Сын заката спрыгнул с коня, хлопнул Кортэ по плечу и заодно поделился с ним бодростью.
– Нот, есть же хоть небольшая надежда? – жадно спросил Кортэ.
– Что это ты, полным именем старшего назвал, а я ведь не ветер, не льсти мне, – рассмеялся сын заката, стер улыбку и заговорил тихо, серьезно. – Отчаиваться я не желаю, даже если все дурно и впереди ночь, принадлежащая чуме. Плясуньи в городе есть?
– Одну я вроде нашел, – кивнул Кортэ.
– Три – совсем хорошо, две – почти достаточно, одна – ничто, – чуть огорчился Ноттэ.
– Нет, этого даже он не мог потребовать от меня, – громко и испуганно выговорил Энрике и принялся перебирать четки с лихорадочной поспешностью. – Грехи мои… Столько сил положено, я почти обрел покой, почти уверовал в прощение и свет…
– Факундо всегда умел подбирать людей, – усмехнулся Ноттэ, внимательнее всмотрелся в лицо под низко, торопливо надвинутым капюшоном, протянул руку и сбросил ткань на плечи служителя. – Дон Хулио, эк тебя совесть обглодала, аж до костей! Хотя не приложу ума, с чего ты взвалил на себя вину? Он добровольно выбрал путь и сознательно зашел в тупик.
– Мне следовало убить тебя тогда, но я был молод и не справился, – глаза служителя полыхнули тьмой.
– Ты и тогда не желал этого, и теперь попусту сотрясаешь воздух, – поморщился Ноттэ. – Увы, мне искренне жаль, но судьба распорядилась нами именно так и допустила эту встречу. Ветры прислушиваются к тебе. Значит, у нас есть два человека, дело не безнадежно.
– Я не впаду в ересь, – голос служителя сделался надтреснутым, тусклым.
– Это не ересь, а единственный известный мне способ спасения людей, – сухо отметил Ноттэ. – Эо наворотил такого… я после встречи с ним уж точно изменился, теперь отчетливо вижу замысел, понимаю силу и тяжесть уже исполненной его части. С чем сравнить? Даже ребенок способен поджечь поленницу, но попробуйте потушить окрепший пожар силами всех взрослых. Дон Хулио…
– Энрике.
– Ты собрался доконать старинный род и подался в закрытый орден? Тогда могу обрадовать: у тебя снова есть надежда угробить меня. Я вполне точно осознаю, во что мне обойдется попытка тушения пожара, затеянного Эо, даже при лучшем исходе. Поверь, ты сочтешь это провидением, вы, люди, склонны приписывать богам мстительность.
– Бог един.
– А ты по-прежнему упрям, – вздохнул Ноттэ.
– Я поклялся на её могиле никогда более, ни для кого и ни при каких обстоятельствах…
– Пойди и повтори клятву перед грандом Факундо, – Ноттэ шагнул к служителю и впился в взглядом в его глаза, в упор. – У тебя было двадцать лет, чтобы поумнеть и повзрослеть. Двадцать! Это немало даже для нэрриха, и я не позволю тебе тупо спрятаться в прошлом и предать весь род людской, чтобы потом выть и лезть в петлю, осознав новую вину. Не выйдет! Ты исполнишь то, что должно.
– Будь ты проклят!
Кортэ опасливо наблюдал бешенство фанатика и думал с новой тоской: ну почему в людях живет столь гнусное и неистребимое желание выстроить стены догм и спрятаться в добровольном заточении от всяких перемен, от боли и от себя самих? Если разобраться, нэрриха поступают ничуть не лучше, некоторые норовят возвести из чистого золота ровно такое укрепление. Хотя уже понимают: стены не преграда ветру перемен, они лишь помеха самому отшельнику, сидишь за ними и не можешь – вот стыд-то! – за две сотни лет выйти из третьего круга, тратя себя на жадность и мелочные склоки…
Конский топот приблизился вплотную, из-за поворота парадной рысью выехали десять гвардейцев, за ними – Хосе охнул и застонал от восхищения, даже цыган одобрительно выругался – явился сам герцог, по слухам, то ли погибший, то ли украденный южанами. «Похитители» тоже не замедлили возникнуть из-за угла, восемь человек, все на взмыленных, спотыкающихся конях, статью и сбруей похожих на скакуна сына заката.
– Толпа еретиков, – мрачно буркнул Энрике, отворачиваясь от Ноттэ и на ощупь, слепо, выбирая плечо цыгана для опоры. – Мир сошел с ума… Я клялся, что не сделаю этого, пока не рухнут небеса. И мне уже кажется, что они рухнули.
– Догмы подобны старым домам, они ветшают и тогда их приходится сносить, – улыбнулся Ноттэ, кланяясь прибывшим.
Глава 12. Прогулка по городу
Мороженое превзошло все ожидания. Даже стыд прослыть дикаркой, даже блеск драгоценностей королевы и сияние окружающего её общества знатнейших людей не смогли помещать Зоэ захапать все пять емкостей, обставить свое место за столом мисочками с медом, вареньем, свежими ягодами – и самозабвенно смешивать сладкое с холодным, знакомое с неведомым.
– С орехами не пробовала, – бормотала девочка, насыпая в серебряную чашу миндаль. – Надо добавить. Ух ты!
– Куколка, а ты быстро привыкаешь к нашему милому обществу, – улыбнулась Изабелла, жестом удаляя посторонних, то есть всех, кроме личного секретаря. – Вот разве мой шут заскучал. Ты затмила его. Искренность приятнее глазу, чем изысканная глупость. Даже очень умная.
– Это что, упрек? Я сейчас покраснею и воспитаюсь, только малины еще немножко сюда – и попробую. М-м, вкусно.
Изабелла рассмеялась, жестом подозвала секретаря и принялась разбирать почту. Обед затянулся до сумерек, угрожая скукой – приемы полезных людей, неприятных и отнюдь не дружественных, объяснения с грандами Башни, настороженными внезапным решением патора молиться в полном уединении… Если бы не странная плясунья, получившая пока что звание королевской гостьи, объяснять пришлось бы куда больше. Но Зоэ отвлекала на себя общее внимание, она была неожиданностью столь существенной и малопонятной, что многочисленные обитатели дворца и гости терялись в догадках. А королева благополучно откладывала объяснения по сложным вопросам, прикидываясь рассеянной или же уговаривая девочку исполнить танец. Зоэ облизывала ложку и соглашалась, приводя двор в окончательное замешательство… Танцевала она трижды, и всякий раз нечто короткое, но совершенно не похожее ни на пляски площади, ни на церемонные движения двора.
– А, ведь, пожалуй, нам придется воевать с Тагезой, – вздохнула королева, откладывая очередную бумагу и позволяя себе не скрывать удовольствия от сказанного. – Если не нагрянет чума…
Последние слова Изабелла пробормотала скороговоркой, оглядываясь на двери: король постарался явиться на обед с опозданием, исключающим все случайности участия в скучнейших разговорах.
– Вы изволили обременить меня ведением интриг и созданием сказочек о святом паторе, – Изабелла упрекнула мужа, усмехнулась, наблюдая полнейшее отсутствие раскаяния. – Не знаю, есть ли в мире еще один человек, способный уживаться со мной во дворце и терпеть мой безупречно мерзкий нрав.
– Я влюблен в ваш нрав, – признал король. – Вы очаровательны и будете вполне совершенны, уступив мне право показать девочке город.
– Опять игры и шалости?
– Полагаю, это одна из немногих придворных доний, к коим вы не испытываете ревности. Я отправляюсь на вечернюю прогулку с чистой совестью. Эспада! Кстати, вы не одолжите мне вашего нового любимчика, Виона?
– То есть неузнанным вы останетесь лишь потому, что никто не пожелает связываться с вашим сопровождением, – повела бровью Изабелла. – Как я иногда жалею, что женщинам не прощаются вольности, допустимые для мужчин и детей. Мне придется сидеть во дворце и даже беседовать с патором.
– Вы этого не желаете?
– Я желаю и это, и прогулку по городу, и много иного. Но получу лишь общество патора и его сладчайшую бессильную злость. Идите. Вион! Изволь проводить Зоэ и позаботиться о её безопасности.
Нэрриха заглянул в зал, кивнул и поманил Зоэ, улыбаясь и подмигивая – мол, ну их всех, знатных людей с их интригами, мы-то сами разберемся, что к чему, и погуляем на славу.
– А город большой? – шепотом уточнила Зоэ, вцепившись в руку нэрриха и прячась за его боком от короля.
Смешно и неловко: до вчерашнего дня Зоэ не приходило в голову, что король и королева, даже сам патор – обыкновенные люди, нуждающиеся в пище и сне. Что королева может плакать, что иногда её даже жаль. Что все золото мира не меняет в жизни ровно ничего, не добавляет счастья и не решает проблем – ну, разве только накапливает их…
Король ускорил шаг и оказался рядом, положил руку на плечо. Стало невозможно трудно дышать. Рука у короля была теплая и не жесткая, он старался не причинять неприятных ощущений, лишь обращал на себя внимание и мешал спрятаться второй раз, юркнув к левому боку Виона.
– Зоэ, не надо так опасаться нас, – ласково попросил он. – Зови меня Бертран, или дядюшка Тан. Видишь ли, у меня к тебе есть важное дело, вот я и затеял прогулку. Хочу попросить кое о чем.
– Меня? – Зоэ даже остановилась, потрясенная самой мыслью: у неё есть нечто, чего нет у короля, раз он – просит…
– Тебя, – серьезно подтвердил Бертран. Бережно приобнял и повел дальше, выговаривая слова совсем тихо, но внятно. – Зоэ, это не принято говорить, страна в общем-то и не знает, но у нас с Изабеллой весной должен был родиться ребенок. Было бы тебе известно, зимой именно это более всего повлияло на оттягивание начала войны с Тагезой. Бэль азартна и умна, она желала лично выехать к войскам, она очень любит походы.
– Надо же, а по виду и не сказать, – шепотом удивилась девочка.
– Она такая, – подмигнул король и погрустнел. – Только ребенок родился задолго до срока, мертвый. Это совсем дурная весть и мы её по мере сил скрыли от людей.
– Бедная королева…
– И вдруг появляешься ты, – задумчиво добавил король. – Ты взбалмошная, упрямая, вытворяешь все, что тебе вздумается, не прячешь мыслей и не боишься никого. Ты похожа нравом на матушку королевы, правда, она была, как я помню, еще и мстительна, а порой у неё приключались припадки… Так что ты даже лучше, поверь. Бэль сразу заметила сходство, она к тебе расположена и совсем не случайно называет тебя куколкой. Ты нужна ей. Хотя бы теперь, пока ей особенно тяжело.
– И что мне делать?
– Быть с ней и оставаться собой, – улыбнулся король. – Неужели так сложно выделить в душе местечко для тетушки Бэль и дядюшки Тана?