего не должен.
– Должен.
– Идите вы все с вашими долгами… Сказать, куда?!
Гематрийка наклонилась вперёд, едва не выпав из голосферы:
– С нашими долгами, Гай. С нашими. Ты согласишься.
– Ага, раскатала губу.
– Рано или поздно ты скажешь «да». С вероятностью…
– Тыща процентов! Миллион! А пока что «нет».
– Мы однажды уже просили тебя. Помнишь? Поход в Астлантиду, двенадцать лет назад. Подготовка к войне. Мы пришли к тебе: Папа, Нейрам, Кешаб, я. Мы нуждались в командире, потому что мы, как ни крути, одиночки, индивидуалисты. Антисы – всегда одиночки, такова наша природа. Даже сейчас, объявив себя расой, мы не слишком-то изменились. Напомнить тебе, что ты ответил?
– Я коллантарий, – хрипло произнёс Тумидус. Дюжины лет как не бывало. – Природа коллантов – сотрудничество.
– Вот и сотрудничай, чёрт бы тебя побрал!
Тумидус смеялся долго, со вкусом.
– Репетировала? – поинтересовался он, отсмеявшись.
– Да, – честно созналась Рахиль.
– Сама?
– Наняла режиссёра-постановщика. Шесть уроков.
– Сколько он взял?
– Триста экю. Предоплатой.
– Скажи ему, что он шарлатан. Ты зря потратила денежки, госпожа Коэн. «Чёрт бы тебя побрал!» И бровки, бровки на лоб! С имитацией эмоций у тебя дела обстоят хуже, чем у меня…
Тумидус замялся, подыскивая сравнение.
– Чувство юмора, – подсказал с дивана Борготта. – Хуже, чем у тебя с чувством юмора.
– А ты заткнись!
– Неестественно, – возразил Борготта. – Наигрыш. Учись, пока я жив.
И вдруг заорал, багровея лицом:
– Заткнись, чёрт бы тебя побрал!
Тумидус опешил. Рахиль заинтересовалась.
– Вот, – как ни в чём не бывало, улыбнулся Лючано Борготта, в прошлом – директор театра контактной имперсонации. – Вот как надо. Рахиль, в следующий раз нанимай меня. Я беру дороже, но гарантирую результат.
Рахиль взяла паузу. Наверное, тоже подсказка режиссёра.
– Так что? – спросила она, когда молчание стало невыносимым. – Ты согласен?