Арон остался сидеть, глядя ему вслед.
Гектор зашел в часовню и сел на деревянную скамью. Монахи начали петь. Они пели красиво, проникновенно, он не мог толком описать это словами.
София мертва. Глубокое горе поразило его. Он испытывал тоску и отчаяние, чувство невыносимой пустоты и утраты.
Песнь монахов гулким эхом звучала под каменным сводом помещения.
София стояла перед ним, Гектор теперь отчетливо видел ее и решился не прогонять этот образ.
Одно чувство в нем стало острее. Мечта, которая жила в его подсознании с того момента, как он впервые встретил Софию. О том, что она была его женщиной, его спасением, его жизнью; что она была той, кто мог воплотить недоступное ему самому. Найти счастье и разделить его с ним…
Из горла вырывались горестные крики. Он закрыл рот рукой. Чувствовал, как подступают рыдания, как боль стремится вырваться наружу и перевернуть весь его мир. Но он сопротивлялся, сдерживая слезы и отчаяние.
У него получилось. Через некоторое время он убрал руку от лица.
«Она предала нас», – вспомнил он слова Арона. Да. «Но предала ли она меня?» Волновало ли его это, когда все случилось?
Она мертва.
Ее больше нет.
Он больше никогда ее не увидит.
Песнь монахов плыла по часовне.
Если б он верил в то, во что верят они, он помолился бы за ее душу. Но Гектор не знал, как это делать.
Единственное, что делало его равным этим мужчинам, была крайняя бедность; даже одежда на нем не принадлежала ему. Но поющие мужчины сознательно стали именно такими – нищими. Гектор же сделал сознательный выбор, чтобы стать противоположностью им.
Горе шло под руку со злостью. Она толкала его вперед по жизни, будучи зарытой глубоко, прямо за брюшиной, в темном внутреннем мире, который Гектор скрывал в себе с детства. Теперь она овладела им. Странным образом успокаивала, подавляла горе, помогала думать и принимать решения. И он принял решение. Он должен найти своего сына Лотара, забрать то, что принадлежит ему, с процентами и убить всех до единого уродов, которые нарывались.
Но больше он думал о том, что сделать с человеком, убившим Софию, а вместе с ней и его мечту.
63Прага
София открыла глаза – белая комната с тонкими занавесками. Высокий потолок. Она помнила, как ее везли на «Скорой», помнила, что там сидел Йенс. Он и сейчас сидел на стуле рядом с ней.
– Где мы? – прошептала она.
– В Праге, – ответил Йенс.
– Зачем?
– Мы скрываемся здесь.
– Альберт?
– Нет… ничего нового.
Большой шкаф напротив нее, открытый. Внутри висят ее вещи.
– Михаил распаковал твою сумку, – сказал Йенс.
Рядом с ней на столе – аккуратно расставленные лекарства, салфетки и антисептические средства.
– Лотар… – начал Йенс. – Он воспринял заботу о тебе как свою личную ответственность. Давал тебе лекарства в пути, продлевал тебе наркоз…
– Как мы сюда попали?
– На машине из Дании. Тебе сделали операцию в больнице. Тобой начала интересоваться полиция. Нам пришлось действовать быстро.
– Чье это жилье?
– Все устроил Майлз – даже врача, который тебя лечит…
В дверь заглянул Лотар, радостный и воодушевленный, как будто ее пробуждение было чудом, воскрешением.
Его радость передалась ей.
– Лотар, спасибо, что заботишься обо мне, – тихо поблагодарила она.
– Вам что-нибудь нужно? – спросил он.
– Нет, спасибо. Хорошо здесь?
– Я смотрел по карте. Мы живем в центре. Если пойти вниз по улице, то попадешь на площадь, а потом на Карлов мост через реку. Там находится Старый город. С другой стороны, – он показал за спину, – есть большой парк с обсерваторией.
– Сходим туда как-нибудь, – еле слышно сказала София. Разговоры утомили ее.
– Сходим, – сказал Лотар и скрылся за дверью.
– Он рад, – начал Йенс. – Он изменился. Гордится тем, что участвовал в спасении твоей жизни. Он не пережил бы твою смерть. Это стало очевидно, когда тебя ранили. Лотар к тебе тянется. В какой-то мере ты теперь его вторая мама.
Она не знала, как реагировать на слова, произнесенные Йенсом. Стоило ей шевельнуться, как ее пронзила боль.
Подняв одеяло, София взглянула на свою рану.
– Придется попросить тебя промыть рану. Сможешь, Йенс?
Он встал и пододвинул стул ближе к кровати.
Она показывала и объясняла, что нужно взять со стола, где стояли лекарства, параллельно поднимая одеяло и задирая кофту.
Йенс осторожно снял повязку. Рана выглядела ужасающе. Длинная, неровная, разных оттенков, зашитая на скорую руку.
– Говори, что мне делать, – сказал он, наливая антисептик на салфетку.
– Ты наверняка знаешь, что делать, – произнесла она.
Йенс начал обтирать края раны, София вздрагивала, когда спирт попадал на открытые участки.
Осторожно обрабатывая рану, он встретился с ней глазами.
Женщина кивнула – мол, все правильно делаешь, – подняла руку и погладила его по волосам.
– У тебя хорошо получается…
Она смотрела на него, а он сосредоточенно промывал рану.
– Ты снова оставишь меня, Йенс?
Он не ответил.
– Однажды я проснусь, а тебя не будет?
– Нет, – тихо ответил Йенс.
Майлз без устали работал четыре дня, почти круглые сутки – искал, разбирался, анализировал. Он вновь почувствовал себя полицейским.
Фактически посольство являлось шпионским центром, тесно связанным со шведской службой разведки. Раньше, во времена холодной войны, вся работа была направлена на Восток, против русских. Но сегодня речь в первую очередь шла о поддержке шведских компаний в стране, где функционировало посольство, – другими словами, о промышленном шпионаже. Все делалось аккуратно и незаметно, лишь пара человек в посольстве участвовали в работе. В Праге таким человеком был Вессман.
Он постучал по дверному косяку.
– Что ты нашел? – спросил Майлз.
Кеннет Вессман вошел, держа в руках бумаги.
Чтобы добыть нужную Майлзу информацию, они с Вессманом выдумали заявку с вопросами от телекоммуникационной компании «Эрикссон». Когда дело касалось «Эрикссона», разведывательная служба всегда была готова помочь. Вессман лично поговорил с сотрудниками службы; сказал, что их заказчику нужна информация об одном немецком конкуренте, а конкретно – в каких встречах он принимал участие, как, куда и когда они ездили.
Разведка могла помочь с такими вопросами, для них это была рутина.
Кеннет Вессман помахал бумагами и протянул их Майлзу.
– «Ханке Гмбх» владеет некоторым количеством самолетов, другие берет в долгосрочный лизинг. Вот список основной массы их воздушного флота, а кроме того, маршруты, куда они летали за последние недели.
Майлз взял листы.
– Пассажиры?
– Эти списки нам недоступны.
– А по законному требованию?
– Тогда им придется копать глубже. Этот список – то, на что мы должны опираться. – Он говорил с некоторым раздражением.
– О’кей, спасибо, Кеннет, – сказал Майлз и начал просматривать бумаги, зачеркивая одни записи и обводя кружком другие.
Там было много разных поездок – то туда, то сюда. Но одна выбивалась из списка.
Майлз Ингмарссон выбежал в своих мокасинах из посольства и направился вниз по брусчатке к квартире. Во рту – сигарета, под мышкой – связка бумаг. Он поскользнулся несколько раз, но удержал равновесие.
Дверь открыл Михаил.
Ингмарссон запыхался. Он прошел внутрь мимо Михаила и заорал:
– Йенс!
Тот выглянул из комнаты Софии и махнул Майлзу, который прошел мимо кухни; там за кухонным столом сидел Лотар с игральными картами в двух стопках.
– Привет, Лотар.
Подросток поднял руку.
Когда Майлз вошел в комнату, София бодрствовала.
– Добро пожаловать в Прагу, – сказал он.
– Спасибо, – слабым голосом отреагировала она.
Ингмарссон отдал стопку бумаг Йенсу, который тут же начал читать, пробегая глазами сверху вниз, страницу за страницей.
– Нашел что-нибудь? – спросила София.
– Возможно, – ответил Майлз.
– Что?
Он показал на стопку, которую читал Йенс.
– Информацию о последних перелетах Ханке.
Она ждала деталей.
– Может, это лишь догадка… Но из Аугсбурга, небольшого аэропорта к западу от Мюнхена, в Колумбию, на военный аэродром Картаго, вылетел частный самолет, принадлежащий одному из дочерних предприятий Ханке.
– Когда? – спросила она.
– Во временной отрезок, над которым я работал.
– Я летела в Картаго, когда ездила к ним, – прошептала Софи.
– Я знаю.
– А пассажиры?
Майлз покачал головой:
– О них мы никогда не узнаем.
Йенс поднял глаза от бумаг.
– Я могу туда поехать, – тихо сказал он, как будто между прочим.
Голос Лотара из кухни, веселый и жизнерадостно дерзкий:
– Михаил, мы будем играть дальше или ты сдаешься?
Они подошли к вопросу, которого никто из них не хотел касаться.
Майлз все понял.
– Пойду сварю кофе, – буркнул он и вышел из комнаты.
Теперь издалека доносился смех Лотара – счастливое воркование.
– Возьми его с собой, – сказала София, холодно и решительно.
Атмосфера в комнате приобрела мрачную окраску.
– Твою мать, – с отвращением буркнул себе под нос Йенс.
Обоих мучил стыд, о котором они не могли рассказать друг другу.
– Это неправильно, – прошептала София.
Она сидела не шевелясь.
Йенс встал и вышел.
За окном было зимнее голубое небо. Ясное и чистое, высокое и широкое. София перевела взгляд на него.
Люди умирают. Она сдается. Она больше не может находить оправдания. Хочет поменять обличье, спрятаться, ничего не чувствовать. Но это самообман, как и многое другое. Нож Арона, вонзившийся в нее, принес ей боль облегчения. Как будто она выровняла что-то. Но это было только на время. Ничто не могло освободить ее полностью.
Она прикладывала много сил, чтобы держать Лотара на расстоянии. Как если б старалась не думать о жажде или голоде. Не вышло.