сь.
Маттиас рассказывал о гендерных вопросах. Парень хорошо владел предметом; он громко и уверенно разговаривал с женщинами Томми, сидевшими за столом.
Томми ел, глядя в тарелку; челюсти его активно работали, дыхание через нос было прерывистым. Кровяное давление росло параллельно с болтовней Маттиаса о структурах власти, патриархальном обществе…
Томми пытался думать о другом, отключиться, но проклятый левацкий гундосый голос умника разрезал пространство комнаты на такой частоте, что скрыться от него было невозможно. Такие слова, как «ловушка для женщин», «сексизм», «женский футбол», «либеральные феминистки», «квотирование», «гендерные роли», впечатывались в сознание Томми. Крышка просто треснула, это не поддавалось контролю. Ярость вырывалась из земноводного мозга через голову и наружу из глаз.
– Мелкий занудный засранец, – прорычал Томми, вставая со стула и хватая Маттиаса за челку.
Кусая нижнюю губу, он раз за разом бил парня головой об стол. Тарелка разбилась вдребезги. Девочки кричали; Моника низким, приглушенным и слабым голосом просила его успокоиться. Но Томми не слышал, он действовал решительно и увлеченно – как если б получилось почесать там, куда не добраться. Эмоциональная разрядка подняла ему настроение, принесла внутреннее умиротворение, его окутывало своеобразное тепло.
Томми остановился, взглянул на Маттиаса. Осколки от керамической тарелки прилипли к его лицу вместе с соусом и овощами.
Краем глаза Томми видел, как Моника попыталась встать и помешать ему, но отнимавшиеся конечности не давали ей свободы. Еще некоторое время он продолжал избиение открытой ладонью. Потом отпустил волосы парня и сел обратно на стул, откинулся на спинку, чувствуя себя расслабленно и умиротворенно.
Маттиас был ошарашен. Из носа мощным потоком текла кровь, волосы стояли торчком, раздавленный взгляд блуждал по столу; он не до конца понимал, что только что произошло.
Девочки тихо плакали. Моника пристально смотрела на супруга. Томми заметил, что все еще улыбается. Улыбка была искренней. Она шла от сердца.
– Мне хорошо, Моника, – прошептал он. – До неприличия хорошо.
Она ничего не сказала, просто продолжая безмолвно смотреть. Томми встретился глазами с дочерьми. Когда они отвернулись, в нем зародилось сомнение.
– Ну, ведь нужно же иногда это делать? Чувствовать себя хорошо?
Уверенность в голосе внезапно исчезла.
Тут в кармане у Томми завибрировал телефон. Он достал трубку и сказал по-английски:
– Saved by the bell[24].
Ванесса начала плакать громче.
Томми проверил номер, шикнул на нее, чтобы не шумела.
– Да-да, – ответил он в трубку и встал.
Связь барахлила. Он махнул рукой Ванессе, прося ее перестать ныть.
– Алло!
– Томми? – Высокий голос на другом конце.
– Да?
– Это Роджер Линдгрен. Твой приятель Майлз здесь, у меня дома.
Томми вышел из-за стола и позвонил Нигерсону.
Первый раунд провалился. Теперь Майлз лежал на полу. Роджер Линдгрен бил его ногами по лицу.
Ингмарссон тщательно подготовился, четко распланировал свои действия. Он собирался подняться по лестнице в доме на улице Хагагатан и позвонить в дверь. Потом он втолкнул бы Роджера Линдгрена в квартиру и несколько раз ударил его. Майлз надеялся на преимущество, которое получит за счет внезапности. Он планировал, что в ту же секунду Линдгрен окажется на полу, а Майлз сможет сделать то, зачем пришел.
Но Роджер не растерялся и даже не удивился. Майлз понял это сразу, когда парень открыл дверь.
Роджер Линдгрен жевал жевачку, которой на самом деле не было; напряженная улыбка, наркоманская поволока на лице, безумный взгляд. Роджер Линдгрен был под кайфом.
– Тебя Майлз Ингмарссон зовут? – спросил он.
Высокий голос, как у девочки-подростка.
– Откуда ты, блин, знаешь…
Радостная ярость Роджера Линдгрена вместе с его быстрыми и тяжелыми кулаками уложили Майлза Ингмарссона на паркетный пол.
Потом дела пошли еще хуже. Бесконечные удары по лицу. Майлз чувствовал, что скоро потеряет сознание. Хлестала кровь, попадания в голову были жестокими и немилосердными, адреналин активно вырабатывался, чтобы облегчить боль… но не поспевал. Вскоре Майлз осознал, что, наверное, здесь и умрет.
Как раз когда он был на грани жизни и смерти, Роджер перестал его бить. В тумане от побоев Майлз видел, как он сел на него, вытащил мобильник из кармана джинсов и набрал какой-то номер.
– Это Роджер Линдгрен. Твой приятель Майлз здесь, у меня дома.
Ингмарссон ничего не понимал. Но вот к нему пришло осознание… Он не испытывал злобу. Он не был разъярен, когда ворвался в квартиру. Ни капли. Он нервничал и был предусмотрителен, обманывая себя в том, что план сработает. Чего не случилось. Майлз забыл самый главный ингредиент – ярость. Поэтому он лежал тут, как какой-то долбаный мешок, и терпел пинки.
Ингмарссон мысленно вернулся к началу событий. Санна…
Ее умоляющий голос у него на автоответчике… ее разбитое лицо в больнице… Ее располагающее и честное отношение к жизни…
Поэтому-то он и оказался здесь. Майлз увидел над собой изуродованного наркотиками Роджера Линдгрена…
Он схватил его за волосы левой рукой. Крепко держа, еще глубже запустил в них пальцы. Другой рукой, используя силу плеча, нанес удар.
Кулак попал Линдгрену прямо под ухо, и Майлз почувствовал, как что-то сломалось. Еще два удара. То, что сломалось, сломалось необратимо.
Дальше все происходило автоматически, время стало размытым и фрагментарным. Майлз сидел на нем и наносил удары, брал голову и бил ею об пол. Роджер Линдгрен пытался оказывать сопротивление, махая руками по воздуху.
Майлз поймал ритм ударов и потерял счет времени. Приятное состояние.
Линдгрену конец, он уже не оправится, будучи забитым почти до смерти. Но ему пока нельзя умирать, Майлз с ним еще не закончил.
Холодная вода…
Ингмарссон встал, прошел по квартире и за закрытой дверью нашел кухню.
Полиэтиленовая занавеска, а за ней его встретило светло-голубое свечение, словно он шел к вратам рая. Но это были не врата рая, а лаборатория, где производили наркотики.
Майлз вошел внутрь. В нос ему ударил едкий и удушливый запах. Окна были заклеены черными мусорными мешками, яркий голубой свет исходил от ультрафиолетовых ламп, расположенных над удлиненным кухонным столом. Там находились электрические плитки, кастрюли, бутылки из термостойкого стекла, газовые горелки и химикаты: бензол, ацетон, каустическая сода, соляная кислота. Еще пусковой газ, старые сломанные детские ингаляторы, хло́пок, фильтры для кофеварки, резиновые перчатки, спички.
Майлз смотрел не отрываясь.
Под ультрафиолетовой лампой, словно миниатюрная гора, лежала кучка чистейшего белого порошка.
Лучше холодной воды.
Он взял прозрачный полиэтиленовый пакетик, нашел в ящике ложку и, набрав амфетамина, вышел из кухни.
Линдгрен лежал на спине, прижав ладони к полу, и следил за Майлзом распухшими глазами.
– Это что? – гнусаво спросил он; звук шел одновременно из носа и изо рта.
Майлз молчал. Роджер все понял. В панике он начал умолять:
– Нет, твою ж мать, он ведь еще даже не разведен!
Майлз уселся Линдгрену на грудь, черпанул ложкой вещество и отправил его Роджеру в глотку. Тот закашлялся, попытался выплюнуть, но Ингмарссон закрыл ему рот. И огляделся. Неопрятная квартира, мебель с блошиных рынков и дешевое барахло из путешествий в Азию. Уродливые картины, дурацкие художественные фото. Культурный нонсенс… Майлз терпеливо ждал, когда у Роджера сработает глотательный рефлекс, – и дождался. Ужас в выпученных глазах нельзя было ни с чем спутать. Высокооктановый амфетамин. Кошмарный сон. Король неудачных трипов…
Перезагрузка…
Продление жизни.
Бум!
В его организме функционировало все: пульс, сердце, сосуды. Майлз наблюдал. Линдгрен двигался, как Халк[25] в момент превращения, – горел изнутри, его рвало, он вертелся от боли и ужаса.
Майлз больше не мог бить этого урода. Он наклонился и прошептал имя Санны в его окровавленное ухо. Потом спокойно смотрел, как Роджер Лидгрен угасает от вероятного сердечного приступа или просто от полного отказа всех органов.
Он встал, расстегнул ширинку и помочился на Линдгрена. Такое завершение удовлетворило его. Яркий финал.
Звуки за спиной. Он обернулся. На труп упал луч света.
В комнате стояли Томми Янссон и еще один парень.
– Здорово, Ингмарссон, – сказал Томми.
Прошло несколько секунд, прежде чем до Майлза дошло. Он закончил мочиться, стряхнул капли, засунул член в ширинку.
– Здорово, Томми, – ответил он, зачем-то отряхивая штанину.
Майлз с испачканными кровью лицом и волосами, следы на ладонях и выше на руках. Палач, который только что справил нужду на труп.
– Майлз Ингмарссон, – тихо проговорил Томми. – Я и не думал, что в тебе есть такое.
Ответа не последовало. Майлз ждал продолжения.
– Здесь было жарко, должен заметить, – добавил Томми.
Ингмарссон провел рукой под носом.
– Ну, это как посмотреть, – сказал он.
– Как надо смотреть? – Томми делано рассмеялся. – Я считаю, что зрелище сильное, – проговорил он, повернувшись к другому мужчине. – Или что скажешь, Уве?
Тот взглянул на Роджера Линдгрена.
– Да, горячо тут было, не поспоришь.
Томми почесал подбородок.
– Парень еще жив? – спросил он, показывая на лежащее тело.
Майлз обернулся, чтобы разглядеть у Линдгрена признаки жизни.
– Не, не думаю. Скорее всего, уже мертв.
– А чё с рукой-то, блин? – с выпученными глазами спросил Уве и показал на правую руку Майлза.
Ингмарссон стал ее разглядывать. Суставы указательного и среднего пальцев были разбиты, кости, как какие-то спицы, выпирали из-под кожи около запястья.