— Пашка, жрать идёшь?
Сын не ответил. Мужчина, не ожидавший ничего иного, пожал плечами и направился к холодильнику. Полки пустовали, если не считать недопитой бутылки пива, пачки дешёвого майонеза и нескольких сморщенных картофелин. В морозилке вроде бы должен оставался ещё неплохой кусок свинины, но размораживать его не хватало ни времени, ни желания.
«Можно и так погрызть, чего уж там!» — мысленно хохотнул мужчина, и тут же подумал уже серьёзно: — «Знал бы — не стал девку кормить утром…»
Но сделанного было уже не вернуть, в любом случае. Поразмышляв немного, уперев руки в бока, Андрей Семёнович привычным движением сыпанул в кастрюлю макарон и залил водой из ведра. На конфорке газовой плиты расцвёл цветок горящего газа. Опершись о плиту крупными ладонями, маньяк задумчиво поглядел на улицу.
Двор, привычно загаженный, и огород, который давным-давно никто толком не возделывал, разбудили в нём лёгкое чувство сожаления. Всё ведь могло быть иначе. Крепкое хозяйство, жениться вон, на Марине той же, работать в огороде, зашибать денежку шабашками. Как все. Всё как у всех. Он даже не сомневался, что смог бы обеспечить и себя, и жену, и Пашку… И не пришлось бы придумывать никакой бизнес, чтобы оправдывать частые отлучки.
Смог бы, если бы не тьма, время от времени пеленой застилающая глаза. Жажда убивать и мучать, пытать и насиловать, которой он не в силах был противостоять. Да и существовал ли на свете вообще человек, который смог бы?
Вслед за сожалениями пришёл липкий, неприятный страх. Андрей Семёнович выходил из психологического пике, во время которого превращался в дикое животное, не знающее жалости и страха, и теперь начинал медленно осознавать, что же он натворил. В подвале гаража девчонка, сын должен увидеться с психиатром, все соседи смотрят с ненавистью и отвращением…
«Не пойти ли сдаться?»
Мысль промелькнула в голове, как всегда бывало в такие моменты. Сдаться… И забыть обо всех бедах. Его, конечно, посадят. Пашку сдадут в психушку. Но не будет ли так лучше для всех? Однако лёгкий холодок в животе быстро превратился в панический, животный ужас. Нет, не будет! Ни для кого не будет! В конце концов, он никогда и не охотился на хороших людей! Проститутки, бомжи, подростки-наркоманы и юные преступники. Вот от чего всем лучше! Общество получает чистку, а он — наслаждение от своих тайных игрищ. Вот это по-честному! Да, с девчонкой, Катей, он совершил ошибку. Но это впервые за много лет!
Побег снова представился ему единственно верным решением. Тем более, что в глубине души он надеялся, что, оказавшись в глуши, сможет излечиться от своего душевного недуга. Если вокруг нет этого бесконечного потока отвратительных отбросов общества, он ведь попросту никого не тронет! Не убивать же ему своих соседей? Вот, что ему нужно! Покой, тишина и одиночество, разделённое с сыном! Вот этого он заслужил, а не тюрьмы! Нужно только закончить с делами тут…
Сняв кастрюлю с плиты, он осторожно слил воду в помойное ведро под намертво приколоченной к стене раковиной. Макароны дышали паром.
— Пашка! Ужин!
Сын заворочался на втором этаже, но ничего не ответил. Обижается, должно быть. Ну да ладно. Там, куда они направятся этой ночью, ему тоже станет лучше.
73.
Над Грачёвском медленно сгущались сумерки. Солнце садилось неторопливо, как это всегда происходит летом. Сперва оно мучительно долго висело над горизонтом, едва касаясь тёмной кромки земли своим краем. Потом раскалённый шар стал опускаться вниз. Его лучи пронзали быстро собиравшиеся у горизонта тучи, и люди, если бы им было дело до красот природы, смогли бы полюбоваться на чёткие лучи, прорывавшиеся сквозь прорехи в тяжёлой свинцово-тёмной массе. Ночью мог пойти дождь, и холодный ветер уже гулял над крышами домов, раскачивая антенны и хлопая бельём, сушащимся на натянутых во дворах верёвках.
Этот же ветер захлопнул форточку в доме дядьки Митяя, распахнутую по случаю удушающей жары. Громкий треск разбудил старика. Он сел, резко выпрямившись, и перед его глазами заплясали разноцветные круги. Дед застонал, уперевшись руками в край кровати. Его, как и большинство ровесников, часто мучала бессонница. Но стоило ему провести несколько дней на ногах, а не ворочаясь на кровати, как он начинал мгновенно испытывать огромную слабость.
— Старость не радость…
Зуд улёгся, и осталось лишь едва ощутимое, горькое чувство опасности. Дядька Митяй сунул босые ноги в сапоги и, прикурив сигарету, вышел на крыльцо, чтобы немного освежиться на прохладном ветру.
74.
Над лесом тёмными гроздями зрели грозовые тучи. Ветер усиливался с каждой секундой, гудел в верхушках деревьев. Сосновый бор кряхтел, словно деревья пытались покрепче вцепиться в землю, готовясь к удару стихии.
Наташа с беспокойством поглядела на чернильную кляксу, стремительно расползающейся на горизонте и захватывающей всё больше и больше закатного неба. Все предметы приобрели сероватый оттенок, лица мертвенно побледнели. Держа в зябнущих на ветру руках рацию, девушка раз за разом повторяла в микрофон, что все «лисы» должны быть предельно осторожны и как можно скорее возвращаться в лагерь.
Вдалеке пророкотал гром.
«Как дурное предзнаменование…» — промелькнула непрошенная мысль в голове Наташи. Мелькнула — и сразу исчезла за более важными, касающимися поисков пропавшей девушки.
75.
Андрей Семёнович стоял перед тем же окном, из которого несколько часов назад наблюдал за растущей толпой на улице, курил, и мечтал о своей новой жизни. Благодаря тёмной грозовой туче, огромное брюхо которой уже вплотную подбиралось к городу, стемнеет рано, куда раньше, чем обычно.
Это хорошо. Дождь скроет всё. Или хотя бы многое. Дождь очищает, это как природный вариант покаяния. Все грехи уходят в землю вместе с ледяной водой. И если они успеют сбежать из города, пока ливень не ослабнет, то на их отъезд вряд ли обратят особенное внимание.
Затушив сигарету об стол (всё равно ведь придётся всё бросить), Андрей Семёнович повернулся к лестнице и, стараясь не особенно скрипеть рассохшимися ступенями, поднялся на несколько ступеней, чтобы заглянуть на второй этаж. Пашка лежал на кровати, повернувшись спиной ко входу, и спал.
«Ну, хоть оделся…»
Андрей Семёнович спустился вниз и, взяв точильный камень из шкафа и намочив его под струёй воды из умывальника, принялся править нож. Сегодня им надо будет сделать всё быстро. Очень хотелось поразвлечься напоследок, прощаясь со старым местом, но…
Ну, разве что немного. Чтобы не терять много времени. Расслабиться на дорожку тоже надо. Над далёким лесом коротко пророкотал гром, словно отзываясь на его усмешку. Андрею Семёновичу показалось, что клинок в его руках холодно сверкнул, отразив далёкую молнию. Хотя, скорее всего, показалось. Грозу ещё не было видно из города.
76.
Марина, раскачиваясь из стороны в сторону и подволакивая ноги, словно зомби, шагала по улице. Её ступни, не привыкшие к долгим прогулкам, горели огнём. Пот высох на лице, остуженном холодным ветром, и теперь щипал кожу. Сердце билось в груди редко и натужно.
Она вернулась в частный сектор лишь после того, как первые дождевые капли упали в пыль, прогоняя прохожих с улиц. Но даже сейчас, шаркая натруженными ногами по щебню в полном одиночестве, Марина не могла себя заставить вернуться домой. Какая-то сила отталкивала её от дома. Она пыталась убедить себя, что всё дело в Свете, но в глубине души понимала, что на Свету ей наплевать. Сестрица может говорить и думать что угодно.
Погружённая в размышления, Марина кружила по улочкам и переулкам. Дождь постепенно усиливался, но она находила мягкие удары крупных капель по голове и плечам даже приятными. В домах слева и справа от неё зажигались окна, как на виденных в детстве картинках.
«Вот и Андрюша сейчас сидит так…»
Картина представилась ей ужасно ярко: Андрей Семёнович, обхватив голову руками, сидит на табурете посреди кухни, прямо под тусклой, засиженной мухами лампочкой без абажура. Почему именно в такой позе, Марина объяснить не могла. Должно быть, она ассоциировалась у неё с отчаянием с тех самых пор, как её мать, одна растившая двух дочек, возвращалась домой с работы и сидела так по несколько минут, размышляя о том, как ей жить дальше. Или потому, что она сама, бывало, проводила так вечера, пытаясь понять, в какой момент ушла её казавшаяся нескончаемой молодость, оставив её одну в слишком большом доме.
— Андрюша… — прошептала женщина.
И словно в ответ на её шёпот, из полумрака прямо перед ней возник силуэт. Сердце Марины запнулось и тут же помчалось галопом.
«Как чувствовал, что я тут! Как знал!»
Женщина успела даже широко улыбнуться, но уже через два шага улыбка превратилась в звериный оскал. То, что она в полумраке приняла за грузную фигуру своего возлюбленного, обернулось обычной плащ-палаткой. Брезентовой плащ-палаткой, накинутой на сутулые плечи. Всё ещё не веря своим глазам, Марина шагнула вперёд ещё раз… и фигура отшатнулась, рассеивая последние сомнения. Дядька Митяй. Кому ж ещё приспичит по темени и дождю шляться…
— Ах ты, скотина старая…
Широко расставив руки в стороны и сразу сделавшись похожей на разъярённую медведицу, Марина шагнула вперёд. Ей казалось, что её губы и щёки свело, и она вряд ли смогла бы стереть с лица жуткую гримасу, даже если бы захотела. Старик поднял руки, демонстрируя ей открытые ладони. Словно показывая, что ему есть что сказать ей. Он, должно быть, не задумывался о том, что Марина едва ли намерена слушать.
77.
Ливень барабанил по крыше гаража. Молнии, пока ещё редкие, высвечивали щели в стенах старого строения и выхватывали из непроглядной тьмы две фигуры: отца и сына, бок о бок стоявших возле смотровой ямы.
— Не переживай, Пашка. — негромко проговорил Андрей Семёнович. — Скоро всё наладится.
На краткий миг ему захотелось даже приобнять сына за плечи, но он сдержался. Пашка весь день после происшествия с полицейскими держался очень странн