Но Ван Купец откашлялся и сказал сыну:
— Пойдем, здесь нам не дадут покоя.
И встав с места, оттолкнул детей в сторону, но не грубо, и вышел, а сын последовал за ним.
Ван Купец шел по улице впереди сына к маленькому чайному дому, куда ходил не часто, и там выбрал стол в уголке, где потише. Но дом был почти совсем пуст, так как в этот час посетителей бывает совсем немного: крестьяне продали свои припасы и разошлись по домам, а горожане еще не приходили для послеполуденной беседы.
И тут, на свободе, сын Вана Купца передал ему поручение дяди.
Ван Купец слушал очень внимательно и не проронил ни слова, пока сын не кончил рассказа, но и выслушав все до конца, он не изменил выражения лица. Нет, на его месте Ван Помещик стал бы изумляться, закатывать глаза и клясться, что это невозможно, а Ван Купец так разбогател, что для него не было невозможного, и если он колебался когда-нибудь, то лишь оттого, что не был уверен, выгодно ли для него это дело. Деньги у него были вложены во всякого рода предприятия, и люди брали у него в долг за какие угодно проценты. Деньги у него были даже в буддистских храмах, одолженные священникам под залог храмовых земель, оттого что люди теперь стали уже не так набожны, как прежде, и только женщины, чаще всего старухи, пеклись о богах, и многие храмы обеднели и не процветали, как встарь. Деньги Вана Купца были вложены и в корабли на реках и морях, и в железную дорогу, и большая сумма была вложена в веселый дом в этом же городе, хотя он никогда не бывал там, а старшему его брату, когда он играл в кости в этом большом новом доме, открывшемся с год тому назад, не приходило в голову, что это дом его родного брата. Но дело это приносило хорошие барыши. Недаром Ван Купец основывал свои расчеты на знании человеческой природы.
Так деньги его расходились по сотням тайных каналов, и если бы он сразу потребовал их обратно, то потерял бы на этом тысячи. Однако он ел не больше и не лучше прежнего, не играл в кости, как сделал бы каждый, заведись у него свободные деньги сверх того, что нужно на еду и одежду, не позволял и сыновьям носить шелковые халаты, и, глядя на него и на то, как он живет, никому не пришло бы в голову, до чего он богат.
И потому он мог думать о трех тысячах заграничных ружей, нисколько не удивляясь, как удивился бы Ван Помещик на его месте. Да, встретившись с братьями на улице, всякий бы сказал, что Ван Помещик и есть богач, потому что тратит деньги не считая, толст до безобразия, щеголяет в мехах, шелковых и атласных халатах, да и все сыновья его тоже были разодеты в шелк, кроме маленького горбуна; он жил у Цветка Груши и незаметно достиг совершеннолетия, и родители начали о нем забывать мало-по-малу.
Ван Купец размышлял некоторое время молча, а потом сказал:
— А не говорил мой брат, какой он даст мне залог? Ведь на покупку этих ружей понадобится много денег? Мне нужно солидное обеспечение, так как покупать ружья запрещено законом.
И юноша ответил:
— Он говорил: «Скажи моему брату, чтобы он взял в залог всю землю, какая у меня осталась, если не поверит мне на слово, пока я не соберу налогов на уплату долга. Теперь все налоги этой области в моих руках, но больших денег сразу я дать не могу, чтобы солдатам моим не пришлось терпеть из-за этого нужды».
— Земли мне больше не нужно, — сказал Ван Купец в раздумьи, — этот год был здесь плохой, чуть ли не голодный, и земля дешева. Того, что у него осталось, не хватит. Свадьба его съела много денег.
Тогда юноша сказал пылко, и небольшие живые глазки его засверкали, — с таким жаром он говорил:
— Отец, это правда, что дядя — великий человек. Посмотрел бы ты, как все его боятся! А ведь он добрый человек и не станет убивать без нужды. Даже правитель всей провинции его боится. А сам он не знает страха, нет! Кто, кроме него, не побоялся бы жениться на женщине, которую все называют лисицей. А если ты достанешь ему эти ружья, то он станет сильней, чем когда бы то ни было!
Слова родного сына не могут сильно повлиять на отца, но все же в этом была доля правды, а принять решение заставила Ван Купца мысль, что ему будет выгодно, если брат его станет могущественным военачальником. Да, если начнется великая война, о которой идет слух все эти годы, и если она подойдет ближе, — а кто может сказать, куда двинется война? — то его богатства захватят и разграбят если не вражеские войска, то поправшие закон бедняки. Богатство Вана Купца было уже не в земле; земли его были ничто в сравнении с домами, лавками и ссудными кассами, а все это богатство нетрудно отнять в такое время, когда людям можно безнаказанно грабить, и в несколько дней богач может стать бедняком, если, на случай нежданной беды, которая может нагрянуть в любое время, за ним не будет стоять и охранять его какая-нибудь скрытая сила.
И он думал про себя, что ружья эти могут послужить защитой и ему самому, и долго придумывал, как ему купить их и как провезти контрабандой внутрь страны. Сделать это было можно, потому что у него было два собственных небольших судна, на которых он вывозил рис в лежащую рядом страну. Законом не дозволялось вывозить рис, и приходилось делать это тайком, но Ван Купец сильно на этом наживался; окупались даже взятки, которые он давал, потому что правители были продажны, и, получив взятку, они старались не замечать двух его маленьких суденышек, а он с расчетом держал маленькие; свой же гнев и усердие перед законом правители срывали на иностранных судах или на тех, которые им не приносили дохода.
И Ван Купец думал о том, что его два суденышка иногда идут из соседней страны пустые или только наполовину нагруженные бумажными тканями или чужеземными побрякушками, думал и о том, что нетрудно было бы ввезти иноземные ружья контрабандой среди этих товаров, а если его поймают, он даст где нужно денег, сунет кое-что и капитанам, заткнет им рот, чтобы им было из-за чего молчать. Да, он мог бы это сделать. И тогда он сказал сыну, взглянув сначала, нет ли поблизости кого-нибудь из гостей или прислужников, и говорил он сквозь зубы, не шевеля губами, и очень тихо:
— Я могу доставить ружья в прибрежную полосу, и даже дальше, — в то место, где железная дорога подходит всего ближе к области брата. Но как я доставлю оружие в глубь страны, если туда больше двух дней пути и пробраться можно только пешком или верхом на лошади?
Об этом Ван Тигр ничего не говорил юноше, и он только с глупым видом почесывал в затылке, глядя на отца, и говорил:
— Нужно мне вернуться и спросить его об этом.
Но Ван Купец возразил:
— Скажи ему, что я спрячу ружья среди других товаров, помечу их чужим именем и доставлю их в известное место, а там пусть уж он берет их, как знает.
С этим известием юноша должен был вернуться к дяде и на следующий же день пустился в обратный путь. Но эту ночь он переночевал дома, и мать состряпала ему любимое блюдо: горячие пирожки с чесноком и свининой — очень вкусное кушанье. Он наелся до-отвала, а что оставалось, сунул за пазуху, чтобы съесть дорогой. Потом, сев на осла, он пустился в обратный путь к Вану Тигру.
XIX
На следующий месяц случилось то, чему Ван Тигр в своем высокомерии не поверил бы, если бы ему об этом рассказали. Когда стало известно, что правители воюют между собой и страна раскололась на две части, всю область охватила лихорадка войны. Очаги восстания были повсюду, и люди, оставшиеся без работы, и те, кто не желал работать, охотники до приключений, сыновья, не ладившие с родителями, игроки, которым не везло в игре, и все недовольные воспользовались этим временем, чтобы выступить и чем-нибудь заявить о себе.
В той области, которой правил теперь Ван Тигр от имени старого правителя, бунтовщики объединились в банды, назвавшись Желтыми Тюрбанами[2] — потому что обматывали голову желтой тряпкой — и начали рыскать по всей округе. На первых порах они вели себя довольно робко и, только проходя мимо деревень, требовали у крестьян съестного, а заходя в харчевню, не доплачивали или совсем не платили за еду и при этом смотрели так свирепо и бранились так громко, что содержатель харчевни боялся поднимать шум и поневоле мирился с убытками.
Но число этих Желтых Тюрбанов все росло; они осмелели и начали подумывать об оружии, так как ружья были только у нескольких беглых солдат. Они осмелели, грабя крестьян; к большим селениям и городам они, правда, не решались подходить, а держались ближе к маленьким деревушкам и поселкам. Наконец кое-кто из крестьян похрабрее явились к Вану Тигру и донесли о том, что бандиты, не встречая сопротивления, становятся все наглее, нападают и грабят по ночам, а если им что-нибудь придется по вкусу, не задумываясь, убивают крестьян целыми семьями. Ван Тигр не знал, верить этому рассказу или нет, потому что, когда он посылал своих лазутчиков и те расспрашивали крестьян, многие боялись рассказывать и отпирались от всего. И Ван Тигр долгое время ничего не предпринимал, так как его занимала мысль о том, чтобы не упустить времени и самому принять участие в великой войне.
Наступили сильные летние жары, армия за армией проходила на Юг, и бандиты переманивали к себе многих солдат; шайки все росли и росли и становились наглее. В это время года гаолян в тех местах становится очень высоким, и бандитам было удобно в нем прятаться, а наглость их дошла до того, что люди боялись ходить по большой дороге в одиночку и ходили по ней только целыми толпами.
Трудно сказать, поверил бы Ван Тигр, что дело до такой степени плохо, или нет, потому что он все-таки зависел от своих лазутчиков и верных людей и должен был верить тому, что они скажут, а они льстили ему сверх меры, уверяя, что никто не осмелится противостоять ему. Но в один прекрасный день из западной части страны пришли два крестьянина, два брата, и принесли с собой пеньковый мешок. Они никому не хотели показать, что у них в мешке, и упрямо отвечали на все вопросы:
— Этот мешок для генерала.