— Давайте. А я подожду, вдруг что-нибудь срочное.
Командир роты вышел из палатки и направился к машине связи, которая стояла недалеко.
Минут через пять он вернулся.
— Бой уже идет. Наши смогли захватить главаря банды.
— Того самого Саида Ака?
— Да, его. Он уверяет, что советского солдата в банде уже нет. Его еще раньше переправили в Пакистан.
— А фамилию солдата душман не назвал?
— Ой! А я не спросил, — смутился командир роты. — Может, запросить?
— Ладно, подождем.
Фоменко направился к месту работы третьего взвода. Только капитан вышел на окраину кишлака, как где-то далеко затарахтел мотор. Фоменко улыбнулся.
— Слышишь, Рустамов, Мусонов со своими ребятами уже запустили стального коня!
— Так точно, товарищ капитан, слышу! Если Игорь захочет, то у него даже телега пахать землю будет. Большой специалист.
— Ну а ты в какой области специалист?
— Я все могу, товарищ капитан, — заявил Рустамов. — Могу плов сделать — пальчики оближете. Могу бишбармак, могу даже сибирские пельмени сделать!
— Ну а трактор починить?
— А вот трактор починить не могу, товарищ капитан.
— Сразу видно: мастер на все руки, — засмеялся Фоменко.
— Почему на все? Товарищ капитан, только на две руки и то по части хорошо покушать, — во весь рот улыбался Рустамов.
Обогнув угол последнего дувала, они увидели бронетранспортер, на котором стоял громкоговоритель. Из динамика неслись простые, волнующие душу и сердце солдата слова:
Высота, высота,
синева, синева,
Это мирное небо
над Родиной.
И простые, и строгие
слышны слова,
Боевым награждается
орденом…
За бронетранспортером была палатка. У входа в нее висела «молния». В ней сообщалось, что за первую половину дня взводом обезврежено двадцать девять мин. Назывались фамилии наиболее отличившихся саперов.
К палатке прямо по пахоте шагал замполит.
— Молодец, Иван Матвеевич, — похвалил его Фоменко, — и «молнию» успел выпустить, и музыкой душу солдатам веселишь.
— Да они тут и без меня не скучали. Посмотри, какую уже территорию обработали.
До самого вечера пробыл Фоменко в третьем взводе, потом с замполитом сели на бронетранспортер и поехали к КП роты. По пути заглянули к афганцам. Командир роты сообщил, что бой в горах продолжается.
Наступила ночь. А со стороны гор доносились звуки ночного боя. Тяжело ухала артиллерия, вспыхивали зарницы. Несмотря на усталость, Фоменко долго не мог уснуть. Из головы не выходили мысли о солдате. Кто он? Что с ним?
Уже под утро Фоменко узнал, что батальон полностью разгромил банду и возвращается к кишлакам. Капитан томился ожиданием.
И вот наконец насквозь пропыленная колонна прибыла.
Командир батальона протянул Фоменко несколько фотографий и письмо.
— Это мы забрали у главаря банды.
Фоменко прочитал на конверте, кому адресовалось письмо: Николаеву Алексею Федоровичу. Затем посмотрел обратный адрес: Иваново. Николаевым. «От родителей», — понял капитан и взглянул на фотографию. Симпатичный, молодой солдат прямо и открыто, с застывшей на губах улыбкой смотрел в объектив.
— Сколько душманов взяли в плен?
— Четырнадцать.
— Кто из них знает о солдате?
— Четверо и пятый — главарь.
— Ясно. Пойду к радиостанции, доложу своему командованию.
— А я — своему, — улыбнулся Муртази Раим.
Через час Фоменко получил радиограмму: «Пленных, которые дают показания о Николаеве, и все документы отправьте вертолетами в город Кабул. По афганской линии такая команда дана. Вертолеты будут у вас через два часа. Генерал-лейтенант Дубик».
Фоменко направился к комбату. Тот подтвердил:
— Да, команду я получил. Конвой готов. Ждем вертолеты.
«САЛАМ АЛЕЙКУМ, ШУРАВИ!»
Первую половину ночи они шли почти без отдыха. Большие яркие звезды служили ориентиром для выбора направления. Однажды прошли рядом с каким-то кишлаком. Собаки учуяли их и подняли такой лай, что он еще долго слышался даже тогда, когда они отошли на приличное расстояние.
Уже было далеко за полночь, когда парни решили сделать короткий привал. Они опустились на пыльную землю. Николаев наткнулся рукой на занозистую верблюжью колючку и чертыхнулся:
— Черт бы побрал эту землю: только пыль да колючки.
— Ничего, — устало отозвался Леонов, — колючки — не мины. На них и наступить можно.
Алексей лежал на боку, подложив под голову руку, Антон — на спине и глядел в небо. Они не тратили сил на разговоры. Да и о чем сейчас можно было говорить? Каждый понимал, что самое главное дойти до гор. Через полчаса Леонов поднялся.
— Ну что, Алексей, пошли?
— Да. Я готов.
Они снова двинулись вперед. Справа, далеко светилась часть неба. Это отражение огней Пешавара. Как им хотелось дальше уйти от этого города, которого они ни разу не видели, но который стал им враждебен.
— Скоро надо будет думать, где провести день, — тихо сказал Леонов.
— Не только об этом, но и о жратве и воде придется ломать голову.
— Да, ты прав. У меня уже живот прилип к спине.
— Попить воды, пожрать да поспать, что больше надо солдату? — мрачно пошутил Николаев, но Леонов не согласился.
— Не трепись! Я согласен с голодухи подохнуть, но не паду духом! У нас с тобой одна цель — возвратиться в часть и смыть с себя позор, которым мы покрыли себя.
— Ладно тебе, — примирительно сказал Николаев. — Я же так, пошутил.
А ночь уже подходила к концу. Воздух посвежел, одна за другой угасали звезды.
— Я думаю, Антон, что нам не стоит рисковать и пора серьезно заняться поиском места, где можно укрыться. До рассвета час, не больше.
— Так не видно же ни черта!
— Что да, то да. Но мы же солдаты, а значит, должны и ориентироваться на местности, и уметь видеть даже ночью.
— В таком случае, мы с тобой плохие солдаты.
— Это почему же?
— А ты что, видишь какое-нибудь строение, «зеленку» или хотя бы яму?
— Пока нет, но если постараюсь…
— То снова наведешь нас на собак, — прервал его Антон.
— Ну, ты даешь! — возмутился Николаев. — Сам пер впереди, как бульдозер. Хорошо, что на центр деревни не наткнулись, а то собаки добавили бы на наших шикарных нарядах еще по несколько вентиляционных дыр.
Сейчас они шли не торопясь, пытались увидеть на фоне светлеющего неба какое-нибудь строение, деревья или кусты. Наконец им повезло. Впереди, чуть левее, был кишлак. Истекал последний предрассветный час.
Они начали осторожно приближаться к селению. Сначала зашли на посевные площади. Поля здесь маленькие, все жмутся к кишлаку. На их пути встретился арык. Какая в нем вода, не видно, но парни не сдержались и напились.
— Хоть бульканье в брюхе будет, — пошутил Николаев.
Вскоре они наткнулись на невысокий дувал. Осторожно перелезли и оказались в саду. Несколько десятков деревьев, какая-то растительность. За садом был высокий дувал. Отыскали калитку: закрыта.
Леонов молча тронул Николаева за рукав и потащил вдоль дувала. Вскоре они наткнулись на невысокий глиняный забор. Перелезли и оказались в другом саду. Справа стоял такой же высокий дувал. Отыскали калитку — заперта. Облазили весь сад, но места, где можно укрыться, не нашли.
Начало светать. Они уже обошли по кругу весь кишлак и, отчаявшись, решили покинуть селение. И тут на небольшом пригорке заметили какое-то сооружение. Не сговариваясь, направились туда. Это оказалась маленькая мечеть. Пошли дальше.
Они завернули за угол и увидели одинокое, маленькое строение. Оно находилось метрах в десяти. Парни сделали несколько шагов, и вдруг Леонов сдавленно выдохнул:
— Ложись! — И сам упал на землю.
Николаев тоже поспешно лег.
— Ты что?
— Там люди! — пальцем показал вниз на поле Леонов. — По-моему, они нас увидели. Давай доползем до сарая, оттуда посмотрим.
Они по-пластунски доползли до сарая и осторожно выглянули из-за угла. Несколько крестьян стояли посреди небольшого квадратного поля и, приложив руки к глазам — встающее солнце ослепляло их, — смотрели в их сторону.
— Да, наверно, заметили, — озабоченно промолвил Николаев. — Может, подумают, что показалось, или не разобрали, кто мы?
Крестьяне вскоре опять принялись за работу.
— Ну что будем делать, Леша?
— Я предлагаю остаться здесь. Спрячемся в сарае.
— Риск, конечно, большой. Но иного выхода у нас нет.
Они заглянули в дверь. Перед ними было небольшое помещение с земляным полом. Вошли внутрь, закрыли за собой простенькую, всю в щелях дощатую дверь.
Впереди был трудный, полный напряженного ожидания день.
Николаев внимательно осмотрелся.
— Жаль, что подход только с одной стороны виден.
— Здесь я чувствую себя еще хуже, чем в копне.
— Что поделаешь, борьба за свободу требует и сил, и нервов, — философски заметил Николаев. — Давай подреми, а я подежурю. Пока рано, и вряд ли кто-нибудь сюда придет.
— А может, нам надо бы в мечети спрятаться?
— Трудно сказать, где лучше. В мечеть могут и прийти, а чего переться сюда, в пустой сарай?
Вскоре Леонов задремал. Николаев осторожно переместился к двери и поминутно заглядывал в щели. Пока все было спокойно. Вспомнилось последнее письмо от родителей. Его писала мать. Сколько беспокойства было в ее словах, когда она умоляла Алексея быть осторожным, не играть в храбрость. Мать просила, чтобы он не отрывался от ребят, не отвлекался. «А я, как назло, сделал все наоборот. Эх, мама, мама, как ты была права. Даже не будучи военным человеком, не видя обстановки, в которой оказался твой сын, ты чувствовала беду своим сердцем… Жаль, что письмо и фотографии мои попали в руки духов».
Солнце сместилось, и теперь его лучи через щель падали прямо в глаза. Николаев вдруг весь похолодел. Он увидел, что недалеко от сарая стоит какой-то человек и осторожно следит за дверью.