ю работу… а потом пнуть её под зад, едва та попыталась припереть его к стенке округлившимся брюхом.
Если бы он бросил её раньше, когда светлая мысль о детях ещё не пришла в Светину голову… Тогда он оставался бы самым счастливым человеком на свете. Избежал бы этих бесконечных звонков, полных завуалированных намёков на то, что настоящие мужчины не бросают своих детей. Артём усмехнулся. Откуда вообще бабы могут знать хоть что-то о настоящих мужчинах? И почему так любят бросаться этим убогим словосочетанием?
Он продолжал стоять, глядя, как раскалённый красный диск солнца опускается за изломанную высотками линию горизонта. Скоро зажгутся фонари. Жара спадёт, и можно будет прогуляться по парку, не изнывая от сухости во рту и ощущения липкости на спине и в подмышках. И Света продолжит яростно ему названивать…
Скривившись, как от горького лекарства, Артём поднял смартфон со стола. Тридцать восемь пропущенных! Он яростно скрипнул зубами. Все звонки, разумеется, с одного номера. Что же, он перезвонит. Света ответила сразу же, не успел смолкнуть даже первый гудок. Но разговор начал всё же её бывший муж:
— Да ты охренела совсем уже! Что тебе нужно?!
Некоторое время он молча слушал всхлипывания и причитания бывшей жены. Потом закурил, вытащив из Кристининой пачки мерзко пахнущую тонкую сигарету. Поморщился от дыма.
— Хорошо! — ответил он резко. — Я сделаю. Но номер укажу твой. И больше ты мне не звонишь. Ясно тебе?
Свете было ясно. А спустя несколько минут по поисковым организациям разлетелось небрежно составленное письмо, завершавшееся контактными данными Светы.
«Пропал человек! Утром девушка ушла одна в лес и не вернулась…»
15.
В то время, когда Артём отправлял информацию о пропавшей дочери, раскручивая маховик поисков, в маленьком провинциальном городке её тётка действовала проверенным веками методом. Участкового она нашла легко, тот, как и положено человеку солидному и уважаемому, коротал вечер у себя дома. Полицейский, кажется, даже обрадовался её визиту, хотя в обычных обстоятельствах вряд ли пришёл бы в восторг от идеи вставать с уютного кресла перед телевизором и тащиться куда-то в предзакатных летних сумерках, когда жара едва спала и всё вокруг располагало к неге и отдыху. Но когда женщина постучала в массивную деревянную дверь, обитую железом, та распахнулась на удивление быстро.
— Да?! — рявкнул участковый.
— Валентин Георгич, у меня племянница в лесу пропала! — с ходу выпалила Марина, так как знала, что тот не любит долгих прелюдий к деловым разговорам. Она ожидала, что полицейский сразу же засыплет её вопросами, но тот стушевался и, замявшись, стрельнул глазами вглубь дома. И в тот же миг из угла прихожей, совмещённой с кухней, раздался дребезжащий старческий голос:
— Говорил я тебе, Георгич? А? Беда в лесу приключилась…
Зло взглянув сначала на Марину, потом на ссутулившегося в уголке беспокойного деда, полицейский хотел сказать что-то им обоим, но, раздражённо махнув рукой, закрыл рот и ушёл из прихожей по тускло освещённому коридору. Надевать форму, догадалась Марина. Пока его не было, она думала, что старик, с которым она осталась наедине, расскажет ей то же, что незадолго до того рассказывал участковому. Но тот молчал, обиженно поджав губы и хмуро пялясь в узор трещинок на потолке.
Через несколько минут Валентин Георгиевич вернулся, и они быстро вышли на улицу. Полицейский не впервые занимался организацией поисков. По его же указанию Катина тётка позвонила Свете, чтобы отправить ту в местное отделение полиции писать заявление о пропаже.
— А как же трое суток? — непривычно робко поинтересовалась Марина, уже взявшись за старенький мобильный и поднося его к глазам.
— Сериалов меньше смотри! — отрезал мужчина в форме.
И процессия, возглавляемая Валентином Георгиевичем, за которым, словно свита за королём, шагали Марина и дядька Митяй, направилась по кривым улочкам одноэтажного Грачёвска, от двери к двери. Поначалу тётка пропавшей ещё пыталась принять участие в сборе добровольцев, но быстро уступила главную роль участковому. Во-первых, Валентин Георгиевич умел, когда нужно, говорить сухо, быстро, по делу и, что самое важное — убедительно. А во-вторых, её вспыльчивый нрав знали не только в пределах семьи, так что ей даже казалось, что многие сомневаются, помогать ли в поисках, именно из-за её присутствия.
Как бы там ни было, в частном секторе города ещё далеко не все утратили тот дух взаимовыручки, который всегда вырастает в маленьких общинах. Всё больше и больше людей соглашалось помочь. Так, постепенно, троица двигалась вдоль по улицам, приближаясь к дому Андрея Семёновича. Когда полицейский в сопровождении Марины и известного своими чудачествами старика показались из-за угла, бывший охотник стоял, покуривая крепкую папиросу и облокотившись на гнилой забор.
Несколько лет назад маньяк непременно вздрогнул бы, когда Марина отделилась от компании и направилась прямиком к нему. Но он давно уже нарастил достаточно толстую шкуру для того, чтобы контролировать эмоции.
«Она ничего не знает!» — торопливо напомнил он самому себе.
— Здравствуй, Андрей Семёныч! — ещё не дойдя несколько шагов, крикнула Марина.
Она раскраснелась от быстрой ходьбы, по пухлым щекам стекал пот, а тяжёлая грудь вздымалась и опадала в такт дыханию. И мужчина, неожиданно для самого себя, испытал острый укол сексуального желания. Он давно уже знал эту женщину, с детства. И вот сейчас ему показалось, что он впервые поглядел на неё по-настоящему, хотя в этом резко охватившем его желании и проявлялось больше животного, чем человеческого.
— Здорово! — откликнулся Андрей Семёнович. К счастью, голос его не дрогнул. — Чего это ты с милицией? Случилось чего?
— Случилось…
И Марина принялась рассказывать своему старому знакомому историю, которую он знал и так, хотя и с другого ракурса. Но не слушал он по другой причине. Его мысли занимала не Катя, в этот самый миг рыдающая в потайном подвале под его гаражом и до крови терзавшая свою руку, пытаясь сбросить захлестнувшую запястье цепь. Из-за плеча своей тучной собеседницы мужчина смотрел, как неожиданно, не дойдя до двери дома напротив, споткнулся и замер, стремительно побледнев, дядька Митяй. Дико вытаращив глаза, сумасшедший старик завертел головой, словно искал что-то и, когда его взгляд остановился на Андрее Семёновиче, мужчина почувствовал, что под его кожу будто разом вошли тысячи раскалённых иголок. Из глаз старика исчезла привычная муть, он глядел строго и обвиняюще. Похититель почувствовал, что в его горле встал тягучий ком, который никак не получалось сглотнуть. А дед ухватил участкового за рукав и с силой потянул на себя, шипя и брызгая слюной.
Торопливо моргнув, Андрей Семёнович сбросил с себя секундное наваждение и повернулся к Марине. Он знал, что участковый обязательно обернётся к беседующей паре. Точнее, туда, куда укажет ему старик. Но увидит он лишь двух разговаривающих друг с другом людей. Один из них, точнее, одна, прячет страх и беспокойство за напускным раздражением. Второй слушает с вежливым сочувствием. Ничего подозрительного. Просто не самые близкие соседи общаются о случившейся беде.
— Ну, так что? — нетерпеливо спросила тем временем Марина.
— Что?
Андрей Семёнович упустил нить разговора, но женщина не придала этому значения.
— Пойдёшь с нами, Андрей Семёныч? Ты же ого-го какой охотник был, каждую сосенку наизусть знаешь.
Мужчина замялся. С одной стороны, ему следовало по-соседски, тем более по-приятельски согласиться. Но и планы на начало ночи он уже построил. Пашкину невесту требовалось проведать, накормить и объяснить, зачем она им понадобилась. Но только как отказаться от заведомо бесплодных поисков так, чтобы не вызвать подозрений? Сбитый с толку неожиданно пронзительным взглядом дядьки Митяя, он не смог быстро изобрести отговорку, но ему на помощь, сам того не зная, пришёл Пашка. В доме с грохотом рухнуло на пол нечто тяжёлое, и умственно отсталый пронзительно завизжал:
— Па-а-апка! Па-а-ап!
Воспользовавшись моментом, мужчина развёл руками:
— Марин, ну видишь же… Куда я его ночью одного оставлю?
Не дав женщине ответить, Андрей Семёнович бросил окурок под ноги, торопливо растёр его подошвой тяжёлого башмака и в несколько широких шагов скрылся в доме. Спустя всего мгновение оттуда донёсся звонкий шлепок, который издаёт кулак, встретившийся с рыхлым жирным лицом. Но Марина этого уже не расслышала. Или сделал вид, что не расслышала.
16.
Катя больше не плакала. Устав выкрикивать поочерёдно то мольбы, то угрозы, а то и просто бессмысленные, животные звуки, она опустилась, наконец, на узкую жёсткую койку и лежала, тупо обводя камеру взглядом. Крохотное, душное, провонявшее человеческими выделениями пространство. Массивная дверь, обитая железом, явно самодельная. Возле неё — две грязные металлические миски, надёжно вмурованные в пол камеры. Девушку передёрнуло, когда она представила, что ей придётся есть и пить из этих мерзких, покрытых непонятного происхождения бурыми разводами ёмкостей. Но даже не они ужаснули Катю больше всего.
У дальней от двери стены находился источник тошнотворного зловония — вмонтированная в пол чаша Генуя. Напольный унитаз, похожий на те, которые встречаются в туалетах бензоколонок на трассе. Некогда белый, он проржавел насквозь. На ребристых поверхностях, предназначенных для ступней, виднелись коричневые наросты самых разных оттенков: от светлых, практически жёлтых, до тёмно-бурых. Слизь блестела в свете лампы накаливания, висевшей под потолком, и Катя старательно гнала от себя мысли о том, сколько человек испражнялось в разверзшуюся под ним отвратительную чёрную бездну. И о личинках, без сомнения, организовавших колонию в его вонючей утробе. И особенно усердно пленница старалась не думать о том, почему именно из отверстия в полу смердело разложением. Этот запах мало походил на то, как воняли в жару деревенские сортиры.
Сладковатый и едкий, он напоминал ей о случае, когда она, гуляя с друзьями по заброшенной стройке, набрела на дохлую собаку, несколько дней пролежавшую на солнцепёке. Тогда её, двенадцатилетнюю, едва не стошнило на новые кроссовки. Друзья заботливо увели её подальше от смердящего тела…