Зоэ смотрела в лицо ветра, ловила его в объятия рук, дышала в полную силу. Живые змейки волос трепетали мягко и мирно – они не ядовиты… Ветер это чуял, радовался, прочесывал кудри частым гребнем. Узнанный, он радовался узнаванию!
Бубенцы последний раз звякнули… смолкли.
Ветер прощально коснулся щеки Зоэ, благодаря за танец, и побежал вдаль – за реку, за перелесок. Ветер взвился над скалами, ночной птицей умчался к неблизкому для него, юго-восточного, морю…
Толпа зашевелилась, время восстановило свой ток, звуки обыденности сделались внятны. Взрослая плясунья, сжавшись в комок и накрывшись шалью, выла на одной ноте. Дрожащие её руки часто вытирали нос, пачкались в обильно капающей крови.
Зоэ ссутулилась, повесила голову… нащупала узел шали на талии и расслабила его. Шагнула ближе к толпе, усомнилась… и всё же на ощупь приняла кольцо бубенцов от оскаленного, сыто взрыкнувшего Эспады. Презрительно фыркнула, задумалась на миг. Отдавать пустышке такую настоящую вещь? Да никогда!
На плечи легли ладони Виона – он оттер королевского пса, защитил от толпы, и от него, жадного и опасного.
– Идем, – шепнул Вион, подхватил на руки и понес через толпу, старательно и неловко расступающуюся. Люди благодарно кивали, не решаясь передать в словах радость, опасаясь вздохнуть – и задуть отсвет живого танца…
Король возвышался над площадью, как капитан на мостике! Он стоял на скамье, водруженной на стол, и наблюдал происходящее в подзорную трубу. Едва танец закончился, а Вион вынес запыхавшуюся Зоэ из плотной толпы, король спрыгнул на стол, а оттуда на мостовую. Дождался, пока доны переместят мебель в надлежащее для продолжения ужина положение.
– Определенно, ты интересная куколка, – глаза Бертрана горели хищно. – Садись, тебе нужен отдых. Как-никак, переплясала не случайную девку. Этот ветер должен был достаться Башне, но патор теперь молится во дворце, и для нас его молитвы, – король благочестиво сложил руки, – воистину божья помощь. Тагеза не в деле, багряные не в деле. Могу порадовать Бэль. Утром поедешь с моим псом Эппе, Вионом и Вико туда, не знаю куда… Но ты-то знаешь, правда?
– Догонять ветер, – кивнула Зоэ, виновато моргая и краснея. – Вот еще беда… Я думала, он совсем отпустится, а ведь нет! Волосы помнят прикосновение.
– Он не дурак, разбирается в… волосах, – хмыкнул король, намотав на палец длинную прядь и не отпуская, словно и он запутался, и ему тоже не отделаться от волшебства танца…
Глава 13. Самая темная ночь
Ноттэ настоял на сытном ужине, поданном прежде всех и всяческих обсуждений. Он желал отдохнуть, обдумать события без спешки и разговоров. Зачем перебирать дурное с ноющим от голода животом? Слуги скользили без единого звука, стараясь не глазеть на герцога и тем более не замечать южного еретика, самым бессовестным образом усевшегося за стол рядом с племянником короля и даже – о, ужас – упомянувшего перед тем своего ложного бога…
Герцог выслушал короткую молитву Факундо, серого от усталости, но упрямо явившегося вместе с землисто-бледным графом Пармой. Носилки ждали обоих у порога, пройти пешком от особняка до соседнего дома пока не мог любой из больных, хотя Ноттэ истратил время и силы на лечение графа, изгнав из комнаты свидетелей. По завершении дела уверил всех: Парма наверняка останется жив и уж точно отныне не опасен, то есть – не заразен.
Хосе тоже был здесь, и дрожащей рукой перебирал перья, снова и снова поправлял чернильницу – его, знающего о деле достаточно много, усадили делать записи для герцога, если тот пожелает. Рядом Энрике безмятежно ждал подобных указаний от гранда, и, словно двоих писарей мало, на полу, скрестив ноги, разместился прибывший с мирзой южанин, тоже с очиненным пером и листком, укрепленным на жесткой подкладке…
Пока обед длился, писари отдыхали. Но затем Ноттэ, окончивший трапезу первым, начал негромко диктовать, емкими фразами описывая события от самого их начала, желая создать единую картину произошедшего. Прочие продолжали ужин и по мере надобности дополняли деталями историю. Герцог без смущения признал: да, получил письмо от дядюшки и готовился к войне с югом. Мирза повел плечами и кивнул: все верно, тридцать тысяч сабель ждали приказа о начале штурма перевала, Эо обещал выгодное предательство и легкую сдачу крепости Тольэс. Факундо виновато глянул в потолок, испрашивая прощения у незримого всевидящего – и подтвердил вслух наличие тайного замысла об использовании болезни в целях изменения хода войны. Ноттэ изложил свои наблюдения относительно места возникновения чумной заразы и путей её распространения. Добавил, что приложит все силы для одоления недуга. Внимательно оглядел собравшихся.
– Старые кривотолки и тайны мы исключили. Пора отсылать прочь лишних людей и создавать новые недосказанности.
– Иначе никак, – усмехнулся герцог. – Погоди еще, хотел бы знать под запись напоследок: велик ли уровень опыта Эо?
– Сложный вопрос. Он накопил раха, запас огромен, и я понимаю его источник, что пугает меня всерьез. Эо смог впитать то, что утратил Оллэ… Этот запас дал ему немалую силу, но был за время насаждения болезни в долине частично истрачен. Потому я, устранивший Эо и впитавший его раха, получил не так и много, лишь остаток сил. Видно, пора мне вслух оценить и его, и еще то, что вы, по нашему примеру, именуете кругами опыта. Начиная с седьмого, развитие не сводится к накоплению знаний или навыков. Седьмой круг – нечто вроде вершины гор, куда нэрриха может добрести, опираясь на посох опыта. Далее ему откроется иной путь, станет посильно слияние со своим ветром, теперь я отчетливо вижу… Но, чтобы перейти к высшим уровням развития, надо иметь полную душу. Эо истратил себя на ненависть и жажду власти, то и другое подобно камню на шее. Эо не смог подняться выше и в общем-то… тонул? Погибал. Он не мог удерживать раха, словно раненый человек, теряющий кровь и не способный залечить рану. Но всё же, если оценивать его силы на момент гибели условно и примитивно, со всеми оговорками… Я принял достаточно, чтобы ощущать себя в седьмом круге по опыту и даже в восьмом – по накоплению раха и потенциалу развития. Эо был духовно «шестеркой», по опыту мог претендовать на большее, а раха накопил еще на два-три круга сверх возможностей, ограбив, как я ощущаю – по крайней мере двоих, в том числе Оллэ. Уровень последнего лишь по духовной составляющей на два-три круга выше любого из нас, живущих ныне.
Писари заскрипели перьями, внося последнюю запись. Передали листки, последовательно сверенные и подписанные грандом, герцогом и мирзой, указавшими помимо своих титулов и полное расположение друг к другу, готовность далее решать дело миром и без обид. Факундо чуть подумал и жестом предложил Ноттэ тоже поставить роспись.
– Нэрриха не владеют землями и не имеют власти над людьми, – улыбнулся Ноттэ, рисуя замысловатый и безупречный знак своего ветра.
– Но в этот час ты – наше единственное провидение, – грустно улыбнулся гранд. – Я желал бы иметь подтверждение своим словам.
– У-у, к святым меня еще не причисляли, – прищурился нэрриха.
– И не жди, разве что посмертно, как мученика, – урезонил Факундо, откинулся на подушки и прикрыл веки.
Это была последняя фраза гранда, доступная слуху писарей и иных людей, сочтенных посторонними. Их выдворили из зала, напоследок поручив неустанно следить друг за другом и так исключить подслушивание… Хотя всякому известно: нельзя услышать того, что желает сокрыть нэрриха большого опыта.
Ноттэ помолчал, изучая лица оставшихся за столом, ободряюще улыбнулся хмурому Кортэ, ни звука за вечер не проронившему.
– На правах провидения заявляю: предстоит исполнить как можно скорее и полнее два дела. Мирза Абу – любимый ученик Оллэ в этом поколении людей, а тем, кого мы любим и ценим, мы отдаем толику души, это одинаково для людей и нэрриха. Не менее важно и другое: Абу с раннего детства стал последователем южного учения о священном танце, дарующем благословение и здоровье. Вы, гранд, можете полагать сей танец ересью, но уверяю вас, в исполнении людей верующих он – действует, поскольку является наиболее верно отлаженной формой молитвенной отрешенности. Если вы допустите такое, я просил бы разрешения для Абу и его людей исполнить танец на восходе, на площади перед замком. Это сильно облегчило бы иные мои задачи.
– Еретическое действо сопровождается воззваниями вслух, выкриками?
– Можно ограничиться ритмом, музыкой без единого слова.
– Но и этого Башня не простит мне, – гранд мрачно покосился на мирзу. – Будет прочтена проповедь, мы совершим молебен. А затем просто не заметим некоторых действий, сочтя происходящее следствием болезни, ввергающей людей в предсмертные судороги.
– Мудро, – прошелестел Абу, кланяясь гранду. – И я признателен за право оказать помощь. Можете не сомневаться: после мы останемся на площади, будем ухаживать за больными, мои люди имеют познания во врачевании.
Гранд едва заметно кивнул, признавая предложение приемлемым. Ноттэ допил вино и поглядел на сына тумана.
– Прочее я не хотел бы даже обсуждать. Это дело для нэрриха и плясуний, его итог, если всё пойдет гладко, снимет… проклятие, наложенное на долину безумцем Эо. В наилучшем случае больные, которые доживут до завтрашнего вечера, спасутся. Чума сгинет и еще много лет будет обходить долину, даже приключись страшнейший мор за перевалами.
– Твой нынешний уровень не позволяет совершить подобное, если я верно понял пояснения, – предположил Абу.
– Именно так. Но я обозначил в точности то, что намерен исполнить. Иных путей не вижу. От вас требуется немногое: не мешайте. Могу добавить еще… лично от себя, – тихо, нехотя, вымолвил Ноттэ. – Не стоит думать: чуму принес нэрриха и, значит, подобные ему виновники наших бед. Эо не владел землями и даже не потратил своего золота, ни единого эскудо! Всего лишь пообещал каждому из вас то, чего вы тайно желали. И вашим золотом, вашими людьми, вашими связями наворотил такое… неисправимое.