ошатнувшейся веры. Пожалуй, никто в Эндэре не ответит: кого жители боятся сильнее, черных или багряных? Эо подобными вопросами не задавался, твердо зная, что сам он – вне состязания страхов. Прожив пять веков, можно скромно указать самому патору, дополняя слова детской улыбкой: я и есть смерть… И заинтересованно наблюдать, как слова достигают рассудка, как печатью бледности проступает полное признание их правоты.
Врата ветров, один из шести главных перевалов, позволяющих попасть в долину Сантэрии, процессия первого гранда преодолела в полдень. Эо долго оставался на переломе седловины, наблюдая, как ползет черно-багряная гусеница людей и повозок. Передовой отряд верховых, затем три кареты, каждая запряжена четверкой белоснежных коней. Следом конная пара, тянущая колесное основание, увенчанное ларцом с мощами святого Раймунда. Само это основание еще и хранилище, незаметно вмещающее собранное в пути золото – пожертвования трех больших обителей и двух десятков малых.
Сейчас одни сэрвэды и служители разобрали канаты и придерживали кареты, опасно кренящиеся на верткой, круто падающей вниз тропе, другие – вели и успокаивали упряжных коней, самым горячим прикрыв морды глухими наглазниками.
Эо в суете не участвовал.
Долина с седловины прекрасна и своим видом подобна сердцу, но не тому, что рисуют дураки-влюбленные. Настоящему. Синяя жила бурливой горной реки наполняется пульсом водопадов и ручьев, сбегающих с северных, высочайших гор. Вода с привкусом талого льда и запахом свежести питает сетку кровеносных сосудов долины – природных заливов и рукотворных поливных каналов. В Сантэрии склоны даже на исходе знойного лета зелены, а поля и сады плодородны, река воистину благословляет Сантэрию, не ведающую неурожаев, опасных холодов и губительных засух. Синее озеро лежит в ладонях гор драгоценным сапфиром невиданной красоты. В самой его середине – остров белого камня. Он не виден отсюда, как и озеро, но памятен до самого малого деревца, до последнего изгиба прихотливой береговой линии.
Долина велика, река струится по ней от озера на юг, подтачивает корни преграждающих путь гор, змеится в поисках выхода на волю. Нащупав ущелье на юго-западе, река рвется в его теснины яростно и пенно, ревет, хохочет – и водопадом изливается в земли последнего на полуострове прибежища еретиков, эмирата Алькем. Над потоком мрачным стражем покоя Эндэры возвышается крепость, выстроенная южанами еще в годы юности Эо. Неприступная, пятистенная, она нанизывает кольцами стен на ось обороны замок, внутренний город, внешний – и еще два защитных рубежа в наиболее опасных местах, у берега и близ скал… Позором юга Эо полагал принятое одним из эмиров в прежние времена решение без боя покинуть «Врата ветров». С тех пор над крепостью вьется флаг с гербом Барсы, у неё новые защитники и новое имя – Тольэс.
Вообще же, погрязнув в возне за власть, люди поглупели, – знал Эо. Сочли сердцем долины не озеро, но всего лишь дворец наместника короля. Уже семь лет там хозяином – племянник Бертрана, юный и пылкий, мечтающий о покорении юга куда жарче и безумнее самого короля.
Впрочем, разве это плохо? Все зависит от точки зрения…
Пока что вид с седловины обещает удачу в делах, наполняет душу трепетом восторга предвкушения. Полдень разлился покоем, тихий и ласковый, как почти любой день в этой долине, надежно защищенной от ветров. Над невидимым озером, указывая на его расположение, копится белое облако вечернего дождя. Зеленое воинство – виноградные лозы на склонах – стоит в своем извечном дозоре… Только люди с их толстошкуростью и безразличием к важному могли миновать седловину, не поклонившись долине, не выразив восхищения, не раскрыв свое сердце навстречу чуду. Люди безразлично к чуду спешат по тропе вниз, глядя под ноги, ругаясь и оскверняя даже эхо – голос, способный донести смертным мудрость богов.
Ну вот: конский топот. Сопение, хуже того – харканье. Трудно удержать руку и не убить жалкого ублюдка, осквернившего святость места. Но долгая жизнь учит выдержке.
– Вас желает видеть первый гранд, – процедил сквозь зубы служитель в багровом одеянии.
Он, конечно же, знал природу существа, сопровождающего Факундо. И предпочитал выражать свое отношение умеренно-жестко. Не кланялся, слова выбрасывал, как ядовитые плевки. Чего стоит одно это «желает»…
– Когда сочту необходимым, догоню его, – негромко пообещал Эо.
– Но…
Движения служитель не видел, для него – и то, если следил бы пристально – фигура нэрриха на миг утратила отчетливость очертаний правого плеча. Сопровождалось странное явление неприятным звуком: хрустнула ткань рукава рясы Эо, сам воздух издал сдавленный стон. Зато последствия гнева нэрриха сразу стали очевидны: служитель взвизгнул, как ничтожный лавочник – и прижал руку к шее, стараясь унять кровь. Зря испугался: всего лишь порез, ювелирно вскрывший кожу и не повредивший ни единого слоя глубже.
– Я предупреждаю недоумков один раз, первый и последний, – Эо с вялым интересом наблюдал животный страх, нетипичный для багрового орденца. – Я не патор, не маджестик и не бог, я нэрриха. Теперь ты знаешь: это и меньше, и больше… Могу не заметить греха, но, заметив, отсрочки на покаяние не предоставлю. Усвоил? – Эо улыбнулся по-доброму, добавил обычным своим голосом, исполненным наивности и даже некой робости юноши из хорошей семьи: – Поезжай, я скоро.
Багряный подчеркнуто почтительно склонился – и сгинул. Добиться уважения не так уж сложно, достаточно всего-то раз показать наглядно разницу в уровне – и не более того. Умный поймет, а окончательные дураки ордену не нужны. Их не допустят к служению, оставив до старости низшими, на побегушках. Чем слуга отличается от сэрвэда? Первый относительно свободен и может сменить господина, второй же по сути раб. Для него освобождение – только смерть или сан служителя.
Эо еще раз наполнил взор великолепием долины и нехотя шевельнул повод, высылая коня вперед. Поведение Факундо вызывало растущее раздражение. Патор не мог избрать исполнителем менее подходящего человека! Служитель начинал путь к вершинам власти в багряной рясе, но позже раскис, утратил хватку. По слухам – Эо умел собирать достоверные —десять лет назад гранд увлекся врачеванием, хотя был направлен Башней в «богомерзкий» стадиум всего лишь для выявления еретиков. Однако же именно Факундо сделал всё возможное для признания законности и богоугодности всех пяти факультетов столичного университета. И, опять же по слухам, год за годом усердно закрывал глаза на чудовищное кощунство: препарирование трупов животных и даже людей. Самые злоязыкие завистники первого гранда предполагали и худшее: прямое участие гранда в еретических занятиях, оскверняющих тела верующих и отравляющих рассудок врачевателей…
Эо догнал карету, стукнул костяшками пальцев в лакированный символ обители на стенке, распахнул дверцу и прыгнул внутрь. Откинул капюшон, удобно устроился на диване, вопросительно изогнул бровь, глядя в глаза сидящему напротив гранду и не тратя времени на приветствия.
– Мы достигнем крепости послезавтра на закате, – негромко сообщил Факундо очевидное. – Я готов выслать вперед сэрвэдов, если вы полагаете разумным ускорить исполнение плана.
– Более того, настаиваю на таком решении, я устал от нарочитой неторопливости, – поморщился Эо, не пряча раздражения. – Неужели столь бессмысленный повод к беседе заставил вас послать за мной?
– Не вполне так… Я давно желал поговорить и не мог одолеть неких сомнений, однако же отсрочить беседу теперь невозможно. – Гранд нахмурился, подбирая слова. – Мне не довелось даже мельком участвовать в обсуждении того, что патор Паоло изволил именовать провидением. Я не оспариваю мудрость решений Башни и пути укрепления веры, – добавил гранд, делая рукой жест, отстраняющий возможные сомнения. – Но все же…
– Маджестик благословил меня на служение и, воистину, я трепещу от воодушевления, – напыщенно, с нескрываемой насмешкой, уверил Эо. Рассмеялся, наблюдая замешательство Факундо. – Уймитесь, настоятель. Это всего лишь тиф. Поскольку вы, нет сомнений, читали запрещенные в Эндэре труды южан, уточню для вас: мой наставник Оллэ именовал рассматриваемую нами форму болезни брюшным тифом. Оллэ не сомневался, таковой передается с пищей. Люди в крепости будут предупреждены, следовательно, гнев небес падет именно на еретиков. Не кривитесь, и они не перемрут… все. Подумайте еще раз, даже ваш гнилой гуманизм, эта невесть где подхваченная зараза образованных людей, не возразит: болезнь нехороша, но война куда страшнее. Маджестик прочел послание патора Паоло, признал его мудрым и назвал способ замирения с югом «оправданным и наименьшим из зол». Вы желаете быть святее их святейшества?
– Куда мне, убогому, – Факундо поджал губы. – Я лишь уповаю на опытность медиков юга. Всякая жизнь свята, и всякая душа, пока она живет, не потеряна для проповеди, покаяния и просветления.
– Помогите мне избавиться от сомнений, – Эо изобразил замешательство робкого юнца, позволил щекам зарозоветь. – Пятнадцать лет назад, в Альваро, не вы ли вымеряли длину кишок у живых еретиков? Впрочем, пока те выли и трепыхались, их душа еще не была потеряна для покаяния.
– Все мы не без греха, – гранд заметно побледнел, на скулах проступили сероватые пятна, но голос не дрогнул. – Отмечу лишь, в Альваро зрел мятеж явный, угрожающий короне и целостности страны. Мы обязаны были выдрать сей сорняк с корнем.
– Ну-ну, хвала усердным огородникам, – улыбнулся Эо. – Не желаете ли прочесть проповедь о зернах и плевелах? Моя душа тоже не утрачена для веры, а вам пора практиковаться в красноречии, впереди нас ждет само тифозное провидение, и вы – глас его. Как вы смешны и слабы в своих сомнениях… Вы могли отказаться от поездки, уступить завидную роль спасителя душ гранду Хулио или еще кому-то небрезгливому. Но нет, вы не упростили себе жизнь. Знаете, это достойно некоторого уважения. Мне интересна ваша борьба: вера требует ценить жизнь, патор вынуждает к обратному. Что бы вы ни выбрали, сочтете себя тут, в душе, – Эо качнулся вперед и постучал гранда указательным пальцем по груди, – еретиком и даже наемным убийцей. Мне можете не лгать, вы читали книги юга и, более того, наверняка приносили врачебную клятву непричинения вреда. Вы скоро станете еще и клятвопреступником. Как интересно жить на свете!