Эти слова прозвучали бы довольно туманно, если бы выступлению Ная не предшествовало интервью с Фредди. Несмотря на всю свою сдержанность и осторожность, Най явно стоял на противоположной точке зрения. Фредди молча сгорбился на стуле в позе боксера, ожидающего Сигнала, чтобы снова броситься в атаку.
— А где же Бендиго? — вызывающе крикнул он в телевизор. — Давайте уж сюда всю шайку разом!
Но Бендиго не появился. Нефть предпочитала не высказываться публично, даже в порядке самозащиты, нечего зря собак дразнить.
— Не знаю, как можно принимать этого человека всерьез, — сказала Пегги про Найя. — Я знала его, когда он был моложе, большего болвана трудно себе представить. Не мог сосчитать до десяти, даже на пальцах.
Фредди не отозвался. Он все еще ждал, что на экране появится Рандольф или Пинк Бендиго, но вместо них показали киноактрису с пышным бюстом, которая чуть было не утонула в Карибском море.
— Поставь какую-нибудь пластинку, Пепи, — сказал, поднимаясь со стула, Фредди. — Ту самую, битлсов — «Да, да, да». Она меня взбадривает.
Руперт и Джо как-то притихли. Я услышал, как Фредди сказал Руперту:
— Пойдем поговорим.
Они исчезли: по-видимому, встреча и была затеяна ради этого разговора, и хотя я перескажу его вольно, как уже не раз делал, уверен, что беседа шла именно так.
█
Фредди опьянел и порой терял нить этого неприятного объяснения. А может быть, он только притворялся — слишком уж неприглядной была его роль. Они сидели в уютном кабинете хозяина, где на стенах висели картины Брака, Шагала, Миро и Георга Гросса, — Фредди устроился в удобном черном кресле, под боком у него блаженствовал залезший в кресло скотчтеррьер. Фредди заговорил с шпионаже и шпионах.
— Большинство людей обо всем этом даже и не подозревает, — заявил он с таким видом, будто тщательно исследовал этот вопрос и пришел к неожиданным выводам. — А между тем факт налицо, верно? Все время кого-то арестовывают. Людей вовлекают в темные дела, и рано или поздно МИ-5[19] или кто-нибудь еще их разоблачает. Простодушная доверчивость! Вот в чем корень зла.
Что хотел сказать этим Фредди?
— Шпионаж — это не досужая выдумка, Руперт.
— Знаю.
— А чего они хотят, ты знаешь?
— От меня или от вас? — сухо осведомился Руперт.
— Лилл хочет, чтобы мы от тебя отделались. Совсем отделались, выставили со всех постов. Если мы тебя выставим, говорит Лилл, он позаботится, чтобы у тебя не было неприятностей и все обошлось без публичного скандала. Он имел в виду эту русскую. Она сможет уехать. Это очень умная женщина. В общем, ты сам все понимаешь.
— Да. Значит, цена, которую я должен заплатить, — уход из дела?
— Какая там цена? — вдруг протрезвел Фредди. — Это ультиматум. Они знают, что сейчас я не могу пойти на скандал. Понимаешь, мне не оставили выбора. Хотят свести с тобой счеты моими руками — а что я могу поделать?
— Ну, а если я не соглашусь? Что тогда?
— Он задержит твою русскую.
— Я не о том. Я спрашиваю, что ты сделаешь, если я не приму ультиматум Лилла?
Фредди расстегнул пиджак и распустил галстук, словно ему стало душно.
— И не спрашивай, — выдавил он из себя.
— Почему? Я хочу знать, чего мне ждать от тебя, если я не уступлю Лиллу.
— Ничего хорошего ты от меня не жди, — угрюмо произнес Фредди. — Ровным счетом ничего. У меня сейчас слишком много поставлено на карту.
— Понимаю, — кивнул Руперт.
— Не буду тебя обманывать. Скандал погубил бы все, чего я добиваюсь. Сейчас я не могу рисковать. Не могу. Ты понимаешь мое положение?
— Понимаю. Но я думаю о своем положении.
— Сейчас я не могу рисковать, — с огорчением повторил Фредди.
— Ладно, — медленно произнес Руперт. — Не буду усложнять твое положение, Фредди. Ты мне ничем не обязан. Я уйду.
Руперт знал, что возражать бесполезно. Зачем?
— Но ты берегись, — добавил Фредди, — они от тебя не отцепятся.
— Больше они мне уже ничем повредить не смогут, — заметил Руперт.
— Как знать? — мрачно развел руками Фредди. — Я спрашивал Лилла, не все ли равно, завербовали тебя русские или нет, раз ты ведешь себя как надо.
— Положим, это не все равно, — проронил Руперт.
— Пожалуй. До чего же мне не хочется расставаться с тобой, Руперт! Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я так мечтал…
Руперт поднялся.
— Я могу лишь обещать тебе, — сказал Фредди, — что ты сможешь уйти пристойно. На этом я настоял.
— Какое это имеет значение?
— Имеет. Для меня. И для Джо.
Выходя из комнаты, Фредди добавил:
— Ничего, я еще посчитаюсь с этим старым ублюдком Лиллом. Да и Рандольфу припомню. Пусть только улетит твоя русская.
Они вернулись к нам в самый разгар веселья, оба были чем-то угнетены и молчаливы; всем стало ясно, что они приняли какое-то решение. А я понял, что каждый из них лишился чего-то дорогого для себя.
Даже Джо это почувствовала. Она поднялась, ласково взяла Руперта под руку и сказала, что им пора домой. Они быстро ушли, не дожидаясь «роллс-ройса» Фредди, хотя машина была уже вызвана, чтобы их отвезти.
█
Теплым, почти летним днем Руперт, Роланд и я глядели, как пассажиры собираются в зале ожидания лондонского аэропорта. Руперт попросил меня поехать с ним, и я с удивлением обнаружил в машине Роланда.
— У него каникулы, — объяснил Руперт.
Но, по-моему, он захватил Роланда для того, чтобы придать проводам семейный характер, а меня взял за компанию. Утром он позвонил по телефону в советское торгпредство, и ему сообщили, что члены делегации улетают сегодня, как было намечено (большинство давно вернулись на родину). Может ли он поговорить с госпожой Водопьяновой? Ее нет. Не было ее и в посольстве.
— Отсюда не видно самолетов, — пожаловался Роланд, когда мы стояли внизу. — Пойдем на крышу!
— Подождем еще немного, — сказал, сдерживая нетерпение, Руперт.
Но мне тоже хотелось посмотреть, что там выло и гремело у нас над головами, и мы с Роландом поднялись наверх.
Сквозь стеклянную стену я вдруг увидел внизу Нину. Она ожидала посадки на самом аэродроме. Как видно, она прошла через какой-то другой ход и стояла в очереди к маленькому автобусу, который подвозил пассажиров к самолетам.
— Вон она! — обрадовался я, и мы помчались вниз сообщить нашу новость Руперту.
— Подождите здесь! — приказал он и побежал по эскалатору к выходу, где стояла девушка в форме.
Мы не послушались и последовали за ним.
— Нина! — закричал он.
Она не услышала.
— Можно туда пройти? — спросил он девушку. — На минуту. По важному делу.
— Нет, это запрещено.
— Черт возьми…
Он стал снова звать: «Нина! Нина!» Она была уже в автобусе, но кто-то жестом указал ей на Руперта. Нина выглянула в окно и заспорила со служащим аэропорта, и в эту минуту автобус тронулся. Я успел лишь мельком увидеть ее лицо, лицо человека из другого мира, обычно такое ясное, а сейчас полное печали.
— Могу я подойти к этому русскому самолету? — упрашивал Руперт девушку. — Разрешите, пожалуйста. На одну минуту.
— С удовольствием, если у вас есть дипломатический паспорт или удостоверение министерства иностранных дел, — ответила она. — Пассажиры уже прошли таможенный досмотр.
Мы побежали на крышу, откуда было видно, как стартуют самолеты.
— Они похожи на крабов, — воскликнул Роланд. — Взгляните на тот самолет, вон там!
Мы с Рупертом ждали молча, пока не услышали, как голос в репродукторе объявил, что в Москву отправляется самолет Аэрофлота, и не увидели, как белая реактивная громадина с закинутыми назад крыльями поползла по взлетной дорожке, волоча по бетону тяжелое брюхо. Потом она вдруг подскочила и повисла в воздухе низко над землей. Какие-то лица в окошках промелькнули над головой, нас обдало волной горячего воздуха, и Нина исчезла — на этот раз, Руперт знал: уже навсегда.
Меня бы удивило, если бы Руперт сложил оружие, — это было не в его характере; но никто не поверил бы, что и Фредди забудет, как его унизили. Я не сомневался: что-то должно произойти.
Впрочем, лично я не очень был этим занят, все мои мысли были поглощены судебным процессом Пепи. Я пытался доказать ей, что самое благоразумное в ее положении— признать себя виновной. Тогда она могла бы избежать тюрьмы. Я уговаривал ее не валять дурака, потому что сидеть в тюрьме — не лучший способ защищать свои убеждения. Однако с Пепи творилось что-то непонятное. Она была очень ласкова и со мной не спорила, но в то же время не желала уступать, а когда я говорил, что необходимо признать себя виновной, только зло издевалась в ответ. Разве я что-нибудь понимаю? Я чуть было не сделал ей предложения, но вовремя догадался, что она и над этим посмеется, и промолчал. Я видел, что она решила сесть в тюрьму.
И вот Скотти, Кэти, Руперт и я снова препирались с Пепи, прохаживаясь с нею по коридорам недавно отремонтированного здания суда. Спорил с ней и Парк, размахивая у нее перед носом белой папкой с красными ленточками.
— Побойтесь бога, Пепи, — отчаивался Парк, в голосе его звучало профессиональное рвение. — Вы уже были осуждены условно, и если вздумаете оспаривать обвинение, вас все равно признают виновной, независимо от того, кто будет судьей; вы получите в лучшем случае шесть месяцев тюрьмы, а в худшем — три года. Таков закон.
— Но ведь я полицейского не ударила, — упрямо твердила Пепи, — зачем же я буду признавать себя виновной?
В Скотти проснулся здравый смысл деревенского жителя.
— Не болтай чепуху, — отчитывал он дочь. — Сесть в тюрьму — не самый лучший способ отстаивать свои взгляды. Ты уже сделала все, что могла. Брось дурить.
Пепи не хотелось спорить с отцом.
— Все равно, — пожимая плечами, сказала она надменно, — я не стану врать для их удовольствия.
Руперт наблюдал за ними молча. Я знал, что в душе он согласен с Пепи, потому что она ведет себя честно и не желает идти на уступки, чем бы это ей ни грозило. Наверно, Руперт лучше понимал Пепи, чем мы все, — он один не пытался ее переубедить.