– Я не наемник, – обозлился Вион. – Меня признают равным в правах с людьми. Понимаешь?
– О, ты собрался умереть в отведенный им срок? И веровать в проповеди патора, и даже жечь еретиков, наверное… Не хмурься, я шучу, но начал эту несмешную шутку ты сам. Граф? Малыш, есть закон веры. Мы, нэрриха, признаемся лишенными души, но неродственными абсолютному злу. Останешься в столице, посети университет, на факультете теологии тебе подробно изложат воззрения Башни с толкованием и обоснованием. Если коротко, мы не черти с рогами, а допустимые, но нежелательные средства исполнения плана для богоизбранных. Мы – нечто вроде эстока, удавки или бочки с порохом. Это всё – вещи, их и нас никто не объявит графами. Ясно? Вижу, не ясно… Тебя в Тагезе не могут признать равным людям, говорю без всяких шуток. Прямых причин две. У тебя, как уже сказано, нет души. И ты не способен основать династию, не имеешь родителей и не заведешь детей. Это, надеюсь, понятно: мы всего лишь нелепые полукровки, порождения душевной жажды танцующих и ответного порыва ветра… Нас выбрасывают в мир, внешне уподобив людям, но мы лишены многого, что делает их – людьми. Например, мы бездетны.
– Знаю, – уныло кивнул Вион. – Но донья Фаби намекала на законность усыновления.
– Она могла и поклясться на священной книге, не осквернив себя ложью, – Ноттэ искоса глянул на собеседника и понял: клялась. – Это не грех, обманывать бездушных. Твой титул – всего лишь мираж. Твои права ничтожны, ты наемник де Торра. Прими это, такова правда, она редко бывает простой и почти всегда горька на вкус.
– Изабелла, значит, светоч и безгрешная душа? – еще яростнее вспыхнул Вион.
– Не упрощай, она королева, этим многое сказано. Но я уважаю её. Она хищная, умная, весьма последовательная в делах и честная в расчетах. К тому же учти одно «но». Важнейшее, на мой взгляд: сейчас еще есть надежда сохранить в Эндэре относительно широкую свободу вероисповедания. Вряд ли тебе что-то говорит подобное словосочетание. Но, потратив время, ты разберешься. Если очень коротко: в Эндэре мы, нэрриха, имеем почти равные права с людьми. Мы даже владеем имуществом и без осложнений заключаем сделки. Обострение отношений с Тагезой и югом вынудит Изабеллу искать поддержки у Башни. Патор объявит вполне для меня очевидную цену.
– Как ты все – наперед, – удивился Вион уже без злости.
– Двести лет и три круга, – снова подмигнул Ноттэ. – Малыш, гораздо труднее в моем возрасте сохранить веру в людей и мир, нежели предсказать поведение первых и развитие второго. Итак, патор потребует власти, по сути равной королевской: каждый подданный Эндэры будет обязан веровать в постулаты Башни – или покинуть страну. Король уже обдумывает ответ и даже сделал некие шаги, позволяющие создать силу, способную противостоять ордену багряных. Ладно, пока это для тебя слишком сложно и не ко времени… Скажу лишь: я не хочу такого развития событий. Собственно, поэтому я еще на берегу и не занят иными делами, личными. Южане, ныне представляемые в Эндэре дикарями и еретиками, хранят в своих последних крепостях у кромки берега культуру, способную обогатить весь мир. На наших глазах она может погибнуть уже в ближайшие годы. Парадокс заключается в том, что юг за проливом не примет их, своих единоверцев… они не нужны никому. Дикость кочевых обычаев за проливом растворит в себе просвещенных и немногочисленных пришельцев, постепенно уничтожит знания, сохранив лишь отблеск их.
– Значит, патор – злодей, – угрюмо выдавил Вион. – Так я и думал.
– В мире людей нет чистого добра и окончательного зла, есть сплетение интересов, порождающее последствия, порой и даже чаще всего – неявные для людей. По моим представлениям, победа Башни приведет к расцвету Эндэры в ближайшие век-два. Но далее настанет упадок… Сила сконцентрируется севернее. И, что гораздо хуже, выработается привычка решать свои проблемы, создавая сложности для окружающих. Это, по мнению моего учителя, порочный путь, и я с ним согласен.
– Так что мне делать-то? – чуть не со слезами выдохнул запутавшийся Вион.
– Ты сын ветра и ты – свободен, – тихонько рассмеялся Ноттэ. Повернулся на живот, азартно блеснул глазами. – Знаешь… а вот так мы сделаем: ты знаком с тетушкой Фаби. Познакомься и с тетушкой Бэль! Во дворец проведу и, так и быть, представлю. Бэль интересная женщина.
– Н-не понимаю, – Вион снова покраснел, это было заметно даже по сдавленному шепоту смущения.
– Добудь рапиру из сердца несчастного дерева, возьми корзину и шагай к себе в покои. Отойди ко сну, отпусти слуг и бегом сюда, но уже скрытно. Договорились?
К немалому изумлению Ноттэ, юный нэрриха хитро прищурился и замотал головой. Пришлось садиться и выслушивать.
– Ты меня использовал и теперь вынуждаешь предать покровительницу и поверить на слово. Я могу просить… нет, требовать оплаты.
– Занятно.
– Научи меня тому, что знаешь. Хотя бы пять лет, – в голосе снова зазвенела просительная интонация, требовать Вион пока что не умел.
– Тебя не утомило мое брюзжание? Я подумаю, обещаю. Не обязательно теперь и не обязательно пять лет, но почему бы нет?
– Я мигом!
Подпрыгнув от радости, Вион схватил корзину, рывком выдрал обиженно загудевшую рапиру и умчался, напевая и посвистывая… Ноттэ буркнул «младенец», лег на спину и провалился в глубокий сон. Вынырнув, увидел склонившегося к самому лицу Виона, одетого в темное и сосредоточенного, толкающего в плечо.
Сплошной смех с этими юношами… Причесался, повесил на шею массивную цепь с топазовой подвеской. Перчатки прихватил длинные, замшевые, не для боя – исключительно для красоты. Воспользовался остро-приторными духами, отвратительно и бесповоротно вытесняющими все живые запахи ночного парка. О, рубашка с кружевом, темным, изысканным, шитым серебром.
– Мы составляем оригинальную пару гостей, – тихонько рассмеялся Ноттэ, нашарив свою соломенную шляпу и смахнув травинки с залатанного рукава домотканой рубахи.
– Так там – дворец, – робко упрекнул Вион.
– Так я и там – нэрриха, – намеренно хамовато буркнул Ноттэ, демонстративно вытер нос краем рукава. – Малыш, не кипи. Ты прав. Когда мне было менее ста, я уважал традиции людей и их этикет. Следующие сто лет я презирал то и другое, хамил и вытворял невесть что. Но постепенно унялся… Определил для себя, что главное, а что несущественное. Для Изабеллы суть дела важнее внешности исполнителя. Я предпочел бы отправиться во дворец, искупавшись и переодевшись. Увы, времени нет.
– Платок возьми, – пристыдил воспитанный юноша. – И рапиру вот, держи хоть эту, запасную.
– Спасибо.
Оружие мальчишка принес вместе с поясом, что было весьма кстати. Ноттэ застегнул пряжку, двигаясь по парку. Убрал платок за пазуху, уже спрыгнув с ограды особняка. Далее он двинулся ко дворцу, оглядываясь по сторонам и уточняя у спутника, хорошо ли тому ведома история Атэрры. Заодно Ноттэ показывал свои любимые и памятные места.
Вот – переполненный сплетнями квартал ростовщиков, куда под покровом ночи, пряча лица, наведываются разные люди, даже родственники де Торра и сам король Бертран. А полвека назад с ведома короля и при прямом участии багряных квартал громили, сочтя власть хранителей золота возросшей слишком уж существенно. Ростовщики притихли, многие фальшиво приняли веру Башни и теперь умасливают патора подношениями. Но орден багряных не дремлет: не зря выросла рядом их новая обитель, бойницами щурится на квартал, неподкупная и вооруженная… Обитель нагло кажет язык подъемного моста высокому стройному храму, гордости всего ростовщического квартала – и боли его: если патор получит запрошенное у короля, храм разрушат, это уже многие понимают и такого будущего опасаются.
А вот площадь Филиппа, сердце тихого богатого квартала, пронзенное, как стилетом – прямой улицей, ведущей к порту. Предок Бертрана проявил чудеса храбрости, освобождая порт от еретиков. Но, если верить памяти и слухам, куда больше он натворил позже, задирая городскую стражу и напиваясь до недостоверно буйного состояния. Здесь, на площади, дождливой осенней ночью, Филипп учинил побоище, и последствия вынудили его бежать на восток, отказавшись от притязаний на земли и титул.
Наконец – ограда дворца. Древнего, выстроенного теми самыми еретиками пять веков назад. Это заметно в несвойственной нынешним временам стилистике украшений, в устройстве колонн и галерей, в обилии фонтанов. В том числе поющих: их секрет утрачен современными просвещенными эндэрцами, и атэррийский университет бьется который год, но понять загадку – не в силах… Вион глядел распахнутыми во всю ширь глазищами, охал, кивал, исправно прижимал ухо к бронзе огромной чаши фонтана, жмурился. Вид у него был не более трезвый, чем у Филиппа Буйного…
– Стой тут, я проверю, что и как, – Ноттэ встряхнул спутника за плечи. – Малыш, трезвей. Сейчас нам не следует обнаруживать себя, а ты вот-вот запоешь вместе с фонтаном.
– Да…
– Очнись, иначе я верну тебя к де Торра и сгину.
– Я понял, понял, – усердно и осознанно закивал Вион.
Покои королевы остались прежними. Ноттэ проник в кабинет через окно, поддев створку кончиком ножа. Стол был все тот же, и бумаги лежали в идеальном порядке. Любимое кресло повернуто к двери: видимо, королева не изжила привычку читать, выгнав слуг и забравшись с ногами в глубину этого огромного сооружения. Ноттэ задумчиво провел пальцами по корешкам книг. Вроде бы эта – небольшая и довольно потрепанная. Нажать, толкнуть рамку шкафа… Потайная дверь открылась и впустила в узкий коридорчик, вынуждающий протискиваться боком и придерживать рапиру, на ощупь в темноте искать выход. Ноттэ знал: в королевской спальне уже предупредительно звякнул колокольчик, отмечая, что некто двигается по тайному коридору, выводящему в покои её величества. Ноттэ выбрался из тесноты лаза, прошел по ковру и стукнул костяшками пальцев в дверь спальни.
– Кто? – негромко уточнил знакомый голос.
– Ветер, – усмехнулся нэрриха.
– Боже мой, ну и погодка сегодня в столице, – негромко и с явным облегчением рассмеялась Изабелла. – Задувает со всех сторон. Входите, не стойте там. Надеюсь, в