— Правильно ты сделал, что у саперов побывал, — похвалил своего заместителя комбат. — Они, пожалуй, за эти дни больше других устали.
— Я хочу еще в роте Бочарова с ребятами поговорить и к разведчикам заглянуть. Им тоже тяжело пришлось. У Бочарова, как ни у кого, потерь много, да и разведчики вконец измотались.
— Хорошо, Владислав Альбертович, сходи к ним. А я с начальником штаба поработаю.
Когда батальон двумя длинными колоннами двинулся к горам, ночь уже давно вступила в свои права. Одной колонной командовал комбат подполковник Бунцев, второй — начальник штаба майор Мисник. Вскоре подразделения разошлись в разные стороны.
В боевое задание батальону входила задача достичь на технике гор, разместить там артиллерию, «броню», а самим захватить господствующие высоты, окружить район боевых действий. В случае необходимости оказать помощь афганским подразделениям.
Прошло еще чуть больше часа, и колонна Бунцева прибыла в пункт назначения. Пока саперы проверяли участок, выбранный для размещения артиллерии и техники, десантники спешивались и строились в походные колонны. Вскоре, нагрузившись, как говорится, по самую завязку, они двинулись по горам пешком.
Еще раз проинструктировав своего заместителя, который оставался с «броней» и артиллерией, Бунцев, вскинув на плечо автомат, направился к уже вытянувшимся в цепочку десантникам.
Подполковник двигался в середине колонны. Следом за ним тенью шагали радист и солдат, несущий запасную станцию и батареи питания: в таких условиях связь — это главное. Изредка Бунцев брал микрофонную трубку и вел разговоры с командирами рот, разведчиками. Не забывал он поинтересоваться делами и у Мисника.
У разведчиков и саперов ночь прошла в напряженной опасной работе. Наконец, когда до рассвета оставалось менее часа, оба отряда замкнули кольцо.
Бунцев по радио связался с командиром афганского полка полковником Сардаром. Тот сообщил, что его батальоны выходят на исходные позиции.
Вершины гор встречают новый день первыми. В долинах еще спокойно лежит ночь, а вершины уже видят первые проблески утра, встречают еще робкие лучи солнца.
Бунцев приказал усилить маскировку, прекратить любое передвижение, организовать наблюдение за районом боевых действий. Прошло еще полчаса, и в этот момент полк афганской армии начал боевые действия. Пятью колоннами ворвался на территорию, занятую противником, Успеху способствовало то, что в стане противника началась паника, поскольку атака была неожиданной.
Не прошло и трех часов, как все было кончено. Афганский полк разгромил банду, захватил оружие и пленных.
Пока батальон Бунцева с помощью вертолетов снимался с блоков, подполковник Джала л допрашивал пленных. Вскоре он установил, что сдавшийся накануне властям душман, сообщил правду. Банде удалось захватить в плен одного раненого советского солдата, таджика по национальности. Девятнадцатилетний парень отказался давать какие-либо показания. Отверг он уговоры перейти на сторону врага и всяческие посулы за предательство. И тогда по приказу иностранных советников душманы долго и изощренно пытали его, но он остался верным присяге и Родине…
С тяжелым сердцем направлялся подполковник Джалал к комбату Бунцеву. Он вез ему военный билет советского десантника, обнаруженный у пленного главаря банды…
В ТЮРЬМЕ
Уже третьи сутки Леонов был один. После того как Николаев в очередной раз поднял шум, требуя, чтобы Леонову оказали медицинскую помощь, Николаева увели, и назад он не вернулся. Вечер и весь следующий день Антон лежал на земляном полу. Встать он не мог. Сильнейшая головная боль и боль в груди не давали покоя, от этого мутилось сознание. Кроме какой-то теплой солоноватой воды, он ничего не употреблял.
Сегодня утром принесли несколько вареных картофелин. Превозмогая боль, Антон заставил себя сесть и попробовал еду. Съев половину принесенного, он осторожно, чтобы не вызвать снова приступа боли, лег на пол. Через некоторое время Антон снова почувствовал состояние вроде легкого опьянения. Ему даже стало несколько легче. В этот момент вошли трое. Один из них молча взял посуду и вышел, а двое остались. Тот, который был в европейском костюме, что-то сказал, второй перевел:
— Как ты себя чувствуешь?
— А как может себя чувствовать человек, у которого сломаны ребра, разбита голова и он длительное время находится без медицинской помощи? — вопросом на вопрос ответил Леонов.
— Мы пришли, чтобы избавить тебя от этих мук,
— Кто вам мешает? Избавляйте.
— Но для этого с твоей стороны нужны гарантии. Мы честные люди, и нам достаточно твоего заверения, что ты будешь делать то, что мы скажем.
— И что же я должен сделать? — спросил Леонов.
Он вдруг поймал себя на том, что хочется говорить и что настроение у него стало лучше.
— Ты должен согласиться сотрудничать с нами.
— А вы — кто?
— Мы борцы за свободу Афганистана, представители исламской партии Афганистана.
— А это та, которой руководит Хекматиар?
— Да, Гульбуддин Хекматиар. Он готов сам встретиться с тобой, если ты, конечно, согласишься перейти на нашу сторону. Это наши люди привезли тебя сюда, и ты в наших руках. Как захотим, так и поступим с тобой, ведь мы ни от кого не зависим.
— И даже от американцев? — ехидно спросил Леонов.
— Американцы — не мусульмане, мы пока пользуемся их помощью, не больше. Когда мы станем у власти, то посмотрим, что делать с ними. Ты должен понять: ты в наших руках и никакие международные организации решить твою судьбу без нас не могут. Если мы захотим, то ты живьем сгниешь в наших ямах и твои русские ничего не узнают об этом. Если же ты согласишься работать с нами, то станешь богатым человеком и сможешь уехать в любую, какую захочешь, страну. Денег у тебя будет столько, сколько потребуется до конца твоих дней.
— Можете меня хоть резать на куски, но ничего не дождетесь. Я требую, чтобы меня передали посольству Советского Союза или, в крайнем случае, чтобы предоставили мне возможность встретиться с представителями пакистанских властей.
— А с нами ты не хочешь говорить? — еле сдерживаясь, спросил мужчина.
— Вы же не хозяева этой страны и не являетесь ее представителями.
— Нет, неверный, нет, шакал! В твоей душе живет шайтан! — выкрикнул мужчина. — Ты пожалеешь, что не послушался голоса разума. Здесь мы — хозяева, и не рассчитывай на то, что тебя будут выслушивать пакистанцы. Как мы захотим, так и будет. И ты сдохнешь, как собака! Никто никогда не узнает, где ты и что с тобой случилось!
Они оба ушли. Леонов остался один. На душе была невыносимая тоска. Пытаясь подавить ее, Антон заставлял себя думать о чем-то другом. Он уже в который раз оглядывал стены, отыскивая хоть бы какой-нибудь гвоздь. Для него мысль о самоубийстве казалась естественной: он искал смерти. Антон решил подняться, взгляд его остановился на оконной решетке. Но тут за дверями снова послышался шум: вошли два охранника с автоматами. Жестами приказали выходить.
Антон вышел во двор и увидел, как к небольшому автофургону подводят Николаева. Грубо подталкивая, заставили его влезть вовнутрь. Затем к машине подвели и Леонова. Он влез через узкую дверь в металлическую будку. Дверь захлопнулась, и машина сразу же тронулась. Николаев помог Леонову сесть на грязный железный пол. Оба, обрадованные встречей, не обращая внимания на сильную тряску, рассказали друг другу, что произошло, как их разлучили.
— Теперь ясно, почему они нас держали раздельно,— громко говорил Николаев. — Они решили нас обрабатывать по одному. Хрен им с редькой!
Машина все время подпрыгивала на ухабах. Антон почувствовал себя плохо. Он перестал разговаривать и молча переносил боль. К счастью, ехали они недолго. Вскоре машина остановилась. Дверь фургона открылась, и парни оказались в большом дворе, где было много одноэтажных и двухэтажных зданий. Двор был обнесен высоким глинобитным дувалом, в котором имелись большие глухие деревянные ворота. Во дворе сновало много вооруженных людей в национальной одежде. Некоторые из них бросали на приехавших любопытные настороженные взгляды и быстро проходили мимо.
Рядом с Николаевым и Леоновым остался один автоматчик, а второй быстро зашагал к двухэтажному зданию. Вскоре он вышел в сопровождении высокого худощавого мужчины. Тот, подойдя к ним, на ломаном русском языке сказал:
— Добрый день! Идите за мной. — И он первым зашагал к одинокому небольшому дому.
Десантники пошли за ним. Николаев тихо сказал:
— Ну вот, кажется, и доброе слово услышали…
— Ты имеешь в виду «добрый день»?
— Ну да. С нами же никто не здоровался.
— Посмотрим, что за этим последует… главное, чтобы нас не разлучали, — сказал Леонов, тоскливо посматривая по сторонам. — Здесь у них что-то вроде гарнизона.
— Да, похоже. Я вот только ломаю голову, где мы находимся.
— Разберемся.
Они подошли к дому. Дверь была открыта. Их ввели в тесный коридор, сопровождающий жестом указал на дверь, находящуюся справа. Переступив порог, они оказались в небольшой комнате. Дверь за ними тут же захлопнулась. Оглянулись и увидели, что в дверях вырезано маленькое оконце с дверцей. Справа небольшое зарешеченное окно. Стекла нет. Николаев выглянул.
— Кажется, это наша тюрьма. Камера подготовлена для содержания людей. Видишь, даже охранник у дверей может наблюдать за нами.
Не отвечая, Леонов тоже заглянул в окно. Он увидел тот же участок двора, где их высадили из автофургона. Но если посмотреть влево и вправо, то можно увидеть почти весь двор.
Ворота, через которые их ввезли, были как раз напротив домика… В этот момент они отворились, и во двор въехал огромный, с наращенными высокими бортами грузовик. Машина, чадя дымом, тяжело урча, медленно развернулась и, сдав назад, остановилась у какого-то строения. Обе половины дверей тут же распахнулись, к машине подошли душманы и начали разгружать грузовик.
— «Мерседес», — тихо сказал Николаев. — Видишь, длинные ящики — это «эрэсы». Оружие, сволочи, привезли.