До сих пор Руперт не испытывал особой тревоги, но, прождав один в этой комнате с четверть часа, он стал нервничать. Он уже хотел открыть дверь, но тут в кабинет вошел другой милиционер; сняв фуражку, он положил ее на стол и предложил Руперту папиросу, от которой тот отказался.
— Вы говорите по-русски? — спросил милиционер.
Он был молод, подтянут, на его высоких сапогах не было ни пылинки. Судя по звездочкам на погонах, это был офицер.
— Я говорю плохо, — ответил Руперт. — Где мадам Водопьянова?
— С ней ничего не случилось, — отозвался офицер. — Как вы оказались в Севастополе?
— Я у вас гость, узнайте у моих русских друзей, — проговорил Руперт.
Он спрашивал себя, почему они не задержали заодно и Федора. Почему они отпустили его с такой легкостью?
— Вы сразу пошли в Херсонесский музей?
Молодой офицер курил папиросу, не спуская глаз со своей жертвы. Руперт решил, что и этот милиционер, по-видимому, ничего о нем не знает.
— Встаньте, пожалуйста, — попросил тот. Руперт нехотя поднялся. Он сидел на своем путеводителе, и офицер, наклонившись вперед, спросил: — Что это за книга, мистер Ройс?
«Значит, он знает, кто я!» Не дотрагиваясь до книги, Руперт ответил, что это путеводитель.
— Позвольте взглянуть.
Руперт взял со стула книгу и впервые почувствовал, какая страшная ему грозит опасность. Он исписал несколько страниц ручкой Колмена. На память ему приходили отдельные фразы: «Подходы к Севастополю не охраняются. На холмах нет никаких признаков оборонительных сооружений. Балаклава — закрытый город»…
Все это были довольно невинные наблюдения, предназначенные скорее для Лилла, чем для Колмена. Но любое исследование, которому подвергла бы книгу опытная контрразведка, должно было обнаружить, что он вел в ней записи симпатическими чернилами. Это уже подразумевало самое худшее. Неужели одного такого факта достаточно, чтобы его осудить?
Он почувствовал сильное искушение спрятать ручку, которая торчала у него из кармана рубашки, но удержался и решил не поддаваться панике. Слишком многое было сейчас поставлено на карту.
— На английском, — сказал офицер, перелистывая книгу. Он довольно сносно прочитал английский текст под рисунком — «Дети купаются в море под наблюдением врача. Евпатория».
Если бы он посмотрел страницы на свет, он безусловно заметил бы следы записей, хотя Руперт и старался писать без нажима. Какая глупая, ребяческая выдумка! Неужели такими идиотскими фокусами можно решать судьбы мира?
— В Евпатории, рядом с товарной станцией, стоит памятник русским солдатам, которые сражались против англичан и французов в восемьсот пятьдесят четвертом году. Это очень старый город, — произнес офицер. — Вы туда поедете?
— Не знаю, — ответил Руперт.
— Теперь этот курорт предоставлен детям. Там наилучший климат в стране. Песок на пляже не содержит пыли, поблизости нет заводов, температура всегда отличная. Каждый год в Евпатории отдыхает у моря свыше ста тысяч детей.
Руперт кивнул. Офицер перелистывал путеводитель, рассматривая иллюстрации, потом поглядел на Руперта.
— Разве вы не знали, что Севастополь закрыт для иностранцев, мистер Ройс? — спросил он.
— Знал. Но я думал, что мы получили разрешение. Это не моя… — Он не находил русского слова, чтобы сказать «забота» и вместо этого произнес — …работа.
— Ну, а Херсонес? — осведомился офицер. — Разве вы не знали, что Херсонесский полуостров закрыт для всех, даже для советских туристов?
Руперт получил, наконец, нечаянное, но вполне авторитетное подтверждение того, что хотелось знать молодому Колмену; да и Лилл мог быть доволен. Если полуостров закрыт даже для советских людей, значит, там расположено что-то очень важное.
— Нет, я не знал. — Руперт мобилизовал весь свой запас русских слов — К сожалению, меня особенно интересовал Херсонес. Я приехал в Советскую Россию, чтобы познакомиться с древнегреческими колониями. Херсонесский полуостров одно из самых интересных мест.
— Понимаю, — протянул офицер. Он все еще держал в руках путеводитель. С приятной улыбкой он сказал по-английски — Подождите, пожалуйста, минутку.
Он ушел, унеся с собой книгу.
Пальцы Руперта потянулись к ручке Колмена. Но он сдержался и оставил ее в покое. Однако он не мог подавить своего страха. Руперт был потрясен собственной глупостью. Он вспомнил, как арестовали немецкую пару. Колмен сказал: «У них есть свои способы выяснить, чем вы занимаетесь в действительности». Руперт подумал о Роланде, и его обожгло сознание собственной вины. Роланд может пострадать больше всего. Пострадать могут и Джо, и Тэсс, но они, по крайней мере, находятся в безопасности. Пострадать может и Нина. Федора он ненавидел. Вероятно, все это его рук дело. Похоже, что именно Федор задумал всю эту операцию; он довел его до двери музея, а потом бросил. Нина была тут, по-видимому, ни при чем. Вряд ли ее смогут в чем-нибудь обвинить, и она, наверно, сумеет из этого выпутаться. Что касается его самого…
Руперт терзался угрызениями совести минут десять, виня во всем себя. Лучшей участи он не заслуживает, не надо быть таким болваном.
Тут дверь отворилась; на этот раз вошла Нина.
— Руперт! — Она бросилась к нему, точно он избежал серьезной опасности. — Я так огорчена! — Ее искренние чистые глаза выражали раскаяние. — Это все моя вина. Когда я звонила секретарю горкома, я ничего не сказала о Херсонесе. Я думала, что это часть Севастополя. Простите меня, я такая дура!
— Ничего, — утешил он ее. — Мы можем идти?
— Да. Федор Николаевич был у секретаря горкома, и тот сюда позвонил. Он сказал, что Херсонес закрыт для всех, даже для Федора Николаевича. Это военная зона. Мне это не пришло в голову. Дурная русская привычка — не доводить дела до конца. Когда нам кажется, что все в порядке, мы становимся легкомысленными. Такая безалаберность! Простите меня!
— Ладно, не расстраивайтесь, — успокаивал ее Руперт.
За спиной Нины стоял милиционер, который доставил их в отделение. Вид у него был сконфуженный.
— Я так на него разозлилась, — говорила Нина, кивая на милиционера. — Должен же он был о вас слышать. Ничего не понимаю. Похоже, что он даже газет не читает. Мог нам просто сказать, чтобы мы уехали из Херсонеса, вместо того чтобы тащить нас сюда.
— Не беда, — произнес Руперт, которому не терпелось поскорее уехать. — Давайте больше об этом не думать.
— Но мы можем посмотреть еще город. Нам разрешили. Посмотрим панораму.
— Нет, не стоит. Поедем обратно в санаторий.
— Но почему бы нам не остаться? — уговаривала Нина, пока они спускались по ступенькам в сопровождении милиционера, который следовал за ними по пятам. — Я никогда себе не прощу, если вы тут ничего не увидите.
Руперт взял ее под руку.
— Офицер, который меня допрашивал, забрал мой английский путеводитель — тот, что я купил в Ялте. Могли бы вы получить его обратно?
Нина сказала несколько слов милиционеру, который смотрел на нее теперь уже другими глазами. Тот повернулся и исчез за дверью, ведшей в голые комнаты участка, а Руперт и Нина снова стали ждать.
— Дежурный, который взял вашу книгу, ушел. — сообщил, вернувшись, милиционер. — Мы не можем ее найти. Но мы перешлем ее вам в санаторий по почте.
— Она нужна мне сейчас!
— Мы купим другой экземпляр, — нашла выход Нина.
Руперт понимал, что ему даже не так важно вернуть книгу, как спокойно, без паники обдумать свое положение. Не преувеличивает ли он опасность? Может быть, произошло простое недоразумение. Ну, а вдруг его тайные подозрения верны? Тогда ему надо выручить книгу во что бы то ни стало.
— Мне нужна моя книга, — заявил он Нине.
— Но зачем? Мы достанем другую.
— Сам не знаю зачем. Но я хочу, чтобы мне ее возвратили.
Ока снова обратилась к милиционеру. Тот ушел опять, а когда вернулся, сказал, что говорил с офицером по телефону. Офицер передал, что оставил книгу на столе, но там ее нет. Она пропала.
Руперт понял, что настаивать бесполезно и даже опасно.
— Ладно, — пожал он плечами, положившись на судьбу. — Так и быть, посмотрим вашу панораму, а потом вернемся сюда еще раз и узнаем, не нашлась ли книга.
— Отлично, — обрадовалась Нина. — Но я думаю, что мы могли бы купить ее даже здесь, в Севастополе. Я не сомневаюсь, что ее можно найти в любом книжном магазине.
— На английском?
— Конечно. Она нужна изучающим иностранные языки.
Руперт даже вспотел от волнения, и Нина почувствовала, что он не на шутку взволнован.
— Пожалуйста, не огорчайтесь, — попросила она. — Не всегда все идет ладно. Не надо принимать это к сердцу.
Они под руку вышли на улицу. У подъезда стояла их машина; рядом с водителем сидел Федор и читал небольшую книгу в синей обложке. Руперт вздрогнул.
— Она у Федора! — выпалил он.
— Я нашел русский путеводитель по Крыму, — обронил Федор, лениво поглядывая на Руперта. — Вот не знал, что Севастополю дал название Суворов и что по-гречески это означает: «Прекрасный город». А вы это знали? — спросил он у Руперта, когда тот садился в машину.
— Ничего я не знал, — сердито огрызнулся Руперт.
Руперт пытался разгадать Федора. Простак он или хитрец? Не нарочно ли он подстроил весь этот таинственный инцидент? О чем он знает или догадывается? Почему он купил тот же путеводитель, но на русском языке? На худощавом, спокойном лице Федора нельзя было прочесть ничего. Но, наверно, подумал Руперт, таким же непроницаемым кажется Федору и лицо его английского спутника, и, уж конечно, Тедди невдомек, как мучает Руперта совесть.
«Господи, ну и влип же я в гадкую историю!» — мысленно корил он себя. И все же он знал, что главной бедой было не это, а разлад в его душе. Борьба миров происходила и в его собственном сознании. Это он теперь понимал.
Машина снова повезла их вверх; выйдя из нее, они очутились в круглом здании и увидели огромную круговую панораму обороны Малахова кургана. На ней были изображены все подробности битвы: солдаты, пушки, кучи пушечных ядер, врачи в