— Да-да, ну и что?
— Сегодня комиссия ему отказала.
— Как отказала?!
— А вот так. Взяла и отказала: «Вам не положен автомобиль, потому что остаток ноги у вас длиннее на два сантиметра нормы, которая позволяет выделять автомобиль инвалиду». — Нина Тимофеевна закрыла лицо руками и зарыдала: — Господи, именно эти два сантиметра не позволяют ему ходить с протезом. Ему так больно! А он так мечтал получить автомашину, вся надежда на нее! Хотел поступить в институт, активно заняться делами клуба воинов-интернационалистов.
— Когда он был на комиссии?
— Сегодня утром.
«Так вот почему у него был такой голос», — догадалась Вера Федоровна. Ее охватили гнев и возмущение. Она не могла сидеть и все время ходила по комнате.
— Безобразие, так это оставлять нельзя! Бюрократы, бессердечные люди! Я представляю состояние Павла.
Она, наконец, села рядом с Чайкиной, обняла ее за плечи.
— Успокойтесь, дорогая, я уверена, что все будет хорошо, выделят ему этот автомобиль, никуда не денутся.
— Ой, Вера Федоровна, неужели вы не понимаете, что дело не только в автомашине, а в отношении к человеку? Протезы делают как инквизиторские орудия пыток. Спросите у Лемехова, как он мучается с протезом. Они — врачи, а понять не могут, что молодого безногого парня лишают возможности жить нормальной человеческой жизнью. И плачу я не оттого, что ему машину не выделили, а оттого, что мне стыдно перед сыном за этих людей.
Я вчера была в минздраве, и там один чинуша чуть ногами не затопал: «Да знаете ли вы, что мы не имеем права нарушить инструкцию!» Он так и не понял, к чему я его призывала… А ведь я просила у него не машину, сгорит она! Я согласна своего сыночка на руках носить. Я ведь просила и требовала одного: не унижать и не оскорблять его. Он не заслужил такого отношения.
Вера Федоровна потянулась за плащом.
— Нина Тимофеевна, идемте к вам, побудем с Пашенькой. Успокойтесь, я уверена, все уладится.
На улице шел дождь, но они не стали садиться в троллейбус. По дороге Нина Тимофеевна успокоилась, и когда они вошли в квартиру, улыбаясь, спросила у сына:
— Ну и чем ты тут занимаешься без меня?
К их удивлению, на лице у Павла не было и тени грусти. Он рукой показал на стол, где лежал голубоватый конверт.
— Я письмо получил от ребят из нашей роты. Я словно сам там побывал, а они мне еще и подарок сделали.
Павел подошел к серванту, достал фотографию и протянул ее почему-то не матери, а Вере Федоровне.
— Это нас как-то замполит роты сфотографировал.
Вера Федоровна взяла небольшой любительский фотоснимок, и руки ее задрожали. На фото рядом с Павлом и еще одним солдатом стоял ее Коля.
— Коленька… — прошептала она.
Нина Тимофеевна, заглядывая через плечо Веры Федоровны, спросила у Павла:
— Когда вы сфотографировались?
— Где-то за неделю до моего ранения. Мы стояли втроем недалеко от спортплощадки, а тут мимо идет наш замполит и говорит: «Давайте я вас для истории сфотографирую». Снял с плеча фотоаппарат, щелкнул затвором и пошел дальше. Видите, не забыл фото прислать. Молодец!
Вера Федоровна не могла оторвать взгляда от фотоснимка.
— Вера Федоровна, возьмите себе эту фотографию, — тихо сказал Павел.
— Как дела у Алефина? — Нина Тимофеевна старалась отвлечь гостью.
— О, все в порядке. Он уже студент, можете его поздравить. Теперь очередь за Пашей. Он же имеет право на льготы.
— Да, но сначала надо с ногой довести дело до конца…
— А что с ногой? — перебила его Вера Федоровна. — Подумаешь, два сантиметра им мешают…
— Так они и мне мешают, — в свою очередь перебил Павел, — из-за них не могу протез надеть.
— И что ты хочешь сделать? — насторожилась Нина Тимофеевна.
— Хочу сделать операцию, — коротко и неожиданно жестко ответил парень и, опираясь на костыли, тяжело направился в другую комнату.
— Как операцию? — воскликнула Нина Тимофеевна, бросаясь за ним.
— Мама, послушай… — Павел обернулся, лицо у него было спокойным. — Ты же прекрасно знаешь, какие боли я переношу из-за того, что у меня культя длиннее. Если сделаю операцию, то я смогу спокойно передвигаться и автомашина мне не понадобится.
— Правильно, Пашенька, — поддержала его Вера Федоровна, — жизнь жестока и за право быть счастливым надо бороться. Я получила письмо от шестерых матерей. У них сыновья погибли в Афганистане. Женщины предлагают создать Клуб или Совет или еще какое-нибудь объединение матерей погибших воинов-интернационалистов.
— И что они будут делать? — спросила Нина Тимофеевна.
— Помогать семьям погибших, заботиться об инвалидах да о тех ребятах, которые отслужили и вернулись домой.
— Правильно. Ведь каждой матери, чьи дети полегли там, — поддержала Нина Тимофеевна, — в первую очередь нужно задушевное, теплое слово. Вы, Вера Федоровна, посоветуйтесь с Иваном Леонидовичем Лемеховым. Он очень интересуется этим вопросом.
Было уже поздно, когда Вера Федоровна собралась уходить. Она уговорила Нину Тимофеевну не провожать ее и пешком пошла домой. Хотелось побыть одной, и сильный частый дождь ей не был помехой.
СБИТА ВЕРТУШКА
Проверяющих оказалось четверо: старший группы подполковник и трое младших офицеров. Их форма резко отличалась от той, которую носили военнослужащие ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Все четверо — показательно-подтянутые, с блестящими нашивками и петлицами.
Подполковник сухо спросил у Бунцева:
— Замполит батальона, надеюсь, не в отлучке? Комбат вспыхнул, хотел ответить резко, но заставил себя сдержаться.
— Заместитель командира батальона по политической части майор Шукалин не в отлучке.
— Так где же он?
— Беседует с представителем министерства государственной безопасности Афганистана подполковником Джалалом.
— Как беседует? Он, надеюсь, поставил в известность кого следует о предстоящей встрече и беседе с представителем иностранного государства?
Бунцев перевидал на своем веку разных проверяющих. Этот, скорее всего, из тех, которые приезжают с одной целью: найти недостатки, и потому заставил себя вести с ним разговор спокойно.
— Товарищ подполковник, эта тема не для разговора в присутствии военнослужащих, которых она не касается. Если не возражаете, пройдемте ко мне.
— Не возражаю. Пойдемте, но попрошу пригласить замполита и начальника штаба.
Как Бунцев и предполагал, замполит уже закончил разговор с Джалалом и, проводив его, поспешил к комбату. Они встретились в узком коридоре. Шукалин по-уставному доложил, что встреча с подполковником МГБ закончена и что он о результатах беседы сделает письменное донесение.
Одного взгляда на проверяющих было достаточно Шукалину, чтобы выбрать правильную линию поведения.
В кабинете командира батальона руководитель группы проверяющих сообщил о цели проверки: учебная и боевая подготовка, политико-воспитательная и индивидуальная работа с личным составом, плановая работа, сохранность боевой техники, сохранение служебной и государственной тайны, наличие внеуставных отношений.
— Короче говоря, — усмехнулся Бунцев, — полная инспекционная проверка.
— Не совсем, — заметил подполковник. — Мы, как видите, не затрагиваем финансовые и тыловые вопросы.
— И то только потому, что вам, несмотря на вашу личную просьбу, — хмуро заметил Шукалин, — не дали специалистов в этих областях. Но дело не в этом, мы покажем все, что пожелаете.
Проверяющие приступили к работе незамедлительно.
Уже через сутки стал ясен их замысел: особое внимание уделить первой роте, проверить служебную деятельность комбата и его замполита,
Подполковник потребовал письменных объяснений от Бочарова и замполита роты Бакина по обстоятельствам пропажи младшего сержанта Леонова и направления в отпуск сразу трех солдат. На недоуменные вопросы Бочарова и Бакина, зачем это нужно, ведь по факту пропажи Леонова штабом и политотделом ограниченного контингента проводилась тщательная проверка, подполковник раздраженно произнес:
— Надо же, в конце концов, кому-то по-настоящему разобраться, что у вас творится в батальоне. То солдаты дезертируют, то превращаете боевое подразделение в дом отдыха, сразу почти половину отделения отправляете в отпуск и таким образом прячете их от боевых действий.
Шрам на щеке Бочарова набух, сделался красным, глаза сузились. Он медленно подошел к проверяющему и хрипло сказал:
— Товарищ подполковник, уверен, что вам никто не давал права оскорблять смелого и преданного советского солдата — младшего сержанта Леонова Антона Сергеевича. Он никогда не был дезертиром.
Рядом с Бочаровым встал его замполит. Бакин добавил:
— Солдаты, которые убыли в краткосрочный отпуск, имеют боевые награды и в бою стараются быть на самом тяжелом участке. А что касается вашего мнения о том, что батальон — дом отдыха, то советую вам, товарищ подполковник, сходить хоть разок с нами на боевые.
— Как вы разговариваете со старшим по званию? — побагровел подполковник.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не появление командира батальона. Бунцев не слышал, что раньше говорил проверяющий, но по словам командира роты и его замполита понял все. Бунцев подошел к проверяющему.
— Товарищ подполковник, вы и ваши подчиненные занимаетесь деятельностью, которая не соответствует заданию, полученному вашей группой. Оскорблений и унижений подчиненных мне солдат и офицеров я не допущу. Поэтому о вашем поведении немедленно доложу своему командованию.
Бунцев чуть ранее узнал, что капитан из группы проверяющих требовал от четверых солдат письменных подтверждений того, что их плохо обучают, о них не заботятся, а когда те заявили, что это неправда, накричал на них и прогнал. Возмущенные солдаты пришли к замполиту батальона. Бунцев решил поговорить с подполковником и пошел его разыскивать. И вот оказалось, что и подполковник ведет себя так же, как и его подчиненный.