Подвижной оставалась лишь правая рука. Кисть, всё ещё сжимавшая деревянную рукоять, онемела и потеряла чувствительность, но всё ещё слушалась команд мозга. Она как будто увлекала за собой всю остальную руку, заставляя сокращаться измучанные Катины мышцы.
Правая рука плавно отошла в сторону. Чуть поблёскивающий клинок едва заметно дрожал. Пашка особенно яростно двинул тазом между Катиных ног, но так и не смог добиться желаемого. Насильник издал разочарованное ворчание. И Катя ударила.
Ворчание мгновенно перешло в пронзительный визг. Руки на шее девушки сжались в последний раз, едва не выдавив из неё жизнь, и разомкнулись. Пропитанный отвратительной вонью воздух ворвался в её лёгкие. Пленница жадно вдыхала его, наслаждаясь тем, как он течёт холодным, обжигающе холодным потоком по её глотке. Она не чувствовала ни миазмов разложения из зловонной дыры в полу, ни густого запаха крови, за последние минуты пропитавшего тесную камеру… Она вдыхала спёртый воздух, поражаясь его сладости, и неосознанно ликовала, слушая Пашкины истеричные вопли.
И всё это время её рука двигалась, не переставая. Клинок-кровопийца полосовал Пашкино брюхо, вспарывая его раз за разом. С каждым ударом девушке становилось всё сложнее двигать рукой, но и остановиться она не могла. Противник оказался пугающе упорен в своём желании жить. Он даже попытался схватить нож за лезвие, чтобы вырвать его из Катиной руки, и ей пришлось приложить огромное усилие, чтобы удержать скользкую от крови рукоять. Острая сталь располосовала кисть дурачка до кости, и девушка сумела нанести ещё несколько слабых ударов. Последний даже не смог преодолеть Пашкину кожу, и лишь оставил у него на боку длинную кровавую царапину.
Мышцы свело, и Катина рука, наконец, упала. Пленница тяжело дышала, хрипя повреждённой глоткой и пытаясь сглотнуть, но во рту не осталось слюны. Боль, на которую ей больше не удавалось не обращать внимания, волнами скользила по её телу, задевая каждый нерв, каждую связку и мышцу… Она внезапно ясно осознала, что уже почти мертва. Скорее всего она погибнет под жирной тушей сумасшедшего паренька, науськанного отцом-маньяком. Если бы не боль, Катя бы рассмеялась.
А Пашка всё ещё жил. Потеряв целую реку крови, и продолжая её терять. С уничтоженным лицом. С располосованным боком и повреждёнными широким клинком внутренними органами. Он сидел на Кате верхом, больно вжимая её таз в койку, пытался зажимать руками страшные раны на боку и выл на одной низкой ноте:
— Аы-ы-ы-ы… Аы-ы-ы-ы…
Катя попыталась вывернуться из-под его туши, но не смогла, сил на это не оставалось. Ноги не слушались, раны саднило так, что приложить даже крохотное усилие, чтобы пошевелить рукой, у неё уже не получалось. Тихонько скуля и плача, девушка расслабилась, оставив попытки вырваться. Она и так сделал куда больше, чем могло бы быть в человеческих силах…
— Ш-ш-ш-шен… — прошипел Пашка, вперив мутный взгляд в свою жертву.
Отпустив рану, зажимать которую с самого начала было бессмысленно, он качнулся вперёд. Чтобы удержать равновесие, Пашка ухватился рукой за стену, и оставил на сером бетоне кровавую полосу.
— Ш-ш-ш-ш… — продолжал хрипеть он, опускаясь всё ниже и ниже, скаля осколки зубов и тараща заплывшие глаза.
Кате вдруг почудилось, что он собирается поцеловать её. Или укусить. Или сделать и то, и другое вместе. Как финальное, предсмертное унижение. Пашка медленно скользил вниз, плавно приближая то, что осталось от его лица, к лицу Кати. С отчаянным криком пленница всё же смогла напрячь правую руку. Та неохотно двинулась, дёрнулась… и снова упала на пол. Больше она не сможет нанести ни одного удара, девушка понимала это, но не могла допустить, чтобы окровавленный монстр притронулся к ней.
Отчаянно извиваясь, Катя подтянула в себе руку со ставшим вдруг невероятно тяжёлым клинком, по-прежнему намертво зажатым в кулаке. Пашка подобрался уже так близко, что она опасалась, что попросту не успеет сделать задуманное…
85.
Дядька Митяй и сам не понял, где оказался. Только что он как мог быстро ковылял по улице, изо всех сил стараясь не упасть на мокром и скользком щебне. Голова кружилась от напряжения, но он точно знал, что не сбивался с пути. И вдруг под ногами захлюпала жидкая грязь, какая бывает, когда ливень размывает чернозём. Он догадался, что случайно свернул на чей-то участок. Хотел было вернуться назад, но побоялся это делать: преследовательница хоть и отстала на несколько метров, но всё ещё находилась слишком близко.
Очередная вспышка молнии высветила тёмную громаду перед ним. Дом?
Сил продолжать погоню у него уже не было, и оставалось только попытаться спастись, полагаясь на милость неизвестного жильца… Хрипло выругавшись, проклиная все выкуренные за долгую жизнь самокрутки, дядька Митяй бросился вперёд.
— …гнида старая! — донёс до него ветер обрывок фразы, не исчезнувший в грохоте бури.
Остатки волос на голове старика зашевелились. Марину хороша знали за её вспыльчивый и крутой нрав. А такие люди способны в гневе на многие вещи. Ужасные, ужасные вещи…
Трясясь от холода и страха, Дмитрий Юрьевич оглянулся. Огромный тёмный силуэт приближался к нему, словно парящий в облаке разноцветных пятен, мельтешивших перед глазами. Она тоже устала, но её подпитывала злость, а это многое значило. Старик доковылял до видневшейся впереди постройки и не смог сдержать крик отчаяния. Сарай! Обычная сараюшка, построенная из неровных кусков металла… В такой не спрячешься. Размахивая костлявыми руками, что выглядело бы смешно в другой ситуации, он попытался обойти постройку, но ощутил внезапный удар по голеням и, потеряв равновесие, повалился вперёд, толком даже не успевая выставить руки, чтобы смягчить удар.
Он думал, что окунётся с головой в ледяную грязь, но этого не случилось. Раздался металлический стук и локти старика отозвались резкой болью. Дядька Митяй лежал, распластавшись, на капоте машины. Вспыхнула молния, и он смог различить её цвет.
— Нет! — вздохнул старик. — Нет, нет, нет!
Насыщенного баклажанового цвета машина Зверя словно притаилась за углом, поджидая старика. Как будто она старалась помочь своему владельцу. Белые блики заиграли на треснувшем лобовом стекле, как сардоническая ухмылка.
Старик попытался подняться, но две крепкие ладони уперлись ему в спину и прижали к мокрому металлу.
— Скотина!
Увесистый пинок под зад всколыхнул нутро дядьки Митяя. Ладони на спине старика сжались, стискивая ткань плаща, и женщина поволокла его по земле, как мешок с картошкой. Старик обмяк, даже не пытаясь сопротивляться.
«Утопит в луже, как кутёнка…» — обречённо подумал он.
Но Марина планировала нечто иное. Легко распахнув чуть приоткрытую дверь сарая, она затащила свою жертву внутрь и бросила на пол. Старик почувствовал, что начинает соскальзывать куда-то, попытался уцепиться за край руками, но не успел. Свесившаяся в смотровую яму верхняя половина тела потянула его вниз, и он грузно упал на железку, загрохотавшую в темноте.
— Куда ты? Ах, сука… — прокричала Марина, не сразу понявшая, куда делся дядька Митяй. — Гнида, змея…
Старик не слушал её. До боли сжав губы беззубыми дёснами, он отползал всё дальше в темноту, пытаясь забиться в угол, надеясь, что в полной темноте Марина его не отыщет. Он едва не потерял равновесие ещё раз, когда его рука ухнула вниз на несколько сантиметров… Торопливо пошарив перед собой, дядька Митяй понял, что нашёл лестницу. Даже не задумываясь о том, откуда она могла взяться в смотровой яме, он на карачках двинулся вперёд, стараясь производить как можно меньше шума.
86.
Катя, с трудом подняв руку с ножом на узкую кушетку, замерла, переводя дух. Пашка, стремительно терявший кровь, плавал на границе между жизнью и смертью, с поразительным упорством не поддаваясь усилиям старухи с косой. Он продолжал скользить окровавленной ладонью по стене, продолжал медленно клониться вниз, его ужасный изувеченный оскал всё приближался к лицу девушки…
С тихим стоном приподняв руку, она положила её на грудь. Холодное лезвие, словно ни на градус не потеплевшее от пролитой на него крови, пощекотало верх живота и чуть царапнуло бледную кожу. Оно призвало пошевелиться, не терять времени даром. Его ведь и так дьявольски мало осталось.
Последним усилием Катя совершила то, что уже не считала возможным. Она приподняла левую руку и двинула её навстречу правой. Ладони, пробитая клинком и окаменевшая от перенапряжения, встретились у неё на груди. Не отрывая глаз от лица своего врага, девушка уперла рукоять ножа в грудину и позволила себе немного расслабиться. Половина дела сделана. Теперь осталось только ждать.
Пашка опускался всё ниже и ниже, и Катя, зачарованная этим отвратительным зрелищем, наблюдала за тем, как его рыхлая плоть встречается с отточенной сталью. Сперва кончик ножа приподнял повисшую вниз ткань футболки, тяжёлую от впитавшейся крови, вдавливаясь всё глубже в кожу Пашки, но не прорезая её. Появилась боль в грудине, а рукоять ножа заплясала в ладони, стремясь уйти в сторону, но Катя стиснула правую руку левой, удерживая её на месте.
Кожа и ткань не выдержали, казалось, одновременно. Натянувшийся было конус ткани стремительно упал вниз, сквозь волокна быстро проступили новые капли крови. Затем алые струйки заскользили по лезвию к пальцам пленницы. Боль в грудине слегка отступила, но мгновением позже вернулась с новой силой. Катя поняла, что клинок упёрся в кость.
Пашка замер в хрупком равновесии. Он слабо рванулся вперёд, и Катя вскрикнула от боли, когда рукоять ножа едва не смяла её грудь. Она даже понадеялась, что сейчас сидящее на ней верхом чудовище свалится на пол, но и этого не произошло.
— Ш… — хрипло выплюнул Пашка. — Ше…
Он изо всех сил вытянул шею вперёд, чтобы дотянуться до Кати изорванным в клочья губами. Девушка попыталась отодвинуть свою голову, отвернуться, выскользнуть из-под своего мучителя… И лезвие, прочертив глубокую бороздку по ребру безумца, быстро скользнуло между костей его грудного каркаса. Холодная сталь нетерпеливо нырнула в тело, пробивая сердце насквозь.