– Молюсь еженощно, чтобы наши дети унаследовали вашу выдержку, – искренне улыбнулся король.
– Молитесь дома, и будете услышаны, – посоветовала Изабелла, снова пряча улыбку за веером. – Впрочем, сегодня ужинать я предпочитаю без вас.
Бертран церемонно подал жене руку и повел её по галерее, к широкой лестнице. Мысленно он пытался представить на жене украшения, обычные для женщин юга. Подвеска с крупным камнем у начала прямого пробора могла бы скрадывать длину носа и делать лицо пусть и неправильным, но весьма привлекательным. Увы, королева предпочитала демонстративно скромную набожность: беспроигрышный образ, столь ценимый поборниками традиций с севера, где мелкопоместные родственники плодовиты и неразумны. Удержать их без большой крови под рукой рода Траста сложно, но пока что дело ладится, и роль королевы в успехе огромна.
– Ваша племянница заболела, – сообщил Бертран.
– Эта полукровка, прижитая невесть от кого? – поморщилась королева, поправляя выбившуюся прядку светло-каштановых волос. – Грехи родителей сказываются, так я полагаю и так напишу сестре. Сколь несовершенна природа людей! Близкородственные браки укрепляют владения и копят состояние, но порождают слабых наследников. Даже патор это признает, запретив и изъяв «Трактат о браке и древе родовом» и изгнав гранда Нерео. Меня пугают рассуждения сего еретика.
– Разве вы читаете неугодное Башне?
– Сперва читаю, затем думаю, а после молюсь, – на сей раз выражение раздражения пришлось прятать за веером куда надежнее, даже щеки королевы порозовели. – Не смейте меня осуждать!
– И не пытался, скорее я встревожен. Вы упоминаете трактат Нерео третий день кряду.
Изабелла остановилась, огляделась, убеждаясь в том, что слуги достаточно далеко.
– Я недавно навещала его, к тому же мы переписываемся, о чем вы не можете не знать. Конечно, вам известно и то, что я спрятала старика в замке вашего племянника, не надо закатывать глаза, вам не идет. Он пугает меня, и все же я готова поверить ему, что бы ни твердил патор. Эта гнилая кровь копится и нет от неё спасения. Племянница, прижитая от ничтожного синьора, от безродного червя и даже не дона! Она здорова, как лошадь, недуг так долго обходил её стороной, впору усомниться в людях…
– Увы мне, я совершенно запутался в ваших рассуждениях, – признал король.
– Моя тетушка была безумна, к тому же бесплодна, – глядя мужу в глаза, едва слышно, но твердо, вымолвила Изабелла. – Нерео изучил древо рода и указал тех, кто по его представлению мог быть причиной. Ни разу не ошибся, уж я-то знаю своих предков и знаю то, что не принято рассказывать о них. Меня беспокоит рассудительность наших с вами детей. Особенно – девочек. Когда вы вернулись с севера и рассказали о странных словах нэрриха Эо… Вы сочли их интригой и попыткой ложного предостережения в отношении единства Эндэры и вашего положения соправителя. Я поняла слова иначе и была напугана. Теперь вы знаете, чем именно. Извольте выбирать улицы в ночном городе, учитывая мои страхи. Собирайте цветы, пожалуйста. Девица Далио, юная вдова Йола… Но не шлюха Инесс, чьи предки родственны островным герцогам, а мозги подобны их любимому пудингу.
Королева резко схлопнула веер, одним жестом сбросив раздражение. Мило улыбнулась и снова оперлась на руку мужа, продолжая спуск по лестнице. В молчании она подошла вплотную к месту шуточного боя, бросила к ногам нэрриха цветок, сорванный у подножья лестницы, и свела ладони, намекая на хлопок.
– Дон Кортэ, вы ослепительны, – ласково сообщила Изабелла. – Полагаю, корона в полнейшей безопасности с момента вашего появления в столице. Это та самая эспада?
Рыжеволосый и простоватый по лицу и манерам нэрриха подкрутил ус, хмыкнул, гордясь собой. Отвесил поклон и, по мере сил соблюдая этикет, отсалютовал оружием. Затем он протянул клинок королеве на раскрытых ладонях. Изабелла уверенно сомкнула пальцы на рукояти, и, опираясь на руку мужа, проделала два круговых движения клинком, уверенно свистнувшим, вспоровшим воздух.
– Тот самый, – заинтересованно кивнула королева, перехватив оружие и рассматривая гарду. – Заметно тяжелее модных ныне, клинок годен рубить, длина не особенно велика, на рукояти гравировка «N», вставки – полированный миранский сердолик. Мой дед оставил описание клинка, указав на спорность его отнесения к рапирам, даже и ранним, и сходство с эстоком… Дон Кортэ, я желала бы услышать в подробностях о славном поединке, позволившем вам обрести столь интересный трофей. На закате, малый мраморный зал. Вас проводят.
– Счастлив служить моей королеве, – взбодрился Кортэ, получив клинок и убирая в ножны.
– О службе тоже поговорим, – улыбнулась Изабелла, отворачиваясь и направляясь к лестнице.
Бертран прикрыл глаза, прогоняя раздражение. Порой трудно быть соправителем и мужем столь умной и интересной женщины, к тому же не позволяющей себе даже обычную ревность. Зачем ей так открываться? Решение Изабеллы куда больнее и умнее: выставить мужа мальчишкой – неумным, недальновидным и все еще не усвоившим тонкости династических сплетений этой половины большой Эндэры, единой с недавних пор.
Увы, на сей раз его отодвинули, и возражать нет сил, – признал король, делая знак подать коня и сбегая по лестнице. Судьбу де Торра, нет сомнений, Изабелла уже определила, совершенно без обсуждений с мужем. Сам он узнает решение не ранее, чем иные жители столицы. Конечно, если не вмешается хотя бы в роли зрителя, заранее заняв лучшее место: можно ведь поехать на тракт и увидеть карету. Сделать свои наблюдения относительно числа стражей, гербов сопровождающих донов и их настроения, а значит, косвенно, планов де Торра.
– Найдите Эспаду, – приказал король, направляясь в свои покои.
Переодевание не отняло много времени, он спешил, да и вещи для нынешнего и прочих подобных дел просты, хранятся наготове. Очередной камзол без украшений, добротный, но неброский. Рапира подстать, шляпа… Семейные хроники утверждают: дон Филипп, тот самый, славно погулявший в городе и даже оставивший по себе память – название площади – любил переодевания и нарывался на приключения в глухих и темных улочках. Словно намеренно встревал в неприятности, раззадорив себя вином. Времена были неспокойные, побережье только-только отбили у еретиков… Впрочем, тогда их еще не звали еретиками, всего лишь иноверцами. Сами южане, стоит добавить, были виноваты в своем поражении, полагал Бертран: допустили раздробление страны на мелкие наделы и начали междоусобные войны, как тут не вмешаться и не расширить владения, соединив борьбу за веру с интересом к лучшим землям?
Дон Филипп славно воевал, но остался ни с чем. Атэрру взяли под свою руку более дальновидные и ловкие семьи. Точно так и северные земли: несколько раньше их хапнули предки де Торра, умудрившиеся объявить себя королями и выстроить выгодные альянсы, исключающие прямое военное противостояние с соседями-Траста…
Так и привыкли жить, а вернее выживать, потомки тех де Торра. Они ловко лавируют, то кланяясь северным соседям, то заигрывая с островами, то отсылая нежнейшие письма Изабелле Атеррийской и заверяя её в полном своем уважении, а заодно отказываясь от иных договоренностей. Де Торра сейчас в очередной раз склоняют на свою сторону Башню и взывают к мудрости и – уже негласно – амбициям родичей, королей иных земель, ближних и дальних. Близко сошлись с правителем островной страны, по королевской традиции именуя его братом.
В итоге отношение правителей Атэрры к землям Тагезы окончательно обрело нынешнюю определенность. Если Бертран намерено не замечал северян, мечтая присоединить последний уцелевший на юге полуострова эмират, а затем и побережье за проливом, то Изабелла упрямо стремилась прихватить под руку владения де Торра, северные порты полуострова, лучшие хлебные поля и милые её сердцу яблоневые сады, а еще породистых коней, крупные верфи, рудники…
Хмурясь и обдумывая возможные планы жены, Бертран спустился во двор. Эспада – точнее, дон Эппе, если кто-то еще помнил его настоящее имя – ждал, придерживая повод королевского коня. Как всегда, королевский пес явился при оружии и в сопровождении трех таких же нищих и лихих уроженцев Барсы, преданных своему господину и никому более.
– Дворец у берега посетил, – отчитался Эспада. – Колодец вычищен, я сам проверил.
– Увы, уже несколько дней в том нет пользы, – огорчился Бертран. – По крайней мере, на ближайшее время. Едем на север, до развилки.
– Приказать вино и…
– Мы будем там отдыхать и дышать ветром с моря, если таковой долетит сюда, одолев полсотни лиг… Хотя чего только не случается, – скривился король. – До заката дельце, без вина.
– Однако, – весело прищурился Эспада, придержав стремя для короля.
Он мигом вскочил в седло и первым поехал вперед, поглядывая по сторонам и не убирая руку с бедра. Сколько ножей при себе имел дон и где именно их прятал, король не пытался понять. Но знал точно: разве что нэрриха опередит Эспаду, беззаботно болтающего и чуть покачивающегося в седле.
– Там ручей есть у развилки, – прикинул дон. – Приятное место, ближний берег высок. Тракт просматривается далеко, надежно. Оба тракта: и паршивый марайский, и подходящий с востока большой альварийский.
– Умеешь ловить рыбу?
– Когда в кошеле звенят эскудо? Да голыми руками! – Эспада задумался и вздохнул. – Мальчишкой я неплохо плел сетки. Теперь уж разучился, поди. А ручей хорош, студеный, глубокий, совсем как дома…
– Не любишь запад, – отметил Бертран давно известное обоим.
Спутник молча кивнул и снова принялся поглядывать по сторонам и насвистывать нечто легкомысленное. В городе Эспада особенно твердо помнил и свой песий долг стража, и слова, сказанные полгода назад королевой. Мол, один волос с головы моего супруга будет стоить тебе всей шкуры, целиком… Конечно, тогда Изабелла была в дурном настроении, зима обошлась ей недешево, лишь недавно цвет лица королевы позволил надеяться на возвращение к ней настоящего здоровья. Да и вспышки гнева иссякли, явив привычную и столь высоко ценимую королем тихую вкрадчивость. Изабелла сегодняшняя не кричала бы на Эспаду, ограничившись милой улыбкой и парой слов на ушко, способных обесцветить самый густой загар…