Никомах видел, как Димн схватился за оружие.
– Ты можешь убить меня, Димн. Но я не хочу… Не буду!..
Он вырвался из храма и побежал по улице, ослепленный слезами и солнцем.
– Так смотри же, Никомах, – глухо донеслось из храма, – не выдай меня!
Юноша, удрученный тайной, которой не мог вынести, долго бродил по узким, слепым улицам, среди желтых глиняных стен. Он старался избежать встречи с кем-нибудь из своих друзей, которые сразу заметили бы, что с ним случилось неладное…
Молчать. Забыть. Выбросить из памяти сегодняшнее утро, как злое наваждение. Не было этого. Он не видел и не слышал Димна.
Но, помимо сознания, он искал защиты и помощи. Блуждания привели его к Кебалину, к его старшему брату. Кебалин сразу понял серьезность положения. Знать это и не предупредить царя – преступление, за которое надлежит смерть. Кроме того, ему стало страшно и за царя. Если Александр умрет, что будет с македонянами, что будет с ним самим и его братом здесь, в такой далекой от родины и в такой враждебной стране? А кроме всего этого, он любил Александра.
– Я иду.
Никомах ни о чем не спрашивал: он понял, что брат идет к царю. Никомаху нельзя было идти вместе с ним, иначе Димн сразу догадается, что его хотят выдать. Кебалин подошел к царскому дворцу и здесь остановился. Он не был достаточно знатен, чтобы войти к царю. Надо подождать, – может, кто-нибудь из военачальников пойдет во дворец, а может, появится и сам царь…
Вскоре на площади перед дворцом появился военачальник царской конницы Филота, сын Пармениона. Окруженный свитой, в пурпуровом плаще, в сандалиях, украшенных золотом, Филота с надменной осанкой проходил мимо. Кебалин остановил его:
– Прошу тебя, Филота, проведи меня к царю. У меня есть к нему очень важное дело. Прошу тебя, убеди его выслушать меня поскорее!
Филота взглянул на него, будто Зевс с Олимпа:
– Что за важное дело у тебя, что непременно надо говорить с царем?
– Я знаю… о заговоре! Царя хотят убить!
– Кто?
– Димн задумал убить царя. Он сам сказал Никомаху!
Филота иронически усмехнулся:
– Что, друзья поссорились? И теперь один наговаривает на другого?
– Нет, Филота, тут не ссора, поверь мне. И скажи обо мне царю, я обязан предупредить его!
– Хорошо. Скажу.
Филота пожал плечами и прошел во дворец.
Бежали минуты, уплывали часы. Тени на улицах стали фиолетовыми. Македонские вельможи входили во дворец и уходили из дворца. Смеялись, сидя на белых ступенях, македонские мальчики, дети знатных людей, взятые во дворец для услуг царю и для обучения.
Кебалин терпеливо ждал.
Наконец из дворца вышел Филота. Кебалин тотчас поспешил к нему:
– Ты видел царя, Филота?
– Конечно. Мы долго разговаривали с ним. О разных делах.
– Ты сказал обо мне царю, Филота?
– Да как-то не было подходящей минуты.
Филота прошел было несколько шагов, но остановился, обернулся через плечо:
– Завтра я буду разговаривать с царем наедине. Вот тогда и скажу о твоем деле.
И он ушел, сверкая расшитым плащом, тяжелыми золотыми браслетами и драгоценными ножнами короткого меча. Свита последовала за ним, такая же надменная. Еще бы, они служат одному из самых сильных и влиятельных военачальников во всем македонском войске.
Солнце зашло. Тьма накрыла город.
– Нехорошее дело, – в раздумье сказал Кебалин, вернувшись домой.
– Я не виноват, Кебалин! – жалобно отозвался Никомах.
– Я не о тебе. Нехорошо, что Филота ничего не сказал царю.
– Он скажет завтра, Кебалин!
– А что, если те… твои друзья придут к царю раньше нас и признаются? Или их поймают и заставят сказать… Как на нас посмотрит царь?
– Кебалин, мы ни в чем не виноваты!
– В таких случаях оправдаться трудно, меч сечет и виноватых, и невиновных…
На другой день первой заботой было узнать, был ли во дворце Филота и сказал ли о нем царю. Кебалин почти весь день слонялся около дворца, лишь вечером он увидел Филоту.
– Я совсем забыл о тебе, – небрежно ответил Филота. – Скажу царю в следующий раз.
Кебалин, угрюмый, расстроенный, понял, что надо искать к царю других путей. Время проходит, опасность, быть может, совсем близка… Вот уже целых два дня он носит в себе тайну, которая сжигает его. Он набрался решимости и вошел во дворец, стража преградила ему дорогу. На счастье, Кебалина увидел молодой Метрон, хранитель царского оружия. Метрон знал Кебалина и впустил его.
– Проведи меня к царю, Метрон! У меня к нему очень важное дело.
– Что мне сказать царю, Кебалин?
– Скажи… что его хотят убить.
Метрон побледнел:
– Пройди сюда. Жди здесь.
Метрон втолкнул Кебалина в комнату, где хранилось царское оружие, и захлопнул дверь.
Кебалин слышал, как удалялись его торопливые шаги, затихая в глубине дворцовых покоев.
Александр мылся в ванне. Это была та самая светящаяся зеленым лунным светом ванна из оникса, взятая в лагере Дария после битвы при Иссе. Золотые флаконы с благовониями, сосуды с душистыми маслами и притираниями мягко мерцали в нишах, под колеблющимся светом золотых светильников.
Александр с наслаждением дышал запахом розовой эссенции, которую только что влили в прозрачную воду ванны. Легкая дремота, приятные грезы обволакивали его. Сам того не замечая, македонский царь, столько раз ночевавший у костра в походной хламиде, все больше привыкал к роскоши.
Внезапно в эту сладкую тишину ворвался чей-то тревожный голос:
– Пустите меня к царю, пустите, дело не ждет! Царю угрожает опасность!
Сразу исчезло все – покой, дремота, волшебное забытье. Александр накинул льняную простыню.
– Пусть войдет.
Метрон дрожал от волнения.
– Царь, тебя хотят убить. Это сказал Кебалин. Он в оружейной, я задержал его.
Глаза Александра стали холодными и жестокими. Он потребовал одежду и стремительным шагом направился в оружейную. Увидев его, Кебалин всплеснул руками от радости:
– Царь! Слава богам, я вижу тебя живым и невредимым!
Александр тут же, в оружейной, допросил его. Кебалин рассказал все, что узнал от брата.
– Но ты, зная это, два дня молчал?
Кебалину пришлось рассказать про Филоту.
– Я два раза просил его предупредить тебя, царь!
– Два раза?
– Да. Два раза. Он обещал, но не нашел времени. Потому я здесь.
– Два раза… И он два раза промолчал?!
Царь сел на скамью. Плечи его поникли, словно на них навалилась тяжесть. Крепко сжав губы, он глядел в пол, покрытый изразцами, будто смертельно раненный человек.
Расследовать заговор собрались ближайшие друзья царя, его этеры. Велели схватить и привести Димна. Послали за Филотой.
Филота вошел, как всегда, с высоко поднятой головой. Он встретил холодный, вопрошающий взгляд царя и спокойно выдержал его. Он еще не знал, в чем его обвиняют.
Димна принесли на руках. В ту минуту, когда царская стража пришла за ним, он ударил себя мечом. Его принесли и положили на пол. И тотчас на плитах возникло темное пятно крови.
Александр подошел к нему.
– Что вынудило тебя, Димн, на такое преступление? – с глубокой горечью сказал он. – Видно, тебе Филота показался достойнее македонского трона, чем я?
Димн поднял на царя угасающие глаза. Хотел что-то ответить, но потерял сознание. Через минуту он умер.
Этеры в смущении переглянулись. Умер единственный человек, который мог до конца раскрыть заговор. Александр отошел от него и опустился в кресло.
– Кебалин заслуживает крайнего наказания, если он скрывал заговор против моей жизни, – сказал он, устремив на Филоту потемневшие глаза, – но он утверждает, что в этом виноват ты, Филота. Чем теснее наша с тобой дружба, тем преступнее твое укрывательство. Смотри, Филота, сейчас у тебя благосклонный судья. Если ты еще можешь опровергнуть то, в чем обвиняют тебя, – опровергни!
Филота не смутился:
– Да, царь. Кебалин действительно передал мне слова Никомаха. Но я не придал им никакого значения. Друзья поссорились, и все. Я просто боялся, что здесь меня поднимут на смех, если я буду тебе рассказывать об этом!
Царь указал ему на окровавленное тело Димна. Филота нахмурился.
– Да, – сказал он, – если Димн покончил с собой, значит мне действительно не следовало молчать.
Кругом сгустилась враждебная тишина. Филота оглянулся. И, увидев холодные, замкнутые лица этеров, их глаза, полные ненависти, вдруг бросился к царю и обнял его колени:
– Александр, умоляю тебя, суди обо мне не по этой моей ошибке, а по нашей прошлой дружбе. Ведь я молчал не умышленно, я просто не придал этому доносу значения. Я ничего не знаю о Димне, я ничего не знаю о заговоре!
Александр пристально глядел на него, стараясь понять не то, о чем он говорит, а то, о чем он умалчивает.
Наконец Александр протянул Филоте правую руку в знак примирения. И, тяжело вздохнув, ушел.
Эту ночь было трудно пережить. Александр ходил взад и вперед в гнетущей тоске. Гефестион, который молча сидел в кресле, поднялся, чтобы уйти. Но Александр остановил его:
– Не уходи, Гефестион, не уходи! Не оставляй меня, Гефестион!
Он так умолял, словно боялся, что Гефестион исчезнет навсегда, если уйдет сейчас из его спальни, и он, Александр, останется один, совсем один… Потому что он уже не знает теперь, кому можно доверять, если Филота все-таки изменил? Был ли он царю истинным другом? Или затаил свое коварство до того благоприятного для его замыслов дня, когда он убьет Александра и сам станет царем?
Изменял ли Филота Александру на его военном пути? Всегда отважный в бою, решительный, уверенный в себе, Филота был большим военачальником… Несмотря на доносы рыжей Антигоны, Александр всю конницу отдал в его руки, а конница стала в македонских войсках решающей силой… С этой силой Филота сможет захватить царскую власть…
А зачем ему эта власть?
Александр знал зачем. Затем, чтобы повернуть все течение государственных дел по-своему, так, как хочет он, Филота, как хочет Парменион, как хотят и еще некоторые полководцы и о чем даже в палатках воинов идут строптивые разговоры…