Она не стала дожидаться автобуса и, взяв такси, поехала домой. В подъезде сразу же заглянула в почтовый ящик — пусто.
«Может, Сережа уже взял письмо», — подумала она и заспешила домой.
Сергей открыл дверь и, увидев тревожное лицо матери, спросил:
— Ну, что врач сказал?
— Все нормально, Кузя здоров.
— А чего же тогда ты такая расстроенная?
— Сережа, письма не было?
— Нет, мам, только газеты, да и письмо же мы получили пару дней назад. Он — же и так часто пишет. Звонили Чайкина и Лемехов. Они пошли в госпиталь. Возможно, позвонят позже. Ты кушать будешь? Я приготовил твой любимый салат.
— Спасибо, Сереженька, я не хочу.
Вера Федоровна направилась в свою комнату. Сергей, увидев, как за ней понуро поплелся пес, прикрикнул:
— Кузя, на место!
Пес медленно побрел к еврей, подстилке и сел, а когда закрылась дверь за Верой Федоровной, неожиданно завыл.
Даже Сергей потрясенно замер.
Вера Федоровна тут же выскочила из комнаты.
— Что, что с ним?! Что это значит? — громким шепотом спросила она. Голос у нее срывался, лицо было бледным, а в глазах застыл страх.
Сергею тоже было не по себе, но, увидев в таком состоянии мать, он испугался за нее и, обняв за плечи, увлек обратно в комнату.
— Ничего, ничего, мамочка. Кузя просто себя плохо чувствует, вот и воет.
А в коридоре снова послышался вой. Даже не верилось, что маленькая собачка может издавать такой жуткий, леденящий душу звук. Сергей бросился в коридор и щелкнул выключателем. Но раздался щелчок, и в квартире стало темно.
«Перегорели пробки», — понял Сергей. Пока он в темноте открывал дверь, затем возился с электросчетчиком, Вера Федоровна сидела на диване и широко открытыми глазами глядела в темноту. А в коридоре снова раздался жалобный вой. В нем было столько боли, что, казалось, сама душа этого преданного, беззлобного и ласкового пса рвалась наружу.
Наконец вспыхнул свет. Вера Федоровна позвала:
— Кузя, иди ко мне!
Пес вошел в комнату, но, не доходя до нее, неожиданно лег и начал ползти. Подполз и положил голову на ее ногу.
Вера Федоровна наклонилась к нему и погладила.
— Ну что с тобой, Кузя?
Ей было страшно. Захотелось вскочить и куда-нибудь бежать, кричать и требовать, чтобы кто-нибудь немедленно позвонил туда, в Афганистан, и спросил, все ли в порядке у ее сына. Но куда побежишь? Кто позвонит?
Она почувствовала себя совсем беззащитной, бессильной перед судьбой. Ей оставалось только одно: ждать. Вера Федоровна твердо решила, что, как только наступит утро, она направится в военкомат и будет требовать, чтобы немедленно по телефону или радио связались с кем надо и выяснили все о ее сыне.
В комнату вошел Сергей. Сел рядом и обнял ее.
— Мамочка, ты не волнуйся, у него все в порядке. Я уверен: завтра-послезавтра мы получим очередное письмо. Успокойся и ложись спать, все будет хорошо.
Уходя в свою комнату, он взял Кузю. В эту ночь мать и сын так и не уснули.
В КИШЛАКЕ
Банда Саида Ака, не принимая боя, сразу же бежала в горы. Расстроенный Фоменко хотел сразу же силами своей роты организовать преследование, но командир афганского батальона предложил свой план, суть которого сводилась к тому, что советская саперная рота и одна рота батальона остаются в кишлаке для разминирования полей и оказания помощи населению, а Муртази Раим вместе с двумя ротами движется на поиск банды.
— А какие силы оставляете для прикрытия артиллерии? — поинтересовался Фоменко.
— Артиллерия, бензовозы и другие автомашины в сопровождении танков и бронемашин уже идут сюда. Я уверен, что они прибудут без происшествий.
Подумав, Фоменко согласился с планом комбата.
Советская рота разместилась в соседнем кишлаке, в заброшенной, полуразрушенной крепости. От нескольких когда-то огромных зданий остались только стены. Местные жители рассказывали, что во времена Амина авиация разбомбила эти красивые дома и их не стали восстанавливать. Да и заниматься ремонтом было некому. Хозяин — один из местных богачей — еще до революции уехал из этих мест.
Фоменко привлекла эта крепость тем, что вокруг нее сохранился невысокий в полтора-два метра дувал. «Броня» была расставлена внутри этих дувалов так, что наружу выглядывали только пулеметы и орудия. Теперь ей были не страшны выстрелы гранатометов даже с близкого расстояния.
В крепости сохранился сад, имелся колодец. Фоменко понимал, что придется задержаться в этих местах не на один день, и поэтому размещал роту основательно. Палатки установили под кронами деревьев, на свободном месте развернули кухню.
Хотя до вечера еще было далеко, командир роты решил в этот день не приступать к работе на полях и дать людям отдохнуть.
Проследив, как рота обустраивается, Фоменко взял с собой Рустамова и направился на бронетранспортере к соседнему кишлаку, где размещалась афганская рота.
Комроты, молодой, худощавый и, как большинство афганцев, чернявый старший лейтенант, провел капитана по расположению своей роты. Фоменко не удержался и покритиковал:
— Что же это вы так плохо людей разместили? Ни палаток, ни спальников для ночи?
— О, мы ведь к такой жизни очень хорошо приспособлены. Видите, у солдат цадари — одеяла по-вашему? Для афганца цадар — это и постель, и шинель, словом, дом и целое состояние. А вот остальное все в порядке: кухня, штабная палатка, связь, дозоры выставлены, контакт с населением установлен.
— Ну и как обстановка?
— Люди рады нашему приходу. У меня только что была делегация старейшин — от каждого кишлака по одному.
— И какие у них просьбы? Проблемы?
— Да, просьб у них много и почти все по вашей части. Просят поля от мин очистить, электросвет наладить. Они очень обрадовались,, когда узнали, что мы им электростанцию доставили. Просят два трактора починить.
— Да-да, я помню. Мне еще мое начальство говорило, — что школу надо восстановить…
— Школу мы сами восстановим, люди для этого у меня есть. Учителя, прибывшие с нами, уже пошли ее смотреть.
А я задержался, потому что старейшины, узнав, что среда пленных есть Али Мохаммад, просили его освободить во имя памяти об его отце.
— Это, конечно, ваше дело, — задумчиво произнес Фоменко, — но этот Мохаммад, по-моему, действительно оказался в банде случайно, да и помог нам здорово. Если бы не он, то наверняка потерь бы мы имели больше. Да и. причина, почему он оказался в банде, уважительная…
— Я тоже так считаю, но этот вопрос должен решать командир батальона. Я так и сказал старейшинам, вроде все поняли, кроме одного. Вон он идет к нам.
Фоменко обернулся. К ним подходил седовласый в простом одеянии глубокий старик. Старик приложил правую руку к груди и поздоровался:
— Салам алейкум!
Фоменко; соблюдая афганский обычай, тоже приложил руку к груди и с легким поклоном ответил:
— Салам алейкум, отец!
Капитан ожидал, что старик сейчас начнет просить об освобождении Али Мохаммада. Но старик с достоинством повел разговор о другом. Поинтересовался здоровьем, пожелал счастья советскому капитану, его детям. Как и положено, о жене — ни слова.
— Как ваши дела, как здоровье, дедушка? — поинтересовался Фоменко.
Рустамов перевел.
Старик ответил, что здоровье у него хорошее. И тогда Фоменко сказал:
— Я желаю вам и всей вашей семье здоровья и счастья.
Старик некоторое время молчал, глядя мимо капитана, а потом спокойным и ровным голосом сказал:
— Нет у меня семьи, сынок. Убили всех душманы. Трех сыновей, их жен, девятерых внуков и мою жену. Жаль, что тогда меня дома не было, вместе с ними ушел бы с этого света. А так хожу по земле один и сам не знаю зачем…
— За что же так они?
— Не знаю. Старший сын мой был учителем, младший — трактористом. Пришла. банда, начали трактор раз-, бивать, а затем поджечь хотели, а сыновья заступились, не давали им творить это злодейство. А тут они узнали, что старший сын — учитель. И сразу же устроили резню… А я в это время был в другом кишлаке. Сердце из груди хотело выскочить: такое предчувствие было. Когда увидел дым над своим кишлаком — это шайтаны мой дом подожгли, — сразу понял, что страшная беда свалилась на мою седую голову. Когда прибежал, то было уже все кончено… только дом догорал.
Старик замолчал, оглянулся на шум моторов. Это к кишлаку приближались бензовозы, а затем неожиданно обратился к советскому и афганскому офицерам:
— Сынки, дайте мне автомат. Я должен отомстить душманам.
— Не надо вам воевать, аксакал, — дотронулся до его руки командир афганской роты, — обещаем, что мы отомстим душманам, их злодеяния не останутся безнаказанными.
Старик грустно кивнул головой и в знак благодарности приложил морщинистую, натруженную руку к груди.
Фоменко, желая как-то отвлечь старика от грустных мыслей, спросил:
— Скажите, отец, что заминировали душманы в вашем кишлаке?
— Они успели взорвать два колодца, большего сделать мы им сами не дали. Тогда они заминировали наши поля. На минах подорвался в соседнем кишлаке трактор. Почти каждый день гибнет скот, да что там скот, уже человек десять дехкан и их детей нашли свою смерть на полях. Месяц назад эти шайтаны взорвали гору и перекрыли воду, которая шла на поля нашей долины, а без воды всем нам — смерть. Дехкане решили не пускать душманов в кишлаки. Уже не раз мы вынуждены были с оружием в руках защищать себя и кишлаки от них. Только в четырех ближних кишлаках от пуль бандитов погибло семнадцать дехкан. Мы все молим аллаха, чтобы он послал свой гнев на головы этих шайтанов.
Старик снова сделал паузу, а затем, очевидно, решив:,, что он задерживает офицеров, неожиданно попрощался и ушел.
— А знаешь, друг, — задумчиво глядя вслед старцу, сказал Фоменко, обращаясь к афганскому офицеру, — я на твоем месте отпустил бы Али Мохаммада. Уверен, что командир батальона одобрил бы твои действия и для населения это было бы хорошим знаком.