Зоэ вздохнула, тряхнула волосами, отгоняя чужое влияние. Камни под ногами – гладкие и сухие, на площади пыльно и тепло. Гниль? Нет её!
Пальцы ступают мягко, пятки едва касаются мостовой. Зоэ плывет, скользит – все быстрее. И нет помех на пути, люди оборачиваются, расступаются… толпу словно ножом взрезают! Полнота копится, и потому люди замечают её и вытесняются оттуда, где площадь – заполнена.
И это правильно, ведь ей, наполненной, надо туда, к – безмерно, бесконечно пустому месту чужого ложного танца. Это очевидно и это теперь – главное.
Бубенцы смолкли, башмаки взрослой плясуньи первый раз опробовали ритм, цокнули по камням – и споткнулись на полудвижении. Правый жалобно цвиркнул носовой подковкой.
Зоэ вошла в круг, созданный толпой – и увидела плясунью лицом к лицу. Та недоуменно глядела на выявившуюся из ниоткуда, из сплошной толпы, голенастую невзрослую девчонку в волнующемся платье – синем, как полуденное море… Коридор за спиной Зоэ пропал, кольцо людей сомкнулось и стало единым, готовым дышать в такт. Но теперь толпа видела двоих – и сомневалась: кто именно ей интересен?
Зоэ скинула с плеч шаль, завязала на поясе, покрепче, для проверки дернула узел – и, уперев кулаки в бока, повела плечами. Вздернула подбородок. Мол, зря ты пришла, здесь моё место и вся площадь – моя, даже не зарься.
Взрослая плясунья тоже вздернула подбородок, на лице обозначилась брезгливость. Она зацокала подковками, надвигаясь и норовя вытеснить из круга, вмять в вал людских тел – и так, грубо, избавиться он малолетнего недоразумения. Плясунья была красива, молода. Каждое её движение имело отточенную и однозначную окрашенность опытом и стилем, в котором не бывает разночтений и вариантов. Именно так учат на острове Наяд, – мысленно отметила Зоэ, успевшая насмотреться на подобное. И еще подумала: Ноттэ прав, оплаченные золотом уроки не раскрыли душу, но и ошибся нэрриха не меньше: учителя не погасили в своих ученицах врожденный дар. Вот совсем рядом – плясунья, она пришла на остров жадной и ловкой воровкой, после обучения там она осталась такой же, и такой она вышла на площадь сегодня. Ведь точно знает, подлая, во что ветру обойдется внимание к танцу!
Гибкая рука взрослой плясуньи взлетела, ладонь раскрылась и выпрыснула в ветер щепоть ядовитого безумия. Женщина полагала себя на этой площади – королевой, а ветер был рабом её, еще не клейменным, но в мыслях уже обреченным служить отныне и впредь…
Фигуристая плясунья давила презрением, протыкала рапирами опущенных ресниц, норовила показать себя – взрослую, яркую, привлекательную… и затмить мелкую, никчемную соперницу.
Зоэ не тратила себя на злость. Просто знала свое право и место на площади. Не столь явное, она еще ребенок, у неё нет звонких башмаков и кольца с бубенцами. Но разве это – важно? Зоэ прикрыла глаза, изгоняя сомнения, доверилась чутью и душе. Вдохнула ветер, объединила его свободу – и свою. Не двигаясь, дождалась, пока плясунья надвинется вплотную, со своим наглым цокотом, с жадностью и гневом на искаженном лице… такая она была похожа не на королеву – а лишь на потную фыркающую кобылу… Осознав точность сравнения, Зоэ рассмеялась! Змеи её кудрей шевельнулись, обретая живость и силу.
Зоэ мягко, кончиками пальцев, прихватила край деревянного обруча, когда тот уткнулся в плечо и толкнул тело прочь из круга. Ноготь Зоэ щелкнул по бубенцу, словно подмигнул ему, облизанному огненными бликами. Зоэ резче качнула кольцо, подправила ритм.
В толпе зашумели, прямо за спиной кто-то – Зоэ сразу решила, что Вион – хлопками ладоней повторил и укрепил новый ритм. Взрослая плясунья прикусила губу, поморщилась, дернула кольцо, норовя отнять и его, и право выбирать рисунок танца. Бубенцы засмеялись, часто-часто залепетали, Зоэ раскрыла цветок свободной руки, вырастила до самого дневного зенита, привстала на цыпочки, ощущая тепло – и щедро даря толпе…
И люди первый раз отозвались нестройным еще, смутным «ох!». Волна вздоха прокатилась, обдала затылок жаром, добавила сил, помогла поднырнуть, прокрутиться вьюном… и вывернуть деревянный обруч из жесткой, судорожно сжатой руки плясуньи. Соперница охнула, отшатнулась, башмаки клацнули два шага назад…
Женщина зачерпнула ночь плотно сжатыми горстями, потянулась к гриве притихшего ветра – чтобы наспех, пока он не очнулся, вплести обман.
Зоэ не обернулась. Она шла через круг танца, более не замечая пустотопку. Зоэ дышала ветром и бережно, по перышку, рисовала его крылья… Вот замерла, выбрав место, закинула руки назад, медленно выгнулась. Лопатки, а затем и локти, сошлись за спиной, делая крылья явными – зримыми толпе. Зоэ ощутила в себе готовность к полету…
Медленно, мягко, Зоэ стала разгибаться, высвобождать крылья рук. Трепетные пальцы играли с бликами света, наполняли готовый родиться танец – огнем. Люди не смели вздохнуть, а Зоэ не спешила сорваться с места: складывала крылья, обнимая ладонями плечи, и расправляла их, изгибаясь. Вот всё тело первый раз скрутилось вьюном, юбка взволновалась синим морем, спокойным и летним…
Бубенцы сделали свое и теперь не помогали – мешали! Зоэ, не глядя, бросила звенящий круг в толпу. Она почуяла, как взметнулись руки, много рук – ловить подарок… и сделала первый шаг, пружиня и приседая. Рука прихватила юбку у колена, вторая проследила линию вытянутой, до самого кончика пальца напружиненной, ноги, скользящей по камням…
Второй шаг расширил пространство свободы. И – разогнуться, вырасти, поделиться мечтой о полете… Толпа поймала ощущение, вздохнула – готовая мечтать. И Зоэ осторожно, стараясь не расплескать чашу внимания, шагнула, и снова шагнула – вперед, к середине круга. Там Зоэ развернулась и по-королевски кивнула сопернице, предлагая продолжить спор.
Мельком, холодея, Зоэ отметила и постаралась забыть, чтобы не удивляться, не сбиваться с настроя: Как же так, не Вион ей хлопает, это Эспада! И скалится он так – словно Зоэ и есть сырое мясо, и съесть её надо прямо теперь. Глаза у королевского пса бешеные… даже дышать больно, лучше вовсе на него не глядеть.
Взрослая плясунья фыркнула, передернула плечами и отступила на шаг. Насторожилась, предпочла нырнуть в толпу и сгинуть, чтобы вернуться позже и без помех довершить начатое. Она знает: ночь длинна, праздник еще закипит в полную силу, и тогда новый круг соберет готовых восхищаться и ловить ветер…
– Я не отпускала тебя, – процедила Зоэ, резко выбросила вперед руку, прицелила указующий палец в спину пустотопке. – Отдай то, что не твое. Слышишь? Отдай!
– Не мое, так и не твое, – отозвалась плясунья, дернулась, быстро обернулась… поймала взгляд Зоэ и уже не смогла порвать нить звенящего соперничества. Попыталась наугад подать знак кому-то в толпе. – Пошла прочь, маленькая побирушка. Здесь тебе не подадут.
Зоэ рассмеялась, резко согнулась, округляя спину, целясь сложенными крыльями рук в мостовую, глядя на остывшие её камни… Затем гибко выпрямлялась, руки устремились выше, выше… Ветер следовал за танцем, гладил щеку. Вместе с его незримой ладонью разгоряченное лицо Зоэ поворачивалось вправо, а спина все еще хранила изгиб, пока крылья не расправились окончательно – порывом, вытягивая тело в струнку.
Руки нащупали край платья и поддели, теперь волна не просто качнулась, но стала биться, снова и снова рождаясь и протекая синим шелком.
«О-ле!» – выдохнула толпа, радуясь началу главного танца – яркого, горящего. Без подкованных башмачков Зоэ приходилось рисовать весь ритм щелчками пальцев. Но это было нетрудно, площадь дышала тем же ветром – и свобода его росла, и он, отрастивший крылья, уже мог взлететь, умчаться над крышами к дальнему ночному морю, черному и серебряному…
Но отпущенный на волю ветер не уходил, гладил волосы, уговаривал продолжать танец: он желал познакомиться.
Зоэ ощущала, как горит румянец, как ноги делаются легче с каждым движением. Шелк платья взлетает к самому лицу, и толпа ворочается, целиком принадлежа танцу и плясунье. Вся площадь – блестящие глаза, широкие улыбки, жадные вздохи, вскинутые руки… Кричащая, пестрая масса, вязкая… и само время теряет смысл. Мир меняется, ночь наполняется серебром смеха и жаром дыхания. Кажется – пальцы ступают по лепесткам пламени, ладони гладят гриву ветра. Пока что незнакомого…
«Ах!» – выдохнула толпа, когда Зоэ прокрутилась, заставила платье взлететь и сразу обнять тело плотно, всеми складками… Ветер виновато промолчал, он был чужой этой доле круга – а ведь Зоэ начала опрос с родного для Ноттэ направления! Но сейчас в волосах плетется, обдувает щеки кто-то иной, он – не ближний родич сына заката. Зоэ тихонько вздохнула, шагнула по солнечному кругу и снова закрутилась, поклонилась соседнему ветру, подставляя лицо и раскрывая крылья рук. И – снова пусто. Это не он, полузнакомый, однажды отозвавшийся западный. Еще шаг, вращение… нет ответа. Снова шаг, но молчит и северный, хотя он друг капитана Вико…
Зоэ делала новые шаги, вкручиваясь в ветер и не ощущая ответа, и всякий раз задыхалась от предвкушения… Не получив ответа, на краткий миг изнемогала от острой усталости, но без остановки снова ныряла в круговерть солнечного колеса. Смазанная толпа замечалась лишь искрами бликов в глазах… Зоэ продолжала искать, ощущая себя травинкой, готовой трепетать от слабого дыхания – но пока что прямой, как пика.
Молчит ветер, остается незнакомцем. Зато круг бубенцов, зажатый в зубах неугомонного королевского пса, заходится загнанным сердцем. Бьются, кричат – и помогают дозваться, дотянуться. Еще один пустой шаг – к востоку, и еще… Вот теперь – чистый восток. Краем глаза Зоэ видно, что взрослая плясунья, как надетая на штырь механизма стрелка часов, дергается, кусая губы – и против воли поворачивается на месте, провожает взглядом чужой танец. Еще шаг, очень трудный, он дался куда дороже всех предыдущих.
Волосы Зоэ взвились вихрем, сама она вскрикнула и поникла, сжалась в комок на мостовой, накрыв голову ладонями… и гибко, преодолевая силу встречного ветра – выпрямилась!