Теперь можно было вытащить на свежий воздух и Водопьянова.
Водопьянов приподнялся на локтях и в восторге закричал по-русски:
— День, черт его подери! А знаете, нам повезло, — радостно обратился он к Ройсу. — Похоже, что нас отнесло южнее, чем мы думали. Больно уж высоко стоит солнце. Представьте, вдруг мы сейчас у моря Уэндела! И дрейфуем далеко к востоку от Гренландии.
Но если они находились к востоку от Гренландии, то им не имело смысла идти на юг — они бы вышли прямо в открытый океан.
— Мы непременно должны определить, где мы находимся, — сказал Руперт. — Нельзя пускаться в путь, пока мы точно не знаем, куда идем — к земле или в открытое море. Мы не можем позволить себе ни малейшей ошибки.
█
Проблема местоположения занимала их все больше и больше, и как-то, проведя два дня над картами, Руперт начал дотошно восстанавливать все, что с ними про изошло, пытаясь определить хотя бы, какое сегодня число — без этого невозможно было произвести астрономические расчеты.
Снова разыгрался шторм, и солнце скрылось, но когда оно появилось опять, Руперт вышел на холодный, пронизывающий ветер и, держа наготове секстант с уровнем, стал дожидаться, когда солнце достигнет кульминации. Он уже успел определить направление на север — настолько точно, насколько это было возможно в такой близости от магнитного полюса; когда солнце перестало подниматься, он записал азимут и стал вычислять поправку к показаниям секстанта и истинную высоту. Он отыскал в таблице склонение для сегодняшнего числа — они определили дату предположительно— и переписал к себе на листок. Склонение и широта были одного знака, он сложил их и определил широту. Широта была 95°14′, а это означало, что их отнесло почти к Северному полюсу — так далеко от земли, что положение их было безнадежным.
Водопьянов отказывался в это верить.
— Где-то вы ошиблись, — настаивал он. — Сейчас на этой широте солнце так высоко стоять не может. Девяносто пять градусов? Нет, нет! Мы — гораздо южнее.
Руперт отстаивал свои цифры, но не слишком убежденно, тем более что и сам не хотел, чтобы они оказались правильными.
Они провели расчет на предыдущий день, но и тут их результат 83 90' оказался столь же неправдоподобным, ибо означал, что они находятся либо на суше, посреди Гренландии, либо в незамерзающей части Атлантики.
— Может быть, мы прошли через море Линкольна в пролив Робсона! — воскликнул Руперт. — Если так, то все в порядке.
Водопьянов и тут с ним не согласился.
— Льды не дрейфуют в этом направлении. Если мы в самом деле так близко от земли, кругом должны быть большие торосы. А посреди Робсона мы нашли бы чистую воду, — сказал он. — Течение из пролива в море Линкольна всегда свободно ото льдов.
Откуда он все это знает? — удивлялся Руперт. Да и как он может так хорошо знать о берегах Гренландии? За все время они ни разу не обсуждали, что делал каждый из них в этих северных широтах. Руперт отгонял дурные мысли. Он не желал думать о том, чем занимались здесь Водопьянов и его экипаж, погребенный в снегу рядом со своим самолетом.
На другой день он снова определил азимут и с помощью таблиц и часов Водопьянова вычислил широту. И опять получилось то же самое: 83 градуса плюс-минус несколько минут.
— Широта восемьдесят три градуса две минуты, — твердо заявил Водопьянов. — Теперь все правильно.
— Да, но где мы? На востоке или на западе?
— Вполне возможно, что мы около Аляски, а может быть, и где-то над Атлантикой, — сказал Алексей.
— Если бы я знал, как справлялись с этим мореплаватели в старое время, — посетовал Ройс, — я бы смог более или менее точно определить долготу; мне бы вполне хватило для этого ваших часов. — Он рылся в памяти, вороша сведения, которые сохранились у него от флотских времен. Но если он и знал когда-то, как обходились в старину без сигналов точного времени, то теперь забыл начисто.
— Время можно определить по звездам, — вспомнил Водопьянов. — Но сначала надо выяснить, какие звезды есть в вашем ежегоднике и какие из них видны здесь на небе.
«Не слишком ли хорошо он знает наши навигационные методы», — нашептывал Ройсу тайный голос. Но Руперт не пожелал его слушать. Может быть, и русские пользуются теми же методами — что из того, что французы делают это по-другому…
— … но чтобы точно определить наши координаты, — продолжал Водопьянов, — нужен теодолит.
— Нам не требуется такая точность. Ошибка даже на градус не страшна, нас вполне устроит секстант с уровнем.
Водопьянов задумчиво молчал. Он лежал на спине, закрыв глаза, и пытался припомнить, как делаются измерения. Назавтра они вместе уточняли подробности, а на третий день, после того как Руперт отыскал в темном небе нужные звезды, они уже были готовы приступить к делу. Но погода снова их задержала. Небо затянуло тучами, и целых трое суток дул сильный ветер.
Дожидаясь, пока снова распогодится, они вплотную занялись подготовкой к отъезду. Сани, которые Руперт смастерил из длинного металлического трапа, перестраивались и совершенствовались; он испытал их, вытащив на лед и впрягшись в постромки, сделанные из парашютных строп. Сани были достаточно велики, чтобы везти не только Водопьянова, но и его койку, которая стала предметом ожесточенных споров.
— Зачем вам лишний груз? — говорил Водопьянов.
Руперт отвечал, что раскладушка ничего не весит.
— И к тому же в любой момент я могу ее снять.
Остаток пищевых концентратов и ружье с патронами были завернуты в парашютный шелк. Все их разговоры вертелись теперь вокруг того, как уменьшить груз до минимума (решено было взять только спальные мешки, надувную лодку и маленькую шелковую палатку), и всякий раз наступал момент, когда Водопьянов грустно говорил:
— Вам не осилить этого, Руперт, вы не протащите меня на этих санях и десяти километров, а у нас их впереди несколько сот, и идти придется по тяжелому льду. А если мы наткнемся на большие торосы или разводья? Тогда что?
— Я не знаю, что тогда, — досадливо отмахивался Ройс, — так или иначе придется перебираться и через разводья, и через торосы.
Спор продолжался: Ройс был непоколебим, и Водопьянову осталось только пожать плечами. Зато когда речь зашла о выборе пути, последнее слово осталось за русским: идти они решили на восток, а не на запад.
Отъезд им дался нелегко, и суеверный Руперт счел это дурным предзнаменованием.
Длина саней была больше четырех метров — Руперт рассчитал величину полозьев, исходя из веса Водопьянова. Но полозья прилипали ко льду, и сани еле ползли. Тронулись в путь ранним утром, еще затемно. Укрепись койку на санях и втащить на нее Водопьянова, одетого и упакованного в спальный мешок, стоило Ройсу немалых трудов. Нервы у обоих были напряжены до предела. Ройс задул фонарь, повесил его на одну из вертикальных стоек саней, надел лямки на плечи и, натянув длинные постромки, словно мул, сдвинул сани с места.
— Ни пуха ни пера! — пожелал Водопьянов, пытаясь его развеселить.
— Идите к черту! — невесело отозвался Ройс. — Да не тычьте вы все время этой пешней. Только, когда я попрошу.
— Ладно, — примирительно сказал Водопьянов, видя, что Руперт явно не расположен к шуткам.
Они двигались не по снегу, а по толстому слою толченого льда. По этому сухому кристаллическому покрытию, когда оно лежало на твердой ледяной подушке, сани шли сносно, но стоило им въехать даже в неглубокий снежный занос, и они застревали; Руперту приходилось снимать лямки и толкать их сзади.
Водопьянов страдал, глядя, как надрывается Ройс, и пытался ему помочь, изо всех сил работая своей длинной пешней. Кругом, в свете серого арктического дня, расстилалась тусклая ледяная гладь, которую там и сям пересекали белые, до блеска вылизанные ветром заструги. Над их бесчисленными гребешками, над безмолвным простором застывшего моря носились хрупкие кристаллики снега.
Они не разговаривали, ни разу не перебросились лишним словом, и, хотя здравый смысл подсказывал Руперту, что вся эта затея безнадежна, что-то другое, помимо здравого смысла, не позволяло ему опустить руки. Источником, питавшим это «другое», были его странные жизненные принципы и сознание своего человеческого долга. Это-то и поддерживало его, толкало вперед. За этот первый день, который длился четыре светлых часа, Руперт выполнил, прихватив еще бледные сумерки и изрядную часть ночи, тот минимум, который установил для себя, — семь километров. Во всяком случае, он так считал, когда остановился на ночлег.
— Придется сходить назад к самолету, — сказал он Водопьянову, стащив койку на лед и поставив над ней палатку.
Водопьянов был рад, что кончился этот тяжкий день — еще один долгий день его мучительной беспомощности.
— Зачем? — спросил он. — Что случилось?
Руперт на минуту присел, обессиленный усталостью и болью в натруженных плечах и стертых ногах.
— Это не сани виноваты, что нам трудно ехать по снегу, — сказал он русскому, — а мои ноги. Мне нужны лыжи.
Водопьянов не стал спорить.
— Я думал об этом, — признался он, — еще до того, как мы тронулись в путь, но что было зря говорить? Откуда взять лыжи?
— А желоба, которые я оторвал?
— Они же металлические…
— Ничего, сойдут, — сказал Руперт и встал. — Я ненадолго. Но если до утра не вернусь, вы не волнуйтесь. Может, я там заночую.
Прежде чем отправиться в путь, он впервые за день приготовил горячую еду из растопленного снега и комплексного концентрата, а затем, оставив Водопьянова в палатке, двинулся назад по своим следам, поблескивавшим при свете луны, к самолету, который неясно маячил на темно-синем горизонте.
Над бескрайней белой пустыней висела гнетущая, почти осязаемая тишина. Руперт чувствовал себя таким заброшенным, что даже боялся об этом думать. В этом абсолютном одиночестве мысли его часто обращались к Джо: сейчас он любил жену больше, чем когда бы то ни было, и чувство его было бы нежным, трепетным, даже страстным, если бы в нем жила хоть какая-то надежда, если бы он хоть чуточку верил, что увидит ее снова.