– Да. Но болезнь обнаружили слишком поздно.
– Кто вы? – спросила она.
– Меня зовут Рюдигер, я жил с Клаусом.
– Мои соболезнования, – ее слова прозвучали неестественно.
Пауза.
– У вас случайно не скандинавский акцент? – спросил он.
– Да…
– Думаю, я знаю, кто вы.
– Кто?
– Вы – женщина, которая помогла ему, медсестра. Не так ли?
Она промолчала.
– Спасибо, София, – он сказал это так, как будто они были знакомы.
Прошло несколько секунд, прежде чем мужчина вновь заговорил.
– Что вы хотели от Клауса?
– Попросить помощи, – глухо произнесла она.
– В чем?
– Уже неважно.
Нервная тишина.
– Прощайте, – сказал Рюдигер и положил трубку.
Майлз спустился в помещение стрип-клуба. Тут и там сидели несчастные одиночки в ожидании утреннего шоу.
Он, как сомнамбула, проник за занавеску – туда, куда таким, как он, вход запрещен.
Навстречу ему в коридор, стуча шпильками, вышла ярко накрашенная женщина с огненно-рыжими волосами, в лакированных сапогах, кожаном корсете и с плеткой в руке.
– Не подскажете, где я могу найти Санну? – спросил он.
– Вам нельзя здесь находиться, – она говорила с финским акцентом.
– Не подскажете, где я могу найти Санну? – повторил он свой вопрос.
– Что-что?
– Мне нужно найти ее.
Женщина замерла и окинула Майлза взглядом с головы до ног. Ее вид говорил о том, что она превосходит Ингмарссона, во всем и всегда.
– Хотите найти Санну?
Он кивнул.
– Вы сюда регулярно ходите?
Снова кивок.
Женщина в коже немного оживилась.
– Ну да, конечно! Мы всегда даем адреса друг друга клиентам, которые пялятся на нас днями напролет. Все мы просто мечтаем о том, что кто-нибудь из вас однажды заметит нас и пойдет на контакт.
Ее финский акцент делал сарказм еще язвительнее.
– Я знаком с ней, я хочу поговорить.
Женщина смотрела ему прямо в глаза. Он отвел взгляд, вытащил бумажник и показал ей полицейское удостоверение.
– Это не упрощает дело, – сказала она.
Осознав бессмысленность своего поступка, Ингмарссон убрал удостоверение.
– Если встретитесь с ней, скажите, что Майлз ее ищет.
Он повернулся и пошел.
Голос финки у него за спиной.
– Как вы знаете Санну?
Майлз остановился и обернулся.
– В смысле?
– Насколько близко вы знакомы?
Майлз задумался.
– Довольно близко.
Она выдержала паузу.
– Мы живем вместе.
– Это ничего мне не говорит. Расскажите что-нибудь о ней.
– Я должен о ней что-то сказать?
Она знала, что он услышал ее, поэтому промолчала.
– Она хорошо готовит, – сказал он, почувствовав, как бесцветны его слова.
Равнодушный взгляд женщины в коже подтвердил его чувства.
– Она любит комедии, – пробормотал Майлз. – Зажигает свечи, покупает цветы, когда может. Одна и в хорошем настроении напевает шведские хиты.
Майлз копался в памяти; в его сознании всплыли новые картины.
– У нее аллергия на никель. Она сильно бьет меня по плечу, когда смеется, она хорошо говорит по-французски, красивое произношение…
Он пожал плечами; вся ситуация казалась ему глупой.
Финка и бровью не вела; словно в ней засела какая-то обида, словно она давала ему последний шанс. Майлз почесал голову.
– Она выросла с мамой и папой в Мальмбергет, они были убежденными коммунистами, – сказал он и потер шею. – Санна считает, что они ее любили, но из-за своей политической борьбы забывали о ней в определенные периоды…
– Она в больнице Сёдершюкхюсет, – перебила женщина.
Майлз поднял глаза.
– Что?
Она знала, что он услышал.
– Ее бывший вчера подкараулил ее после работы. Он сильно избил ее.
Она ушла, а Майлз пытался осмыслить услышанное.
– Кто… как его зовут, бывшего? – выдавил он из себя.
Финка остановилась и обернулась в сомнениях.
– Роджер Линдгрен, – ответила она наконец.
Некоторое время женщина продолжала стоять, уперевшись одной рукой в бок.
– Вы такие гребаные жалкие ублюдки, все.
Последние слова она произнесла с явным отвращением, обращенным ко всему мужскому роду. Он хотел сказать, что не был одним из них. Но на самом-то деле был.
Ее шпильки звонко стучали по полу, когда она уходила, а потом скрылась за портьерой перед залом стрип-клуба. Он слышал, как ее выход на сцену и щелчок плеткой по воздуху встретили редкими и жидкими аплодисментами.
Она лежала без сознания, избитая. Челюсть сломана, нижняя часть лица перевязана, веки иссиня-черные и распухшие до неузнаваемости, следы высохшей крови.
Одна его часть хотела уйти, другая – остаться, остаться и смотреть.
Желание остаться победило.
Он взял стул, пододвинул его к краю кровати и стал смотреть, не спуская глаз с Санны. Слез не было. Внутри одна засуха и ужас.
В палате жужжало медицинское оборудование. Майлз хотел наклониться к ней и что-то прошептать на ухо, сказать, что он тут, что она не должна сдаваться. Но не сделал этого. Он просто сидел и неотрывно смотрел на нее, как будто кто-то заставлял его. Словно высшая сила удерживала его. Посмотри на это, посмотри и прочувствуй, Майлз Ингмарссон.
Финка из стрипклуба была права. Он – мелкий ублюдок.
Майлз всегда хотел верить, что его наплевательское отношение к жизни и к окружающим давало ему своеобразное алиби перед всем и всеми – такой нейтральный человек: то злой, то добрый, то умный, то глупый. Просто беззаботное плавание между событиями. Будто он убедил сам себя в том, что действительность, в которой он живет, есть своего рода сочетание противоположного. И если он балансировал на лезвии ножа, то имел иммунитет против большинства вещей. Но у Майлза Ингмарссона не было никакого иммунитета. Ни против страха смерти, подтверждением чему стала автокатастрофа. Ни против любви, подтверждением чему стала Санна. Ни против страха, подтверждением чему стал вчерашний вечер…
Ни против ненависти – и подтверждением тому был мужчина, который это сделал.
25Москва
Михаил Асмаров бежал вниз по эскалатору метро. Его грузное тело двигалось быстро, люди отступали в сторону.
Сейчас за ним гонятся четверо, с большой вероятностью их станет больше. Он утопил их босса в ванне, дома у его любовницы. Ситуация сложная, еще и отчасти политическая. Он получил работу от другого фрилансера, приближенного к полиции, так что убийство заказали копы. А теперь у него на хвосте висела мафиозная группировка, к которой скоро прибавится еще и полиция. Любовница босса сдала его. Михаил пожалел о том, что поддался заразе милосердия. Надо было утопить и любовницу.
Поезд стоял у перрона. Успеет ли? Прозвучал короткий сигнал, а затем голос машиниста. Михаил длинным прыжком вскочил в вагон, перед тем как двери закрылись.
Он увидел, как его преследователи сбежали с эскалатора, как раз в тот момент, когда поезд начал разгоняться. Тяжело дыша, Михаил прошел в дальний конец вагона и сел на свободное место. Теперь каждый урод знал, что он находится в этом поезде.
Поезд, покачиваясь, мчался по подземелью, из-за скачков напряжения в вагоне то и дело гас свет. Михаил чувствовал, как пистолет давит на ребра.
В конце вагона маленькая девочка играла на флейте. Мелодия звучала красиво, девочка владела инструментом. Михаил осмотрелся: дети, взрослые, пожилые. Будет кровавая бойня, если он здесь останется.
Поезд затормозил на следующей станции. Михаил искал преследователей в проносящейся мимо толпе; у него не было ни единого шанса понять, ждут ли его.
Двери открылись, он смешался с людьми на платформе и, маневрируя между большими четырехугольными мраморными колоннами, направился к эскалатору.
На другой стороне эскалатор вез пассажиров вниз. Двое мужчин встали на него наверху и теперь двигались навстречу Михаилу. Ему показалось, что он узнал одного из них. Асмаров засунул руку под куртку.
Мужчина заметил его, когда они были почти на одном уровне. Михаил вырвал пистолет из кобуры, выстрелил и попал мужчине в голову. Присел. Люди кричали и в панике бежали по эскалаторам. За спиной стреляли вслепую. Сидя на корточках, Михаил посмотрел наверх и увидел, что доехал почти до конца эскалатора. Тут у него в кармане зазвонил телефон. Он выдернул его – неизвестный номер – и тихо ответил:
– Да?
– Михаил?
– Да?
Приближался конец эскалатора.
– Это Рюдигер.
– Подожди, Рюдигер.
Михаил поднялся и пробежал последние несколько ступенек вверх. Добрался до одного из выходов, выскочил на улицу и побежал по тротуару. Нашел открытые ворота, промчался по коридору, попал во двор. Вокруг жилые дома, над головой – небо. Михаил остановился, достал телефон, отдышался.
– Да.
– Это Рюдигер.
– Да, ты уже говорил.
– Ты занят?
– Что тебе нужно?
– Медсестра звонила.
– Кто? – Михаил тяжело дышал.
– Женщина Гектора Гусмана, София… из Швеции.
Асмаров совместил воедино слова Рюдигера, и после знака равенства в его сознании проявилось лицо женщины. Он помнил ее красивой, милой и доброй. И совершенно измученной после стрельбы в «Трастене».
– И что?
– Долг, доставшийся тебе от Клауса. Ей нужна помощь.
На смертном одре Клаус был истощен и бледен, полон чувства вины и прочего дерьма. Он хотел расквитаться с прошлым, прежде чем отправиться прямиком к дьяволу – а именно туда ему и была дорога, в чем не сомневался никто, а меньше всех сам Клаус. Поэтому обещание, данное Софии, имело для него важное значение. За короткое время она дважды спасла ему жизнь, что, без сомнения, сделало его добрее.
Клаус попросил Михаила о помощи, и тот взял обещание на себя за сорок тысяч евро.
– Какая? – спросил Асмаров.