– Боги древности были удобными, – вздохнул Ноттэ. – Они не мешали изучать мир и осмысливать новое, их можно было двигать по усмотрению. Жили на горе, недосягаемые? Люди взобрались, проверили – нет богов, ну и что? Переселили на облако, не утратив веры и не отказавшись от знания. Ныне единый Бог стал велик и тяжел, двигаться вынуждены уже люди и идеи… Университет Атэрры что ни год, норовят превратить в богоугодное заведение, отбросив в дикость медицину и спрятав под замок естественные науки. Насколько я знаю, эмиру не проще, даже переводы древних текстов под угрозой.
– Увы, – кивнул Абу. – За проливом гонения на поэтов, я вывез двоих, но скоро и у нас они окажутся в беде, глухих слуг на всех разговорчивых умников не напасешься. Сам я уже определенно не унаследую власть, слишком рьяно полез в толкователи священных текстов, меня урезонили… мирно. Но, если мудрецы не сумеют подтвердить должным образом замыслы Оллэ, мне возвращаться домой не следует… никогда. Выживу – поселюсь у дикарей и начну составлять записи, новый догматический свод текстов, целиком и полностью со слов богоравного Оллэ. Пусть-ка они оспорят такое.
– Пророки долго не живут, – буркнул Ноттэ.
– Кто тебе сказал, что я хочу – долго? – насмешливо изогнул бровь мирза. – Я желаю жить интересно, и в этом преуспеваю более иных. Сам подумай: я не пропущу вспышку чумы и войду во Врата ветров, куда уже полвека не приглашали ни одного посла эмирата Алькем. Я льщу себя несбыточной надеждой уговорить юного герцога породниться с нашей семьей.
– О! – коротко и без удивления хмыкнул Ноттэ. Покосился на недоумевающего Валериана. – Юноша, не делайте столь кислое лицо. Вы не видели девушку, но могу вас заверить, она не похожа на своего брата самым выгодным образом. Абу, ты что, желаешь добраться с посольством до Атэрры и очаровать Изабеллу?
– Мечтать не запрещено, – улыбнулся южанин. – Я везу те тексты, о каких она однажды упоминала в письме, намеком. Ты ведь знаешь мою предусмотрительность.
– Так… – поскучнел Ноттэ. – И давно тебя выставили из столицы в почетное изгнание на север, самостоятельно ломать шею и пропадать?
– Десять дней назад, сразу после изобличения брата, – скромно потупился мирза.
Ноттэ вздохнул, прикрыл глаза и подставил лицо солнцу. Молодому, еще утреннему и ласковому. Было странно вспомнить: недавно он въезжал в долину и намеревался галопом домчаться до крепости, чтобы в один день убедиться, что страхи ложны или хотя бы чрезмерны. Это дало бы возможность отрешиться от чужих дел и вернуться на остров Серой чайки. Там Зоэ, малышка, умеющая искать пупок и корчить рожицы, танцевать с ветром и рассказывать о бабушке. Девочка, невесть с чего сочтенная родственным существом, связанная с ним, почти вечным нэрриха, несбывшейся смертью и радостью возвращения к жизни.
Зоэ вызывала восхищение своим умением не отчаиваться и, может статься, знала вполне точно главное и недоступное седым мудрецам – тайну людского счастья…
Увы. Она – там, а здесь ворох бед. Целый горный обвал несчастий и неожиданностей наглухо завалил тропу на запад…
Глава 10. Молитвенное усердие
– Это поющий фонтан, – гордо сообщил Вион и хлопнул ладонью по бронзе чаши. – Мне Ноттэ показал: тут надо приложить ухо и слушать.
– Красиво, – шепнула Зоэ, старательно жмурясь и для надежности обеими руками цепляясь за край чаши. – Ну, почему он уехал? Он же знал, что я жду, очень жду, он сказал – будет беречь и даже назвал обузой, а чужих-то не зовут обузой, правда?
– Да, вот я не удостоился пока звания обузы, – согласился Вион. – Идем. Я поселю вас в парковом домике. Кажется, королева выделяет его своим любимцам, чтобы затем изгонять их, едва наскучат. Я пока что не наскучил.
Нэрриха улыбнулся одними губами, без радости. Подал руку Зоэ и повел её мимо цветников, по прихотливо и точно изогнутой дуге дорожки.
– Как-то странно сказал о королеве, – насторожилась Зоэ, вприпрыжку спешащая рядом.
– Она умная, даже очень. Красивая… тоже очень. И королева, ну уж этого – через край, – усмехнулся Вион. – Сын заката оставил меня здесь, как я теперь понимаю, не просто так, а для обучения. Это горький урок, даже ядовитый. Дворец… Никто не улыбается от радости, никто не раскрывает рта, чтобы выговорить хоть слово правды, более того: никто не попадается навстречу по-настоящему случайно.
Последние слова нэрриха выговорил громко и с откровенным озлоблением, скалясь на двух представителей ордена Зорких, затеявших высокодуховный диспут в излучине дорожки, на пятачке, огражденном высокой зеленой изгородью. Оба служителя веры были так погружены в беседу, что не заметили идущих по дорожке, а разговор они вели столь тихо, что сами за зеленью оставались невидимы и неслышны в трех шагах… И оба здесь пребывали случайно, и девочка в пыльном дорожном платье их ничуть не заинтересовала, ни сама она, ни нэрриха, ни капитан Вико и старый Челито, шагающие следом. Обладатели черных ряс умудрились не отвлечься даже для пересчета слуг, вереницей сопровождающих гостей королевы и несущих вещи, потрепанные дорожные и только что подаренные новые, необходимые для приема во дворце.
Зоэ несколько раз оглядывалась на чернорясников, борясь с желанием показать им язык и поглядеть, как они и этого – не заметят. Ведь проглотили и не поморщились зачтение вслух указа королевы, тем и завершилась история в порту Парады. А как сперва петушились!
Еще на люгере Зоэ посетила неприятная и даже жутковатая мысль: капитан совершает опасное для себя дело, меняя курс и нарушая приказ. Значит, надо выручать Вико! Но – как? Сообщив важное Ноттэ. Она – плясунья, она капитану, и то умудрилась присниться. Значит, и нэрриха её услышит. Надо лишь дождаться нужного ветра и шептаться с ним понастойчивее.
Увы: непогоду переспорить трудно. Несколько дней тогда, еще на острове, сама Зоэ вмешивалась невесть во что, играя с северным ветром, и теперь юго-западный не желал приходить… зато упорно задувал западный, беспокойный, не склонный слушать и желающий наоборот – высказаться. Что он шептал, о чем гудел в парусах – Зоэ не удавалось понять, но тревога ощущалась и росла, в первую ночь на борту сны явились темные и опасные, как глубокая морская вода. Сны накрывали с головой и топили в ледяном ужасе. Полнились невнятным эхом чужого крика, отголосками ощущений.
Боль – нечто катится по горлу, подобное смоле, жгучее, лишающее речи, дыхания и жизни.
Гнев – темным облаком он копится и пухнет мрачной синевой, готовит большую грозу.
Страх – лоза вьется, разыскивает опору и никнет, отчаявшись. Нет на стене трещин и не удается приклеиться, прильнуть, подняться к солнцу, расцвести, взлелеять гроздь и уронить в теплую почву, а ведь корни уже – подрублены…
Навеянные снами образы были столь чужды и невнятны, что не получалось даже закричать и одолеть их, вырваться, разбудить себя. Кругом копилось бархатное ничто без цвета и формы. Оно было голодным и растворяло в себе, раздергивало по волоконцу саму память.
Утром западный ветер приутих, но к ночи налетел еще злее, капитан заругался и погнал работать с парусами всех, не жалея людей и не давая отдыха. Люгер спешил на юг, чтобы обогнуть мыс Дэльсатта. Помощник капитана, сердобольный Бэто, иногда находил время, заглядывал в каюту проведать Зоэ и утешал её: при хорошем ходе уже завтра удастся укрыться от ветра за мысом и взять прямой курс на порт. Но вторая ночь началась не легче первой, хорошо хоть, Зоэ на сей раз удалось проснуться и сбросить кошмар.
Девочка подсела к оконцу, слушать, как редкие капли несбывшегося дождя лупят в дорогое цельное стекло. Живой мир, настоящий, ничуть не пугал даже в темноте ночи. Сон – страшнее! Избегая его, Зоэ слушала ветер, прижимала ладонь к стеклу, пальцем норовила стереть капли дождя с прозрачной его изнанки, высушивая эти ночные слезы. Невидимые, но странным образом ощутимые. У ветра случилась беда. Зоэ слушала его жалобы, виновато шмыгала носом и негромко оправдывалась: не понимаю я тебя, прости… Наконец, отговорки закончились, жалось к плачущему ветру сделалась огромной и неодолимой, и девочка приоткрыла дверь, впуская в каюту непогоду. Ограничила её, привязав ручку двери веревкой к скобе на стене. И села на пол, слушать шум ветра и рассказывать ему свое, тоже не особенно радостное: капитан нарушил приказ Башни, капитан выбрал курс на Параду и его накажут, а это очень плохо и совсем не честно! Ветер вздыхал и соглашался, Зоэ тоже вздыхала и радовалась этому пусть и фальшивому – но подобию понимания.
Двое суток спустя люгер вошел в порт. Когда он приблизился к берегу, на причале стояли люди в черных рясах. Капитан увидел их издали и помрачнел. Явно задумался, как выручить из накопившейся неприятности Зоэ – но тут на причал выехал верховой, юноша на роскошном вороном коне. Почему-то чернорясники не обрадовались возможности вблизи рассмотреть столь красивого скакуна и познакомиться с его всадником. Потоптались, сторонясь от теснящего их чужака – да и юркнули прочь стайкой ночных, неуместных среди дня, теней…
Когда сходни связали люгер с сушей, по их узкой тропке на борт сразу поднялся хозяин великолепного коня.
– Вион, – улыбнулся в усы капитан. – Каким ветром? Хотя что это я, всю дорогу западный аж с ума сходит…
– Прибыл по приглашению, хотя сам не понимаю, как получил его, – развел руками юноша, с интересом глянул на Зоэ. – Это ты умеешь шептать ветру?
– Н-нет…
– Голос тот самый, – заверил нэрриха. – По счастью, я разобрал, сообщил королеве и она сочла дело важным. Столь важным, что люгер она велела оставить у военных причалов короны, вот приказ. А вас, милая донья, ваших родных и капитана я провожу в столицу.
– Я не донья!
– Зато я вежливый нэрриха, как назвал, так и будет правильно, – подмигнул Вион. – Знаешь, я так думаю: я услышал тебя, потому что в столице мне было тошно, я хотел уехать и искал повод, любой. Изабелла изволит быть со мной по-королевски щедра, то есть снабжает всеми сплетнями двора и вынуждает читать доносы. Воспитывает… – Нэрриха жалобно глянул на Зоэ. – Лечит от наивности, а мне было не так уж дурно, пока я болел… Люди казались добрыми, честными, умными, тонкими.