Убийство становится похожим на секс, а секс – на убийство.
Каждое общество имеет тех преступников, которых заслуживает.
Я американец – и я убивал американцев. Я человек – и я убивал людей, – и делал я это в моем обществе.
В моих фантазиях девушка кричит…
В попытке объяснить загадочный рост серийных убийц в семидесятые – девяностые годы, многие приходили к догадке, что определенную роль сыграла радикальная трансформация общества в шестидесятых. Мы продолжаем искать какое-то конкретное социально-историческое явление, которое привело к эпидемическому росту числа серийных убийц. Сложно удержаться и не связать рост числа серийных убийств и десятилетний всплеск всеобщего насилия, хаоса, восстаний, бунта, секса, наркотиков и рок-н-ролла во время перезагрузки американского общества в 60-х.
Это действительно была перезагрузка во всех смыслах этого слова. Людям, запертым вплоть до пятидесятых годов в ловушке весьма ограниченного черно-белого мировоззрения американского общества, шестидесятые годы принесли насыщенный цветовой спектр возможностей и свобод и образ жизни, о котором в прошлые десятилетия и подумать не могли. Молодежная культура, гражданские права и гендерное равенство, появление более терпимой, прогрессивной и плюралистической американской культуры, несмотря на все разногласия, которые до сих пор нас беспокоят, – все это коренным образом изменило Америку. Возможно стало все. Однако существовала и обратная сторона.
При всех прогрессивных переменах, которые принесли шестидесятые, вышли из-под контроля и некоторые безобразные тенденции, ранее находившиеся под спудом. Трансформация американского общества с пятидесятых по шестидесятые годы подарила свободу множеству людей, но не обошлось и без большого количества жертв. Скажем, Уолли Кливер из ситкома «Предоставьте это Биверу» оказывается в конце концов на рисовом поле с кровоточащей раной в груди, а сам Бивер вплетает в волосы цветы и уезжает прочь на волшебном автобусе с Чарли Мэнсоном за рулем. И когда Вудстока пырнули ножом и избили до смерти «Ангелы Ада» в Альтамонте, а Уолли вернулся домой из Вьетнама с багажом из кошмаров, устойчивой к пенициллину гонореи и героиновой зависимости, – единственное, за что стоило держаться после такого крушения надежд, – это насилие, жадность, гедонизм и серийные убийства, продолжавшиеся тридцать лет, пока 11 сентября 2001 года внимание публики не переключил на себя Усама бен Ладен. Вот так, в двух словах, выглядит базовая модель «социального хаоса», которая была предложена для объяснения увеличения числа серийных убийц.
Можно добавить к этому наблюдение Джинджер Стрэнд о сильно возросшем количестве потенциальных «незначительных» жертв, подходящих для охоты, в силу обеднения и социального отчуждения жителей процветавших в прежние времена городских сообществ. Дело не только в том, что серийных убийц стало больше, но и в том, что стало больше доступных жертв (см. главу 4). Однако эти объяснения, пусть правдоподобные и конструктивные, в конечном счете неудовлетворительны.
Diabolus in cultura – дьявол в культуре
Антрополог Саймон Харрисон, специализирующийся на некрофилии у солдат, которые собирают части тел как военные трофеи, пишет, что диссонирующие тритоны, известные в Средневековье как diabolus in musica (дьявол в музыке) и попавшие по этой причине под негласный запрет, существуют и в культуре. Diabolus in cultura – это запрещенное сочетание культурных тем, каждая из которых сама по себе является нейтральной, но в связке с другими вызывает сильную тревогу{407}. Подобное определение лучше всего описывает культуру серийных убийств, или «экологию» серийных убийств, как я это иногда называю, когда пытаюсь рассказать о подъемах и спадах серийных убийств в различные исторические эпохи. В основе лежит не одна причина, а дьявольская алхимическая смесь, которая провоцирует и поддерживает рост числа серийных убийц-фетишистов в определенные периоды истории, как, например, раскол христианской церкви, объявление охоты на ведьм, плотное заселение городов обездоленными маргиналами, появление жесткой порнографии, миграция обедневших женщин-работниц и потребность среднего класса в красиво одетых служанках (см. главы 6, 10 и 11). Когда я попытался выяснить, какой diabolus in cultura мог обусловить и простимулировать эпидемический рост числа серийных убийц в США, начиная с 1970-х, – меня осенило: для поиска триггеров мы брали не те временны́е периоды!
Если психопатология эволюционирующих серийных убийц зарождается и формируется в детском возрасте, но убивать они начинают только где-то в двадцать восемь лет, то исторические триггеры, которые мы ищем, следует искать за двадцать – двадцать пять лет до убийств, когда убийцы еще были детьми, а не взрослыми преступниками.
Я на скорую руку набросал небольшой выборочный список известных американских убийц «золотого века» и заметил весьма тревожную хронологию.
Очень много серийных убийц выросли либо во время Второй мировой войны, либо в первые пятнадцать лет после нее, в эпоху беби-бума. В списке перечислены известные серийные убийцы, которые родились и росли в послевоенные годы, а первое убийство совершили в возрасте около двадцати восьми лет (средний возраст начала преступлений), в период с 1970 по 1990 год, в разгар «золотого века».
Они все жили под впечатлением от постепенно угасающего потрясения, от самой великой, жестокой и смертоносной войны, в которую когда-либо ввязывалось человечество.
В то время как большинство из нас признает, что Вторая мировая война в своем роде уникальна и коренным образом изменила мир, до сих пор мы не в полной мере осознали природу этой войны и то, как ее пережили американские солдаты. Восприятие американцами войны и ее истории до сих пор находится под влиянием пропаганды того времени, включая и то, как мы определяем себя – демократию, бьющуюся за правое дело, – врага – злобные тоталитарные государства – и то, как мы будем с таким врагом бороться и как будем его побеждать. Перефразирую слова Марка Зельцера («главной темой вестернов с момента их появления всегда были серийные убийства») и скажу, что война в целом с самых давних пор точно так же основывается на серийных убийствах, совершаемых самым примитивным и диким способом. И, возможно, Вторая мировая война являлась узаконенным на государственном уровне разгулом серийных убийств – одним из крупнейших всплесков серийных убийств со времен Великой охоты на ведьм.
Вторая мировая война как последняя «хорошая война» и «величайшее поколение», которое в ней участвовало
Во время Второй мировой войны (с момента вторжения Японии в Китай в 1937 году и до капитуляции нацистской Германии и Японской империи в 1945 году) было убито от шестидесяти до восьмидесяти миллионов человек, или три процента всего населения планеты, в основном гражданские лица: женщины и дети.
Враги из нацистской Германии и Японской империи, с которыми направили сражаться американских военных – наших отцов и дедов, – были, без преувеличения, гораздо более дикими и кровожадными садистами, чем все те, кто угрожает нам сегодня: будь то «Талибан», «Аль-Каида» или ИГИЛ. В течение шести лет, с 1939 по 1945 год, нацисты и их союзники убили (точнее, застрелили, отравили газом, замучили, повесили, избили, изнасиловали, закололи штыками, сожгли, искалечили, обкололи смертельными инъекциями, подвергли рентгеновскому излучению, накачали наркотиками, обезглавили, зверски вы́резали, подвергли медицинским экспериментам, заморили рабским трудом и голодом в плену) одиннадцать миллионов человек, из которых шесть миллионов были евреями. Поразительные цифры. В это число злодейски убитых не входит непреднамеренная, допущенная по неосторожности или попросту случайная гибель миллионов гражданских лиц от бессмысленных бомбардировок, а также всяческих лишений и бедствий, творимых руками солдат регулярной армии Германии и членов всякого рода паравоенных организаций во время боевых действий и операций по умиротворению. В сравнении с нацистами, ИГИЛ – мелкие дилетанты.
В вопросах санкционированных государством серийных убийств наши враги из нацистской Германии руководствовались бредовой теорией о превосходстве одной расы над другой, тогда как наши противники из Японской империи устраивали кровавые бойни под влиянием возрожденного (и порядком искаженного) культа «Бусидо» – «Пути воина», – который ввели в японскую военную культуру фашиствующие империалисты, в тридцатые годы захватившие власть насильственным путем. В 1937 году эти японские «воины» захватили китайский город Нанкин, где устроили шестинедельную кровавую вакханалию: пытали, насиловали и убивали, а потом уродовали тела жертв. По подсчетам, пострадало от пятидесяти до трехсот тысяч мирных жителей Китая{408}.
Молодых американцев перебросили за океан, чтобы они сражались с этими врагами, участвуя в растянувшемся на четыре года пароксизме самой бесчеловечной резни в истории Америки. Да, в Гражданской войне в 1860-х потери США составили шестьсот двадцать тысяч, что гораздо больше, чем потери страны во Второй мировой войне, однако женщин и детей Гражданская война практически не затронула, мужчины же как с той, так и с другой из сторон были и сами готовы в своем тупом благородстве поголовно лечь костьми в героических, но бестолковых битвах, в которые, как сказал один историк, их гнали «как свиней на убой»{409}. Во время самоубийственной атаки армии Союза на окопавшихся на высотах Мари конфедератов при Фредериксберге в 1862 году последние настолько впечатлились храбростью и мужеством неприятельских бойцов, что приветствовали их рукоплесканием и ликованием, – положив перед этим 8600 человек{410}. Первая мировая война велась так же бестолково: истреблялось «потерянное поколение» молодых мужчин Америки. Однако Вторая мировая война была хуже – то была война на уничтожение, при этом враг открыто и кровожадно избирал целью женщин и детей, многократно превосходя по территориальному охвату, масштабу разрушений и количеству пострадавших наши собственные авиабомбардировки гражданского населения. Здесь американские морские пехотинцы уже не собирались аплодировать самоубийственным банзай-атакам японцев. Им никогда не доводилось принимать участие в подобной войне – ни до, ни после.
Без сомнений, наши отцы и деды были «хорошими парнями» и воевали «на стороне добра». Вторую мировую войну называют последней «хорошей войной», и это не просто клише, так как тогда мы ясно понимали, насколько зол и отвратителен наш враг и каким поистине благородным делом является его уничтожение. Это не исторический миф. Но сегодня мы забываем, что Вторая мировая война была войной на уничтожение, в отличие от локальных войн, вызванных политикой «сдерживания», которые мы вели позже – в Корее, Вьетнаме, Персидском заливе, – и даже от войны с терроризмом.
Во Второй мировой войне наш враг был настолько злобным и мощным, что нас призывали не просто уничтожать его армии, а еще бомбить и сжигать чужие города вместе с мирными жителями, включая женщин и детей, пока их правительство не рухнет или не сдастся добровольно. Впоследствии же от того благородства и смелости, о которых нам говорят, не осталось и следа. В отличие от войн в Корее, Вьетнаме, Ираке и Афганистане, во время Второй мировой мы не давали никаких обещаний «принести демократию» во вражеские земли, а просто пытались максимально быстро ликвидировать как можно больше их солдат, пока они безоговорочно не сдадутся на милость победителя. И точка.
Оставив на месте Германии дымящиеся руины и сбросив две ядерные бомбы на Японию, в 1945 году мы одержали полную победу в той ужасной войне. Но когда после Второй мировой войны мы сразу же окунулись в атмосферу параноидального страха нового конфликта с Россией, у нас не было времени на сохранение мира, на то, чтобы перевести дух и подумать о настоящей природе войны, которая только завершилась, и о том, что она отняла у наших солдат. На родине мы приветствовали вернувшихся ветеранов парадами и награждали медалями как героев, которые совсем недавно сражались за демократию, что так и было; но мы ни разу не задались вопросом о том, что же именно поручили им сделать – а что, если вскоре им придется повторить все то же самое в новой войне, уже против СССР?
Нам говорили, что мы воевали так, как должны сражаться благородные рыцари-освободители. Но многие вернувшиеся с поля боя ветераны знали, что все происходило совсем иначе. Никакого благородства в этой бойне не было, и многие мужчины прибыли домой, испытывая после того, что видели и пережили, глубокую тревогу. В списках диагнозов значился лишь изнурительный военный невроз – никакого ПТСР (посттравматического стрессового расстройства, или синдрома «флешбэков»): о нем заговорили уже после Вьетнама. В 1945 году никто не говорил о безобразных сторонах войны на уничтожение. Бравурная пропаганда военного времени в духе патриотических агиток «За что мы сражаемся», «Незаменимых» и «Песков Иводзимы» не умолкала и после победы. Вернувшихся солдат похлопали по спине, наградили медалями, почествовали парадами, сообщили им, что свой долг они выполнили, сунули под нос Закон о правах военнослужащих, а потом отправили домой, в тягостную тишину, мириться со своей травмой и жить с ней один на один. Этим было даже не поделиться с родными и близкими. Никто не захотел бы слушать… По крайней мере, всю правду. Наши травмированные ветераны Второй мировой оказались запертыми в ловушке молчания, как доисторическое насекомое в капле янтаря, да так и законсервировались в роли «величайшего поколения, которое когда-либо порождало общество» (само это выражение впервые употребил в 1998 году журналист Том Брокау в книге под тем же названием – «Величайшее поколение»){411}.
Послевоенные садистские пытки в «сальных» журналах и дешевые романы в жанре настоящего детектива: «…очень странное занятие»
Первый ключ к разгадке вопроса, что же такое дурное было привезено домой с войны и встроилось в diabolus in cultura, появляется на страницах популярных мужских журналов, предназначенных для вернувшихся ветеранов и их маленьких сыновей, взросление которых пришлось на послевоенные годы. Если когда-либо и существовало ощутимое миметическое принуждение – популярный культурный феномен, пропагандирующий охоту на женщин, изнасилования, пытки, каннибализм, увечья и убийства, – то это было как раз оно: страницы детективных и приключенческих мужских журналов, ежемесячные тиражи которых переваливали за миллион экземпляров и которые открыто продавались в газетных киосках и в супермаркетах по всей стране с конца 1940-х до конца 1970-х, прямо-таки пестрели восхвалением вышеперечисленных непотребств. И это было отвратительно. Откуда же, из какого темного и гадкого уголка их подсознания все это вдруг полезло?
Наскальные рисунки, мифы, народные предания, сказки, байки и литература часто отражают подспудные, невысказанные желания, глубинные и неосознанные страхи и предметы ненависти общества, а также его падения и успехи. В скудном мирке послевоенной массовой культуры Америки, ограниченном тремя телевизионными каналами и голливудскими фильмами, без кабельного и спутникового телевидения, без видеоплееров, игр, DVD и интернета, многие вернувшиеся с войны мужчины, сидя дома вместе с внуками и сыновьями, для развлечения читали популярные журналы, комиксы и книги в мягкой обложке. Кроме фильмов, радиопередач и – чуть позже – телевидения, чтение подобного рода литературы оставалось единственным времяпрепровождением.
Мальчиков из поколения Теда Банди и Джона Уэйна Гейси и их отцов занимали и увлекали десятки ежемесячных дешевых приключенческих журналов «для настоящих мужиков»: Argosy («Караван»), Saga («Сага»), True («Истина»), Stag («Самец»), Male («Для мужчин»), Man’s Adventure («Мужские приключения»), True Adventure («Настоящие приключения»), Man’s Action («Мужской поступок»), True Men («Настоящие мужчины»), Man’s Story («Истории для мужчин»), Action for Men («Мужские занятия»), See for Men («Глазами мужчины»), Real Men («Настоящие мужчины»), Man’s Exploits («Мужские подвиги»), New Man («Новый мужчина»), Men Today («Мужчины сегодня»), Rugged Men («Суровые мужчины»), Man to Man («Как мужчина мужчине»), Man’s Life («Мужская жизнь»), Men in Conflict («Мужчины вне закона»), Man’s Combat («Мужские сражения»), Man’s Epic («Мужская эпопея»), Man’s Book («Мужская книга»), World of Men («Мир мужчин»), All Man («Все мужчины»), Showdown for Men («Мужские разборки»), Man’s Daring («Мужская отвага»), Rage for Men («Мужская ярость»), Rage: The Magazine for Real Men («Ярость: журнал для настоящих мужчин»), Fury: Adventure for Men («Гнев: приключения для мужчин»), Peril: All Man’s Magazine («Опасность: журнал для каждого мужчины»), Man’s Age («Эпоха мужчин»).
Наряду с журналами детективного жанра, эти мужские журналы будут все чаще упоминаться серийными убийцами «золотого века» в качестве излюбленного детского, подросткового и юношеского чтения. К 1980-м бихевиористы ФБР окрестили подобную литературу «порнографией для сексуальных садистов», и в конечном счете она пропала из газетных киосков – благодаря упадку индустрии ежемесячных журналов, но также и возросшему неприятию «культуры насилия», пронизывающей этот сектор средств массовой информации{412}.
С 1940-х по 1970-е одним из основных развлечений в мужских приключенческих журналах были рассказы, сладострастно и гипертрофированно живописующие зверства нацистов в военное время. На обложках журналов красовались цветастые изображения связанных и избитых женщин и заголовки примерно такого содержания: «НЕЖНОЕ ОБНАЖЕННОЕ ТЕЛО ДЛЯ УЖАСНОГО НАЦИСТСКОГО ДОКТОРА»; «ЧУДОВИЩНЫЙ ГИТЛЕРОВСКИЙ ГАРЕМ СТРАДАНИЙ»; «УЖАСНЫЕ ОБРЯДЫ КРОВОЖАДНОГО МОНСТРА-СТРИПТИЗЕРШИ ГИТЛЕРА»; «КАК НАЦИСТЫ НАКАЧАЛИ ТАНЮ СЕКСУАЛЬНЫМИ НАРКОТИКАМИ»; «ПЫТКИ НЕВЕСТ ЗВЕРЯМИ ИЗ СС»; «ЦЕПИ СТРАДАНИЙ ДЛЯ СВЯЗАННЫХ НОРВЕЖСКИХ КРАСАВИЦ»; «ПЫТКИ ГИТЛЕРОВСКИХ БАБУИНОВ В МАБУТИ»; «НАЦИСТСКИЙ СУМАСШЕДШИЙ ЗООПАРК ИЗНАСИЛОВАННЫХ ЖЕНЩИН»; «КРАСАВИЦЫ В КЛЕТКАХ В НАЦИСТСКОЙ ТЕМНИЦЕ ПРОКЛЯТЫХ»; «ПРОКЛЯТЫЕ КРАСАВИЦЫ И НАЦИСТСКИЙ МУЗЕЙ УЖАСОВ»; «ОБНАЖЕННЫЕ ДЕВСТВЕННИЦЫ И НАЦИСТСКИЙ ФАКЕЛ ПЫТОК»; «КРАСАВИЦЫ, ЗАМУЧЕННЫЕ НАЦИСТСКИМ КУЛЬТОМ КРОВИ»; «КРАСАВИЦЫ, ЗАМУЧЕННЫЕ ГИТЛЕРОВСКИМ ПРИНЦЕМ БОЛИ»; «МОЛИ О СМЕРТИ, МОЯ КРОШКА»; «БЕЗЗАЩИТНЫЕ ДЕВЫ В НАЦИСТСКОМ ВЕЧНОМ ЗАМКЕ БЕЗУМИЯ И УЖАСА»; «БЕЗЗАЩИТНЫЕ ДЕВСТВЕННИЦЫ ПОД ИГОМ НАЦИСТСКОГО ТЕРРОРА»; «КРИЧАЩИЕ ОБНАЖЕННЫЕ ДЕВУШКИ НА САТАНИНСКОЙ МЕССЕ ГИТЛЕРА»; «РАЗДЕТЫЕ ВО ИМЯ СВАСТИКИ»; «НЕЖНАЯ ПЛОТЬ ДЛЯ САМЫХ УЖАСНЫХ НАЦИСТОВ»; «ЗАКОВАННЫЕ В КАНДАЛЫ ОБНАЖЕННЫЕ ЖЕРТВЫ ГЕНЕРАЛА-МОНСТРА»; «БЕЗЗАЩИТНЫЕ КРАСАВИЦЫ ИЗ НАЦИСТСКОГО ЦИРКА БОЛИ»; «ДЕВУШКИ-ПАРТИЗАНКИ ПОД ЖУТКИМИ ПЫТКАМИ НАЦИСТОВ»; «СКЛЕП В АДУ ДЛЯ ГИТЛЕРОВСКИХ НАЛОЖНИЦ»{413}.
Даже сегодня, спустя почти семьдесят лет после войны, нацисты и их психосексуальная садистская жестокость остается одной из главных тем в поп-культуре и нашем воображении: от «Ильзы, волчицы СС», «Ночного портье» и «Семи красавиц» до современных «Бесславных ублюдков» и «Чтеца».
Журналы эти получили прозвище «сального чтива» (sweats, т. е. буквально «потных»), так как кожа изображенных на обложках мужчин-мучителей и их жертв лоснилась от пота (художники усиливали этот эффект казеиновыми и акриловыми красками); при этом, помимо целого спектра нацистских и японских зверств во время Второй мировой, рассказывались в этих журналах и бросающие в холодный пот истории о людоедах Африки и Южных морей, о насилии, царящем в восточных гаремах, а также о пытках на фронтах современной читателям войны – как холодной, так и горячей (Корейской и Вьетнамской){414}.
Параллельно с «сальным чтивом» развивался жанр низкопробных таблоидов с рассказами о гротескно-гипертрофированных преступлениях вроде «Нэшенел энквайрер» (еще до того, как там начали публиковать сплетни о знаменитостях) и других изданий, таких, как «Миднайт», «Эксплойтер», «Глоуб», «Флэш» и «Экзаминер», а также аляповато оформленных детективных журналов с постановочными фото связанных девушек вперемешку с ужасающими фотографиями с мест преступлений, историями про секс, смерть и увечья под заголовками вроде: «МНЕ НРАВЯТСЯ ГОЛЫЕ ЖЕНЩИНЫ В КРОВИ»; «ВСЕ, ЧТО ПОКРЫВАЛО ТЕЛО СТРИПТИЗЕРШИ, – ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ НОЖЕВЫХ РАНЕНИЙ»; «ОН УБИЛ ЕЕ МАТЬ, А ПОТОМ ПРИНУДИЛ ЕЕ К ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОМУ ПОЛОВОМУ АКТУ»; «СЕКС-МОНСТРЫ! ПОСЛЕДНЯЯ ПОЕЗДКА ШЛЮХИ-АВТОСТОПЩИЦЫ ПРЯМО НАВСТРЕЧУ ГИБЕЛИ»; «ИЗНАСИЛУЙ МЕНЯ, НО НЕ УБИВАЙ»; «СВЯЗАННАЯ И С КЛЯПОМ ВО РТУ»; «ГОЛАЯ И СВЯЗАННАЯ»; «ОПУТАННАЯ СКОТЧЕМ ДЕВИЦА»; «МУЖЧИНА, КОТОРЫЙ МЕЧТАЛ КАЛЕЧИТЬ ЖЕНЩИН»; «ДЕЛАЙ ЭТО, ПОКА Я НЕ ВЫСТРЕЛЮ»; «СЕКРЕТЫ КАМЕРЫ ПЫТОК СЕКСУАЛЬНОГО САДИСТА»; «МЕРТВЫЕ ДЕВОЧКИ НЕ ПЛАЧУТ»; «ДАВАЙ ИЗНАСИЛУЕМ СОСЕДКУ»; «УБИЙЦА ОСТАВИЛ СЛЕДЫ УКУСОВ НА ТЕЛЕ ГОЛОЙ ОФИЦИАНТКИ»; «ОНА – МОЯ ЗАКОННАЯ ДОБЫЧА»; «ОНА СКАЗАЛА, ЧТО Я НЕ СМОГУ УДОВЛЕТВОРИТЬ ЕЕ КАК МУЖЧИНА»; «СЕКСУАЛЬНО ПОДРАЗНИЛА СВОЕГО БОЙФРЕНДА, И ОН ВЫШИБ ЕЙ МОЗГИ»; «ЕСЛИ ЖЕРТВА ИЗНАСИЛОВАНИЯ КРИЧИТ – УБЕЙТЕ ЕЕ!»; «ОБНАЖЕННАЯ МОДЕЛЬ СЛИШКОМ СЕКСУАЛЬНА, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ!»; «ОН КУПАЛ СВОИХ КРАСАВИЦ, А ПОТОМ ПУСКАЛ ИХ ПОД НОЖ»; «ИЗНАСИЛОВАЛИ И УБИЛИ В ПОНЕДЕЛЬНИК ПОСЛЕ ОБЕДА»; «ВИВИАН БЫЛА ЕЩЕ ЖИВА, КОГДА ЕЕ ПОХОРОНИЛИ»; «ЖАДНАЯ ПРОСТИТУТКА + ЗЛОЙ СУТЕНЕР = МЕРТВЫЙ КЛИЕНТ»; «СКОЛЬКО ПРИЧИН НУЖНО МУЖЧИНЕ, ЧТОБЫ УБИТЬ ЖЕНЩИНУ?»; «С ОДОБРЕНИЯ ПРИЯТЕЛЯ ПОХИТИТЕЛЬ-НАСИЛЬНИК ДУШИЛ КРАСОТКУ ИЗ ЛАС-ВЕГАСА ЕЕ ЖЕ КОЛГОТКАМИ»; «ПЫТКИ, СОДОМИЯ И ИЗНАСИЛОВАНИЕ КРАСИВЫХ СТУДЕНТОК-СОСЕДОК»; «ЧУДОВИЩНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МЯСНОЙ ЛАВКЕ»; «КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ЕГО ОХВАТЫВАЕТ ЖЕЛАНИЕ, ОН ЗАБИВАЕТ ДЕВОЧЕК ДО СМЕРТИ»; «ИЗНАСИЛОВАНИЕ В ГРОБУ»; «ЕГО НОЖ СНОВА И СНОВА ВОНЗАЛСЯ В ТЕЛО МОЛОДОЙ ДОМОХОЗЯЙКИ, А ПОСЛЕ… ОН СДЕЛАЛ ИЗ КЭРОЛ ЖИВОЙ ФАКЕЛ»; «ПОКА ТЫ ДОХНЕШЬ – Я БУДУ ТЕБЯ ФОТОГРАФИРОВАТЬ»; «ОН ЗАСТАВЛЯЛ МЕНЯ СМОТРЕТЬ, КАК СНОВА И СНОВА УБИВАЕТ ДЕВУШЕК»; «УБИТАЯ БЛОНДИНКА БЫЛА ТРИСЕКСУАЛЬНОЙ… ЛЮБИЛА ЭТО ДЕЛО ВТРОЕМ!»; «НАСИЛУЙ, ПЫТАЙ И ДЕРЖИ В ЦЕПЯХ»; «УБИЙЦЫ, КОТОРЫЕ ЗАНИМАЛИСЬ ЛЮБОВЬЮ С МЕРТВЫМИ»; «ОБНАЖЕННУЮ ДЕВУШКУ ИЗНАСИЛОВАЛИ МЕРТВОЙ!»; «НИКОГДА НЕ ОТВЕРГАЙ ЛЮБОВНИКА С РУЖЬЕМ!»; «ПОХОТЛИВЫЙ НОЧНОЙ БРОДЯГА ПРОЛОМИЛ СЮЗАННЕ ЧЕРЕП!»; «ВСЛЕД ЗА НИМ ТЯНУЛИСЬ ОБРЫВКИ ЛИФЧИКОВ И ИЗРЕЗАННЫЕ ТРУПЫ: СЕКСУАЛЬНЫЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ ВЫШЕЛ НА ОХОТУ»; «ПРИЧУДЛИВЫЙ ФЕТИШ НА КУПАНИЕ ПРИВЕЛ К СЕКСУАЛЬНОМУ УБИЙСТВУ!»; «ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ЕЕ УБИТЬ!»; «ОН ХОЧЕТ, ЧТОБЫ В РАЮ ЕГО ЖДАЛИ РАБЫНИ»; «ПОЗИРУЙ МНЕ ОБНАЖЕННОЙ, ИЛИ Я УБЬЮ ТЕБЯ»; «ЖЕСТОКИЙ УБИЙЦА ПРОСТИТУТОК»; «НА ЕЕ ГЛАЗАХ ЗВЕРСКИ ПРИКОНЧИЛИ МАТЬ И СЕСТРУ»; «СЕРДЦЕ 20-ЛЕТНЕЙ КРАСАВИЦЫ ПРИБИЛИ К СТЕНЕ!»; «МЭРИЛЕНДСКИЕ СЫЩИКИ НАШЛИ В ГРУДИ ДЕВУШКИ БУЛАВКУ, НО ПО-НАСТОЯЩЕМУ ВСЕХ ШОКИРОВАЛА ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ ФРАЗА, НАЦАРАПАННАЯ У ШИРЛИ НА СПИНЕ!»; «ОТРУБИЛИ ГОЛОВУ ИЗ-ЗА 14 СЕКСУАЛЬНЫХ ФОТОМОДЕЛЕЙ!»; «НИКТО НЕ ПОЖАЛЕЛ РЫДАЮЩУЮ СТАРУШКУ!»; «ТАНЦОВЩИЦА ГОУ-ГОУ ЗАРЕЗАНА В ДУШЕ МОТЕЛЯ»; «ОН СНИМАЛ ДОМАШНИЕ ФИЛЬМЫ УЖАСОВ О СВОИХ ЖЕРТВАХ: РАЗДЕВАЙСЯ И НАЧИНАЙ КРИЧАТЬ… ДЕТКА»; «ОТМЕТИНЫ ОТ ЕГО ЗУБОВ НА ЕЕ ИЗУРОДОВАННОЙ ГРУДИ»; «Я ВИДЕЛ, КАК МОЙ РЕБЕНОК СГОРЕЛ ЗАЖИВО»; «УМСТВЕННО ОТСТАЛЫЙ СЫН ОБРЮХАТИЛ МАМАШУ И ПОМОГ ЕЙ УБИТЬ ДИТЯ ГРЕХА» и т. д., и т. п.
У сотен подобных журналов было кое-что общее: на обложки помещали фотографии профессиональных моделей, изображающих связанных жертв (детективные журналы), или безвкусные рисунки связанных женщин (мужские приключенческие журналы). Одежды обязательно должно было быть как можно меньше: мятое или рваное платье, задранная юбка, обнажающая голые бедра или ноги в чулках, выпирающая из-под тонкой ткани изорванной одежды грудь. На загорелом теле – крошечные капли пота, а исцарапанные и ушибленные ноги раздвинуты и обязательно к чему-нибудь прикованы или привязаны. Связанная модель находилась в пыточной камере или в подвале, на кровати или на полу или вообще на голой земле, если дело было на улице. Привязана она была к стулу, столу, дыбе или жертвенному шесту, а бывало и так, что ее держали в клетке или подвешивали под потолком темницы рядом с раскаленными докрасна кочергами и железными таврами, греющимися на пышущих жаром углях. Похотливые каннибалы привязывали ее к вертелу и зажаривали над пламенем или опускали в котел с кипящей водой, чтобы сварить и съесть, а безумные нацисты – пригвождали к хирургическому столу, чтобы ставить опыты и калечить тело. Лицо девушки было искажено страхом и покорностью: иногда она будто смотрела с обложки на своего невидимого обидчика, читателя-мужчину, словно его личная рабыня, которой можно овладеть по цене журнала{415}.
Все это восходит к фемицидным подземельям времен Великой охоты на ведьм 1450 – 1650 годов и связанным с ними садистским фантазиям.
Норм Истмен, один из художников обложек этих журналов в 1950-х, вспоминал в 2003 году: «Я часто задумывался над тем, почему они так циклятся на теме пыток. Наверное, она хорошо продавалась. Мне действительно было стыдно их рисовать, хотя я не уверен, что они принесли кому-то вред. Просто казалось очень странным занятием»{416}.
Девушки в этих откровенно женоненавистнических изданиях изображались только в двух классических парафилийных образах: как пленницы, связанные и принужденные к сексу против их воли, либо как сексуально-агрессивные женщины с глубоким декольте и зажатой в зубах сигаретой, которых нужно наказать или убить за их злонамеренную сексуальность. В пропитанном парафилиями мире «сального чтива» женщины делились на два типа: оскверненная святая Мадонна или же наказанная распутная блудница. Третьего не дано.
При этом журналы не прятались где-то за стойкой, не продавались исключительно в книжных отделах для взрослых и не предназначались для какого-то определенного круга читателей: они были такой же обыденной вещью, как яблочный пирог. Некоторые из них выпускались ежемесячным тиражом более двух миллионов экземпляров и открыто продавались повсюду: в газетных киосках, продуктовых магазинах, кондитерских, супермаркетах, на стойках в аптеках рядом с «Таймом», «Лайфом», «Нэшенел джеографик», «Попьюлар меканикс» («Популярной механикой») и «Лейдиз хоум джорнэл» («Женским домашним журналом»){417}. Они были абсолютно везде, где собирались мужчины и их сыновья: в мастерских, парикмахерских, зонах ожидания в автосервисах, почтовых отделениях, раздевалках и заводских столовых. На пике их популярности ежемесячно выходило более сотни подобных журналов, доступных читателям любого возраста.
И все это в стране, где по телевизору до сих пор даже на мгновение запрещено показывать обнаженную женскую грудь и ягодицы.
Помню, как в тусклом мире конца пятидесятых и начала шестидесятых, когда фотографии, фильмы и телевидение были в основном черно-белыми, мы с мамой ходили в местный супермаркет и я ждал ее у стеллажей со стопками цветастых журналов и комиксов со связанными «девами в беде» на обложках, что так и манили их полистать. «Продаются девочки», – гласил один из заголовков.
Мне было пять или шесть лет, и я понятия не имел о сексе, но помню, что эти образы вызывали где-то в глубинах моего рептильного мозга всплеск какой-то мощной первобытной мужской эйфории. Сейчас я осознаю, что это было полностью асексуальное побуждение к доминированию над чопорными и властными взрослыми дамами, которые возвышались надо мной и чье неусыпное наблюдение и контроль окружали меня, мальчика, со всех сторон: от нянь и медсестер до продавщиц и учительниц. Журнальные образы униженных женщин увлекали меня в фантастический мир, в котором женщин повергали в бессильное и уязвимо-растрепанное состояние.
Я был счастливым ребенком, у которого не было причин чувствовать себя обиженным, травмированным или злым: и женщины, и мужчины растили меня и воспитывали так, чтобы во взрослом возрасте я стал независимым и самодостаточным. Мне повезло: в детстве никаких травм или эпизодов насилия со мной не случалось. Но только представьте, что было бы, если бы жестокое обращение, унижение или какая-либо душевная рана слились воедино с тем мощным, примитивным, первобытным ощущением, которое я описываю. Что же тогда могло произойти и в какое темное русло я бы направил эти импульсы, подпитываемые постоянно видимыми образами? Если бы я злился на женщин или отчаянно жаждал контроля, мести или даже искупления, или, как говорил Джон Уильям Мани о сексуальной парафилии, если бы мне нужно было, чтобы моя «трагедия или травма превратилась в триумф»?
Почему после войны «Величайшее поколение» и его сыновья находили удовольствие в садистской и извращенной популярной литературе? Зачем вообще создавались подобные иллюстрированные журналы? Что случилось с нашими отцами и дедами на той войне? Какие мрачные тайны зашифрованы на страницах «сального чтива» – тайны, с которыми мужчины вернулись с последней «хорошей войны», но о которых не могли говорить открыто?
Только пятьдесят лет спустя, в начале двухтысячных, когда бóльшая часть военного поколения стала уходить из жизни, мы набрались смелости и начали впервые задаваться вопросами о том, что для них значило участие в этой примитивной войне, где требовалось извести врага под корень. И ответы на эти вопросы нам не понравились.
«Цунами похоти»: американские солдаты и изнасилования в Европе во время Второй мировой войны
Тема, которую я затрону, настолько табуирована даже сейчас, что, кажется, здесь требуется небольшое предисловие: речь пойдет не о том, что делало большинство наших отцов, дедов и прадедов во время Второй мировой войны, а о том, какое зло, творимое небольшим количеством солдат, они видели и как потом им пришлось жить с этими воспоминаниями без возможности с кем-нибудь поделиться.
С незапамятных времен характерной чертой войн и завоеваний выступали изнасилования. Вот что пишет подполковник Дейв Гроссман в своей книге «Об убийстве: психологические издержки обучения убивать на войне и в обществе»:
«Когда мы затрагиваем тему войны, связь между сексом и убийством становится неприятно очевидной. Многие общества давно осознали существование такой извращенной зоны, в которой битва, как и секс, выступает важным этапом для становления мужественности у юношей. Тем не менее сексуальные аспекты убийства простираются за пределы зоны, в пределах которой и секс, и война считаются элементами ритуала мужской инициации и выходят в такую область, где убийство уподобляется сексу, а секс – убийству»{418}.
Связь между сексом и убийством на войне выражается в частых случаях изнасилований, к которым побуждает не столько похоть, сколько агрессия, как раз в то время и в таком месте, где больше всего ценится именно примитивная беспощадность.
Хоть в Новое время, а именно с момента появления Кодекса поведения военных и уголовного права, изнасилование во время войны и стало наказуемым, международные конвенции, регулирующие военные преступления, законы и обычаи войны, вплоть до 1996 года не вводили прямого запрета, и только в 2008 году ООН объявила изнасилование военным преступлением, приравняв его к геноциду{419}.
Во время Второй мировой войны мы винили в разнузданных изнасилованиях нацистов и японцев. Когда же она закончилась, то в любых изнасилованиях, совершенных в Германии «нашими», винили бывших союзников из России. Западные союзники-демократы – Великобритания, Канада и Франция – изображались рыцарями-освободителями, раздающими шоколадки и жевательную резинку. Враги насиловали, а мы соблазняли боевых подруг подарками вроде нейлоновых чулок и привозили их на родину. Весьма романтичный миф.
Но потом, в начале двухтысячных, криминальный социолог Университета Северного Кентукки Дж. Роберт Лилли решил внимательно изучить статистику военных изнасилований, совершенных американскими военнослужащими в Великобритании, Франции и Германии. Ко всеобщему ужасу, Лилли обнаружил, что за период с 1942 по 1945 год только в этих трех европейских странах американские «освободители» изнасиловали от четырнадцати до семнадцати тысяч женщин{420}.
Около шестнадцати с половиной миллиона мужчин (или двенадцать процентов всего населения США) в возрасте двадцати лет были призваны на военную службу, переброшены в Европу или в Тихоокеанский регион либо просто несли службу на родине. В бой вывели около девятисот девяноста тысяч молодых американских мужчин, в том числе примерно сто тысяч осужденных преступников, которых призвали в армию прямо из тюрем{421}.
Чтобы получить некоторое представление о масштабах предполагаемых изнасилований, представим, что за четыре года в Европе побывало около полутора миллиона американских военнослужащих. На родине, в США, где оставалось большинство американских мужчин, за год совершалось примерно 4700 зарегистрированных случаев изнасилований{422}. В 2014 году мужское население США составляло около 150 миллионов человек, что в сто раз больше, чем число американских солдат, сражавшихся в Европе во время войны; согласно отчетам, количество изнасилований составило 84 041{423} (приблизительно пятнадцать процентов жертв в 2014 году были мужчинами{424}). Число изнасилований в Европе, пропорционально распределенное по четырем годам, с 1942 по 1945 год, и скорректированное в расчете на душу населения к современному населению США (14,000–17 000 × 100/4), было бы эквивалентно сегодня 350 000–425 000 случаям зарегистрированных в США изнасилований в год! Необычайно высокий показатель.
Поначалу ни один американский издатель не захотел иметь дело с провокационной книгой Роберта Лилли. В самом разгаре была война в Ираке, и узнавать вдобавок к этому столь неприятные откровения о поведении нашего «Величайшего поколения» в последней «хорошей войне» мы не очень-то и хотели{425}. Книгу Роберта Лилли впервые опубликовали только во Франции и Италии – европейцы приняли обвинения на ура и радостно начали ими упиваться. В США она без лишнего шума вышла в 2007 году в издательстве «Макмиллан» под названием «Взяты силой. Американские солдаты и изнасилования в Европе».
Тем временем в апреле 2006 года Министерство внутренних дел Великобритании рассекретило статистику преступлений военного времени, которая показала, что американские военнослужащие в Великобритании в период с 1942 по 1945 год были осуждены за двадцать шесть убийств, тридцать одно непреднамеренное убийство, двадцать два покушения на убийство и более четырехсот сексуальных преступлений, включая сто двадцать шесть изнасилований{426}. После этого британские газеты начали пестреть заголовками вроде «Резня в военное время: как насиловали и убивали американские солдаты»{427}.
Затем Мэри Луиза Робертс, профессор истории Висконсинского университета в Мадисоне, изучила изнасилования, совершенные американскими солдатами во Франции, и опубликовала свои результаты в 2013 году в книге «Что творят солдаты. Секс и американцы во Франции во время Второй мировой войны»{428}. Американские солдаты изнасиловали так много француженок, что французские власти умоляли ВС США открыть бордели, но те по-ханжески отказались. В сентябре 1944 года генерал-майором Чарльзом Герхардтом, командиром пехотной дивизии, высадившейся в Омаха-Бич, все же был организован один бордель, но проработал он всего пять часов, и его закрыли из уважения к любимым, оставшимся на родине.
Робертс утверждает, что американские войска были погружены в «культуру изнасилования» еще до того, как прибыли во Францию, подчеркивая, что военная пропаганда и сообщения в прессе изображали войну как «экзотичное эротическое приключение». Журнал «Лайф» опубликовал следующее сообщение Джо Уэстона, своего военного корреспондента во Франции: «Общее мнение в целом заключалось в том, что Франция представляет собой огромный бордель с населением из сорока миллионов гедонистов, которые только и делают, что едят, пьют, занимаются любовью и вообще чертовски хорошо проводят время»{429}. В то же время англо-французский разговорник в военной газете «Старз энд страйпс» состоял в основном из фраз, полезных для знакомства с противоположным полом, вроде «вы очень красивы» и «ваши родители дома?»{430}.
Француженок называли «жестовыми девочками» (sign language girls) из-за слухов о том, что их можно соблазнить простым набором жестов. После высадки в Нормандии французы иронично шутили: «Когда напали немцы, пришлось маскироваться мужчинам, но, когда приехали американцы, нам пришлось прятать еще и женщин». Робертс пришла к следующему выводу: «Сексуальные фантазии о Франции действительно мотивировали солдатов сойти с корабля и идти сражаться, но они также спровоцировали настоящее цунами похоти»{431}.
Дж. Роберт Лилли и Мэри Луиза Робертс отмечают и другие аспекты статистики по изнасилованиям, которая отражает менталитет американского общества.
Высшую меру наказания за изнасилование с наибольшей вероятностью могли применить к чернокожим солдатам: из двадцати девяти американских солдат, приговоренных к смертной казни за изнасилования француженок, афроамериканцами были двадцать пять{432}. Казненные за преступления военного времени американцы, как сообщалось их семьям, «погибли в ходе намеренного совершения противоправных действий» и были похоронены на участке «Е» на американском кладбище Уаз-Эн во Франции. По словам историка из Университета Дьюка Элис Каплан, на участке «Е» установлено девяносто шесть надгробий, из которых восемьдесят принадлежат афроамериканским солдатам{433}.
Дальше – хуже. Историк Мириам Гебхардт проанализировала записи в немецких церковных книгах, касающиеся незаконных рождений, и отметила в своей книге «Когда пришли солдаты» (Crimes Unspoken), что при завоевании Германии в 1945 году союзники изнасиловали восемьсот шестьдесят тысяч женщин. Большинство изнасилований, как правило, приписывалось русским на Востоке, но Гебхардт сообщила о ста девяноста тысячах изнасилований, совершенных американскими солдатами в Германии, а также о сорока пяти тысячах – британскими солдатами и еще пятидесяти тысячах – французскими войсками{434}. Под названием «Когда пришли солдаты» ее книга была опубликована издательством «Рэндом хаус» в Германии в 2015 году и в США в 2017-м{435}.
Пусть эти шокирующие цифры – от по меньшей мере четырнадцати тысяч до максимально возможных ста девяноста тысяч случаев изнасилований – являются довольно-таки туманными статистическими догадками (предположение о верхней границе основывается на том, что об изнасилованиях и в мирное-то время сообщают нечасто, а уж в военное – еще реже), но даже минимальные цифры весьма тревожны, учитывая, что это изнасилования, совершенные лишь во Франции, Великобритании и Германии. У нас нет данных по другим странам, на территории которых воевали американские солдаты, например, по Северной Африке, Италии, Бельгии или Тихоокеанскому рагиону. Они могли бы значительно увеличить цифры. Кроме того, помимо последних данных из Великобритании, в статистику не входят небоевые зоны, в которые американцы были отправлены по всему миру. Например, в 1942-м в Австралии двадцатичетырехлетний рядовой армии США Эдвард Джозеф Леонский по прозвищу Браунлудский душитель, он же Поющий душитель, убил трех женщин с мелодичными голосами, чтобы «забрать их голоса себе». Хотя он не насиловал жертв, все три из них были найдены с обнаженными гениталиями{436}.
Со времен Вьетнамской войны и ее неприглядной изнанки мы отчаянно уцепились за утешительное представление о том, что, по крайней мере, уж Вторая-то мировая война была однозначно «хорошей»; цепляемся мы за него и сегодня с наивной детской тоской по комиксам сержанта Рока «Наша армия на войне». Историк Дэвид М. Кеннеди писал в «Нью-Йорк таймс»: «Наша культура забальзамировала Вторую мировую войну как „хорошую“, а о трупах мы вспоминаем редко…» Книга «Что творят солдаты» – это, как он выразился, «глоток свежего воздуха», предлагающий меньше гаданий и больше фактов{437}.
Как заметил в 2008 году в газете «Лос-Анджелес таймс» журналист и историк Марк Курланский: «Вторая мировая война была наиболее тщательно спланированной ложью – одной из самых больших за всю новейшую историю»{438}.
Ничто из вышесказанного не имеет целью унизить подавляющее большинство американских военных, которые храбро и с честью служили во время войны и, насколько могли, сражались в рамках общепризнанных законов и обычаев цивилизованного ведения войны, учитывая жестокость и самоубийственный фанатизм врага.
Цель экскурса в насилие во времена Второй мировой войны состоит в том, чтобы показать: то, что мы привезли домой в США со смертоносных полей Европы и островов Тихого океана, diabolus in cultura, зародилось в самой Америке, ее подавленной психопатологии и культуре, а война это лишь усугубила. Миллион мужчин, большинство из которых было воспитано на иудейско-христианских ценностях западной цивилизации, но редко выезжало за пределы своих родных городов, были в одночасье заброшены за тысячи миль в далекие страны, в жестокий примитивный мир войны, полный чужаков и лишенный правил и запретов, налагаемых цивилизованным миром. Представьте мини-войну каменного века, но с пулеметами и огнеметами. От наших солдат как раз и требовалось вести себя подобно первобытным предкам с их «рептильным» стремлением убивать во имя выживания. Как только рептильный мозг внезапно освободился от оков цивилизации во имя «военных нужд», сразу же начали твориться всевозможные безобразия, проникнутые самой мрачной и примитивной жестокостью. Война – это не голливудское кино. И даже не зацензуренный документальный фильм.
Повторюсь: подавляющее большинство американских военных к изнасилованиям непричастно. Но многие о них знали и видели, как другие творят бесчинства, однако были вынуждены молчать о произошедшем. Если полутора миллионам военнослужащих США, проходящих службу в Европе, приписывается совершение, по самым низким оценкам, от четырнадцати до семнадцати тысяч случаев изнасилований, то выходит, что насилием занимался примерно один процент из них. Остальные девяносто девять, возможно, видели, как их товарищи по оружию – братья, от которых зависела их жизнь, – совершают эти преступления, или, по крайней мере, знали о них, и это бремя правды многим пришлось нести молча, чтобы пережить войну и вернуться домой в целости и сохранности. Оказаться в такой конфликтной и деморализующей ситуации само по себе казалось позором, не говоря уже о том, чтобы принести ее домой к своим женам, матерям, дочерям и сыновьям. Рассказать об этом было некому.
Американские ВС в Тихоокеанском регионе и некрофильские военные трофеи-фетиши
Во время войны наши солдаты лицезрели или участвовали сами не только в актах изнасилования. На другом фронте – в Тихом океане, где мы сражались с еще одним врагом, японцами, – тщетно боролись с примитивным сбором военных трофеев: человеческих голов и других частей тела. Современный ведущий специалист по некрофилии доктор Анил Аггравал, который создал классификацию из десяти пунктов, относит людей, собирающих подобные трофеи, к «некрофилам-фетишистам»{439} (см. главу 7).
Джон Дауэр в своем исследовании об особенностях хода Второй мировой войны на Тихом океане отмечает: «Ненависть к врагу порождает военные преступления»{440}. На Тихоокеанском фронте мы практически не брали пленных, и не только потому, что японцы сражались насмерть или притворно сдавались, а после взрывали припрятанные ручные гранаты, либо же потому, что их было трудно содержать в столь отдаленных условиях военных действий – в джунглях и на островах. На Тихоокеанском фронте развернулась своего рода война расового возмездия. Японских раненых часто добивали; тех немногих, кто пытался сдаться, расстреливали; пленных собирали на аэродромах и выкашивали пулеметными очередями – а иногда даже сбрасывали с самолетов «при попытке к бегству»{441}. Бессмысленное убийство японских военнопленных озадачивало высшее военное командование, поскольку это побуждало японские войска продолжать сражаться, а не сдаваться. И, конечно, еще более жестокое обращение, которое японцы с самого начала применяли к американским военнопленным, лишь ухудшало положение японских пленных в руках ВС США.
Как сказал генерал армии Конфедерации Натаниэль Бедфорд Форрест, по прозвищу Форрест-дьявол, зверски вырезавший сдающихся чернокожих солдат армии Союза в сражении при форте Пиллоу: «Воевать – значит сражаться, а сражаться – значит убивать».
И если бы только убивать! На Тихоокеанском фронте американские военные часто уродовали трупы японцев: отрезали уши, вырывали зубы, собирали черепа и другие части тела и даже засушивали отрубленные головы, чтобы потом забрать их домой. Поступать так с белым врагом-христианином – а немцы, несмотря на все заигрывания нацизма с неоязычеством, совершенно точно являлись христианами – было бы абсолютно неприемлемо. Но во время нашей войны с японцами нанесение увечий убитым (а иногда и раненым) стало делом настолько обычным, что журнал «Лайф» с гордостью опубликовал фотографию молодой американки, сидящей за столом с черепом. Подпись гласила: «Труженица тыла из Аризоны пишет своему возлюбленному письмо с благодарностью за присланный ей череп японца»{442}. Президенту Рузвельту подарили нож для вскрытия писем с рукоятью, выточенной из кости руки японского солдата (которую он приказал по-человечески похоронить){443}.
Вот что пишет Ю. Б. Следж в своих классических мемуарах «Со старой гвардией: на Пелелиу и Окинаве», посвященных сражениям в рядах морских пехотинцев на Тихом океане: «Это был грубый, ужасный ритуал, напоминающий те, что происходили на полях битв древности, где противники испытывали глубочайшую взаимную ненависть.
Отстёгивая штык и ножны у убитого японца, я заметил неподалёку другого морпеха. Он не принадлежал к нашему миномётному отделению, но случайно оказался рядом и собирался поучаствовать в дележе добычи. Он двигался ко мне, волоча за собой то, что поначалу показалось мне трупом. Но японец не был мёртв. Он был серьёзно ранен в спину и не мог двигать руками, в противном случае он сопротивлялся бы до последнего вздоха.
Рот японца сиял огромными золотыми коронками, и морпех, взявший его в плен, положил на них глаз. Он установил остриё своего кабара [боевого ножа] на основание коронки и ударил по рукояти ладонью. Из-за того, что японец колотил ногами и дёргался, остриё ножа соскользнуло с зуба и глубоко вонзилось в рот жертвы. Морпех выругался и ударом ножа разрезал ему щёки до самых ушей. Затем он упёр ногу в нижнюю челюсть страдальца и попробовал ещё раз. Кровь полилась изо рта японского солдата. Я закричал: „Прикончи его, чтобы он не мучился!“ Единственным ответом мне была грубая ругань. Ещё один морской пехотинец подбежал, и, всадив пулю в голову японца, прекратил его мучения. Мародёр что-то проворчал и продолжил извлекать свои трофеи без помех»[26]{444}.
Вот какой была «последняя хорошая война» для наших отцов и дедов. Как, пережив подобное, можно остаться прежним?
В одной главе своих мемуаров Следж описывает, как он сам был на грани того, чтобы вырвать золотые зубы изо рта у мертвого японца, а другой пехотинец порицал его и пытался отговорить. Пусть нас и утешает знание того, что большинство наших мужчин в той войне были похожи на Следжа и того пехотинца, что его корил, но «Величайшему поколению» все равно пришлось через все это проходить и видеть это каждый день.
Некрофильский сбор частей тела японцев в качестве трофеев и тотемов принял такие масштабы, что в январе 1944 года Объединенный комитет начальников штабов США направил всем главнокомандующим на Тихом океане особо важную директиву, приказав им принять меры по предотвращению сбора и засушивания частей тел японских солдат в качестве трофеев и их ввоза в Соединенные Штаты{445}. Были мобилизованы и таможенные инспекторы США для конфискации у военных, направляющихся домой, как японского трофейного оружия, так и частей человеческих тел. Подобно тому, как таможенники спрашивают нас, везем ли мы домой табак или алкоголь, у военных, возвращающихся домой с Тихоокеанского фронта, было обычным делом поинтересоваться, не везут ли они домой какие-либо части человеческого тела.
Когда американский поэт Уинфилд Таунли Скотт работал в штате Род-Айленд редактором газеты «Провиденс джорнэл», в январе 1944 года в редакцию газеты явился недавно вернувшийся с Тихого океана солдат с черепом японца. Скотт вспоминал, как все бросили свои дела и помчались вниз, чтобы посмотреть на зловещий военный трофей и потрогать его. Должно быть, Скотт обладал обостренным чутьем ко всему потустороннему – он был одним из первых литературных критиков, кто по достоинству оценил произведения Г. Ф. Лавкрафта и написал о нем несколько хвалебных эссе и статей, – но в тот день он был в шоке от поведения своих сограждан: они собрались вокруг человеческого черепа, отпускали шуточки и глумились над ним. Случившееся позже вдохновило Скотта написать в 1962 году скандальное стихотворение «Моряк-американец с головой японца», в котором он тщательно описывает обезглавливание мертвого японского солдата, снятие кожи, скальпирование, кипячение, очистку, сушку, полировку черепа и нанесение на него покрытия{446}.
Сообщения о черепах-трофеях войны теперь появляются по всем Соединенным Штатам, поскольку их первоначальные владельцы умирают, а члены семьи, похоже, стремятся – в ужасе ли, по незнанию или же сразу по нескольким причинам – от них избавиться. Еще в 1983 году эксперты-криминалисты предупреждали, что эти черепа будут появляться в криминалистических лабораториях по всей стране «по мере того, как происходит смена поколений и новое будет избавляться от подобных сувениров или передавать их другим»{447}.
Теперь они в буквальном смысле всплывают со дна американских озер. Один, аккуратно привязанный к камню леской в очевидной попытке от него избавиться, недавно вытащили из озера Трэвис в Техасе. Полиция сначала подозревала в совершении убийства какой-нибудь мексиканский наркокульт, но потом судебные антропологи определили, что это голова японца, захваченная в качестве военного трофея. Другой нашли в озере в Иллинойсе. Череп был покрыт позолотой, и полиция опасалась, что имеет дело с ритуальным убийством, пока в нем тоже не признали трофей Второй мировой войны. В конечном счете след привел к внуку ветерана. Он нашел череп среди груды позабытого хлама, покрасил его золотой краской из баллончика, повязал на него бандану и хранил как украшение у себя в спальне, пока ощутил перед ним внезапный страх и не выбросил в озеро.
Недавно в журнале Американской академии судебно-экспертных наук писали о том, что многие судебные лаборатории по стране получают все больше и больше черепов: «Первый череп получил директор похоронного бюро от бывшей жены почившего ветерана военно-морского флота США; второй передан полиции вдовой ветерана, у которого он хранился еще со времен службы во время Второй мировой войны; третий найден среди вещей умершего ветерана армии США и был передан полиции его внуком; о четвертом получено заявление от сына ветерана, которому его ныне покойный отец рассказал, что около сорока лет назад закопал трофейный череп Второй мировой войны во дворе; пятый череп обнаружили члены семьи умершего ветерана Второй мировой войны среди его личных вещей и передали местным правоохранительным органам; шестой череп в ходе облавы обнаружил в запертом сарае шериф Северной Калифорнии; седьмой череп нашел во время уборки у себя дома родственник недавно умершего ветерана США внутри деревянного ящика; согласно поступившей информации о восьмом, останки появились в коробке на крыльце и были переданы властям; девятый получили от отставного ветерана ВМС США, проживающего в Калифорнии; десятый череп найден туристами, сошедшими с тропы в лесу штата Пенсильвания» и т. д., и т. п.{448}.
В Холдене, штат Мэн, местные коллекционеры перепродавали друг другу череп женщины-японки, первоначально приобретенный на распродаже чьих-то вещей, пока один из них наконец не связался с японскими властями, которые организовали его возвращение в Японию{449}.
Тем временем полиция в Колорадо изъяла украшенный трофейный череп японца, найденный в багажнике машины во время антинаркотической облавы. Он был семейной реликвией еще с тех пор, как прадед привез его с Гуадалканала, где сражался в рядах морских пехотинцев. На черепе остались подписи самого владельца и других солдат из его части, а в семье его назвали «Оскаром». Члены семьи подали в суд, желая вернуть реликвию обратно, но, несмотря на их протесты, череп все же передали японским властям для захоронения{450}.
В 2010 году житель Финикса (штат Аризона) Деррик Шафто нашел среди вещей своего деда, которые разбирал после его смерти, двадцать черепов японских солдат. Он тайком провез их домой в ящике с личными вещами, после того как отслужил в 3-й дивизии морской пехоты на Тихом океане и участвовал в боевых действиях на Бугенвиле, Гуаме и Иводзиме. Шафто понятия не имел, что его дед хранил на чердаке наводящие ужас трофеи, и сказал, что прекрасно помнит момент, когда обнаружил черепа, потому что «так кричал, что меня услышала жена из сада перед домом»{451}.
Подобные находки теперь всплывают так часто, что появились даже стандартные протоколы, по которым трофейные черепа репатриируются японскому правительству{452}. Судебные антропологи, работавшие в восьмидесятых над репатриацией останков солдат, погибших в ходе войны на Марианских островах, сообщали, что головы отсутствуют у шестидесяти процентов погибших{453}.
В своем исследовании военных трофеев-частей тела (которое включает обзор коллекции черепов и костей, собранных во время американской Гражданской войны и войны во Вьетнаме) под названием «Жуткие трофеи. Охота на тело врага на современной войне» Саймон Харрисон описывает множество случаев, когда американские ветераны, к ужасу жен и членов семьи, держали черепа врагов у себя в спальнях или гостиных, так что иногда это даже становилось причиной развода. У Харрисона есть история о ветеране Второй мировой войны, все еще служащем в морской пехоте, который даже привез трофейный череп японца с собой во Вьетнам. Саймон отмечает, что во время Гражданской войны в США солдаты иногда отправляли домой невестам обломки костей или черепа, как потом делали солдаты и во время Второй мировой войны, и войны во Вьетнаме. С точки зрения антропологии подобные «любовные подарки» с оттенком некрофилии можно объяснить тем, что в первобытные времена воины-охотники приносили домой своим женщинам дичь или голову в качестве трофея, символизирующего победу в войне на выживание. Возможно, все сидит еще глубже, где-нибудь в нашем триедином мозге с его схемой четырех «П» выживания, и напоминает об эпохе каннибализма, когда мертвые враги рассматривались не только как устраненная угроза, но и как угощение для предстоящего праздничного пира.
В Вашингтоне в Национальном музее здравоохранения и медицины на базе Национального военно-медицинского центра имени Уолтера Рида, в архивном шкафу № 24 хранятся человеческие черепа, конфискованные властями у солдат во время войны во Вьетнаме. На некоторых нарисованы граффити и всевозможные картинки, включая «пацифик» и трубку с марихуаной. Один череп (инвентарный номер 1987.3017.23) покрашен флуоресцентной краской, а сверху на нем стоит большая оплавленная черная свеча. На кости имеются следы сверления, указывающие на его использование в качестве висячего подсвечника. На другом черепе (инвентарный номер 1987.3017.09) остались две надписи: «Кайфуй, живи» и «Вьетнам que loco[27]»{454}.
По недавнему заявлению профессора Лоуренс Миллер: «Во все времена победившие воины поедали плоть врага, чтобы завладеть его силой и мощью, или забирали части тела в качестве трофеев: например, недавно, в сентябре 2010 года, солдатам армии США было предъявлено обвинение в хранении костей ног и костяшек пальцев, а также зубов убитых афганцев»{455}.
Во время Второй мировой войны наши предки – более миллиона американцев, если брать Европу и Тихий океан, – ступили на очень темную и дикую территорию, и потом, в 1945 году, этот миллион вернулся домой. Многие из них находились в состоянии шока и переживали травму в подавленном угрюмом молчании, без возможности поделиться с кем-нибудь неслыханными ужасами войны. Они вернулись домой, чтобы вырастить новое поколение сынов Америки – как в прямом, так и в переносном смысле. Поколение мужчин-ветеранов – от травмированных отцов, воспитывающих сыновей дома, до отцов нации в советах директоров, Конгрессе и Белом доме, от Эйзенхауэра и Джона Кеннеди до Джорджа Буша-старшего – вплоть до 1990-х меняло и вело Америку и ее сынов Каина путем дьявола в культуре.
Гипотеза о травмированных Второй мировой войной отцах как причине эпидемии серийных убийц
Я не нашел ни одного вернувшегося со Второй мировой войны ветерана, ставшего серийным убийцей. Вероятно, соприкосновение с реальной смертью на войне вытеснило любые фантазии, которые они могли лелеять ранее, когда были гражданскими лицами. Серийными убийцами в 1960–1990-х становились уже их сыновья и внуки.
В рассказы о серийных убийцах «золотого века» редко включают детальные биографии их отцов (если они у них были), но иногда все-таки между делом затрагивают и этот вопрос. В биографии некрофила Артура Шоукросса, который родился в 1945 году и убил двух детей и двенадцать женщин, Джек Олсен описывает отца, Роя Шоукросса, – капрала, служившего в Первой дивизии морской пехоты на Гуадалканале, где он едва выжил после того, как рядом упал японский снаряд и его накрыло огромной волной кораллового песка. Приятель Роя, лежавший рядом, задохнулся. Шоукросса откопали другие пехотинцы, а потом он заблудился в джунглях и оказался отрезанным от ВС США. В течение четырех месяцев Рой выживал, питаясь брошенными, кишащими личинками пайками японских солдат. Когда он вернулся домой с войны, то получил четыре боевые звезды, но так и не стал прежним{456}. Впоследствии его сын Артур будет утверждать, будто стал серийным убийцей из-за тех зверств, что якобы совершил во время войны во Вьетнаме. Впрочем, окажется, что он служил на складе снабжения и никогда не участвовал в сражениях, о которых фантазировал.
Серийный убийца-некрофил Эдмунд Кемпер родился в 1948 году и в возрасте пятнадцати лет убил своих бабушку и дедушку. Позже он расскажет полиции, что «просто хотел узнать, каково это – убить бабушку». После прохождения непродолжительного лечения в психиатрическом учреждении его выписали, и Эдмунд продолжил убивать: обезглавил шесть девушек-студенток, свою мать и ее подругу, а после совершал половые акты с трупами. Его биограф Маргарет Чейни пишет: «Отец, Э. Э. Кемпер-младший, во время Второй мировой войны служил в Европе, в подразделении особого назначения, членов которого, по воспоминаниям его сына, порой отправляли на верную гибель». Чейни цитирует мать Кемпера, которая говорила своему сыну: «Война так и не закончилась. Когда он вернулся, то попробовал поступить в колледж по гранту для демобилизованных. Но так и не смог учиться: все еще считая себя старшим сержантом, он постоянно спорил с инструкторами, и его отчислили…»{457}. Когда Эдмунд был еще ребенком, семья распалась.
Кэтрин Рамсланд в своем исследовании о Деннисе Рейдере по прозвищу Убийца СПУ, который родился в 1945 году, приводит его слова: «Когда я родился, мой отец, Уильям Элвин Рейдер, морской пехотинец, еще служил на Тихом океане на острове Мидуэй»{458}.
По имеющимся сведениям, отцы серийных убийц «золотого века» – Дугласа Кларка, Герберта Маллина, Карла Юджина Уоттса и Криса Уайлдера – служили во время Второй мировой войны. Однако в основном биографии отцов серийных убийц не отличаются особой детализированностью.
Деррик Шафто, нашедший двадцать черепов на чердаке своего деда, поделился детскими воспоминаниями о нем, хоть сам и не относится к серийным убийцам. Он говорил, что после возвращения с войны дед стал лютеранским священником и работал учителем начальных классов. По воспоминаниям Деррика, дед был добрым, тихим человеком, который редко говорил о войне и со всеми вел себя дружелюбно.
Но имелась у него и темная сторона.
Когда Шафто исполнилось десять лет и он учился в четвертом классе, то пригласил дедушку в школу, чтобы тот рассказал о пережитом во время войны. Он вспоминал: «Мой учитель спросил у него, тосковал ли дедушка по дому во время войны. А он начал рассказывать нам о том, как на Бугенвиле ему пришлось бульдозером свалить сотню японских трупов в братскую могилу, а затем сжечь их, чтобы избежать заражения. О том, как сидел в джунглях и читал любовные письма от моей бабушки при свете горящих тел. В общем, более лютой дичи я никогда в жизни не слышал. Затем дед упомянул какую-то гигантскую ящерицу, и история вообще ушла куда-то в дебри»{459}.
Моя гипотеза о «военной травме» нуждается в проверке, и, надеюсь, найдется какой-нибудь целеустремленный студент или аспирант, который соберет и проанализирует рассказы о войне отцов и дедов серийных убийц «золотого века».
Мне кажется, что отцы-ветераны, воспитывавшие в 1940–1950-е сыновей, позже ставших серийными убийцами, не только были травмированы войной в большей степени, чем мы осознаем, но и несли на себе отпечаток предшествующей ей социальной катастрофы – Великой депрессии. Она уничтожила целое поколение мужчин-кормильцев и разорила семьи на десятилетия вперед. Несомненно, отцы некоторых серийных убийц «золотого века» не участвовали в боевых действиях за океаном и даже не служили в армии. Но каждый прошел через «грязные тридцатые», которые подорвали их веру в себя и навалились непосильным грузом на самих мужчин и их семьи.
Не все ветераны вернулись с войны дезориентированными и травмированными, но тех, кто действительно приехал домой другими – надломленными, не в состоянии вырастить здоровых и дееспособных сыновей, – было гораздо больше, чем мы признаем. Волну серийных убийств породил всплеск травмированных войной отцов, которые либо находились в невыносимо конфликтных отношениях со своими детьми, либо эмоционально и физически отстранялись или закрывались от них. После Великой депрессии появилось достаточно мужчин, опустившихся на социальное дно, к которым прибавились самые травмированные ветераны из более чем миллиона солдат, участвовавших в войне, и таким образом возникло 2065 серийных убийц «золотого века», длившегося с 1950-х по 1990-е. В целом по цифрам все сходится.
Проведенное ФБР исследование «Сексуальные преступления» о серийных убийцах «золотого века», принадлежащих к этому поколению сыновей, показало, что только у 57 % при рождении имелись оба родителя, а у 47 % – отец вплоть до двенадцати лет. Доминирующая роль матери была отмечена в 66 % случаев, а о плохих отношениях с отцом или мужчиной-опекуном рассказали 72 % осужденных за сексуальные преступления. Исследование ФБР также показало, что родители 50 % преступников имели криминальное прошлое, а у 53 % убийц были родственники с психическими расстройствами{460}.
Моя гипотеза заключается в том, что неблагополучное поколение мальчиков, которые стали серийными убийцами – сыновьями Каина, – было либо воспитано сломленным поколением мужчин, либо вообще росло без отцов.
Культура, порождающая убийства
Популярная культура, которая сформировалась после Великой депрессии и Второй мировой войны, также сыграла свою роль. В самом деле, без преувеличения можно утверждать, что с сороковых по семидесятые годы значительный сегмент главных массовых развлечений строился на похищениях, связываниях, пытках и изнасилованиях женщин. Они-то и вдохновляли или, говоря языком ФБР, способствовали появлению поколения серийных убийц и подкидывали им фантазии, которые не давали спать по ночам.
На заре пятидесятых травмированные сыновья травмированных отцов (включая и тех мужчин, которые не служили на войне, а сидели дома и фантазировали) начали переживать химию полового созревания. Игрались с ножами и веревками, просматривая липкие от спермы страницы своих дешевых журналов из супермаркетов с тысячами распростертых связанных женщин, которых подвергли воображаемому насилию и пыткам. В этой атмосфере повторяющихся визуальных стимулов и воспаленных фантазий о мести, поощряемых удовольствием от мастурбации, они угодили в петлю миметического принуждения, а оно, словно камертон, гармонично срезонировало с хаосом и неустроенностью, накрывшими страну в шестидесятых. Все авторитеты и глубоко укоренившиеся ценности подверглись сомнению, президенты попались на лжи, а старые добрые приличия и порядочность превратились в пшик. Границы между священным и мирским, любовью и похотью, добром и злом разрушились и смешались в тотальном гедонистическом социальном кризисе – девятом вале из подавленного безумия, заразившем уже и так кровоточащую язву, в лихорадке, из-за которой подспудные мрачные грезы, порожденные приключенческими журналами, становились все более и более реальными. А так как эти женоненавистнические издания про изнасилования и пытки продавались бок о бок с журналами о домоводстве, садоводстве и сборке моделей паровозиков, посыл понимался в следующем ключе: желание пытать и насиловать – такое же обычное, как и желание ухаживать за садовыми клумбами или коллекционировать игрушечные поезда.
Diabolus in cultura.
После войны судебные психиатры начали регулярно сообщать о распространенной среди сексуальных и серийных убийц одержимости нацистами, зверствами концентрационных лагерей и фотографиями обнаженных истощенных трупов, которые видели их отцы после ликвидации лагерей смерти{461}.
Когда арестовали Уильяма Хайренса, по прозвищу Помадный убийца, – первого из серийных убийц «золотого века», – то при нем обнаружили не только украденный экземпляр «Половой психопатии», но и альбом с карточками нацистских чиновников. У Иэна Брэйди, который за период с 1963 по 1965 год вместе с соучастницей Майрой Хиндли изнасиловал и убил пять жертв в возрасте от десяти до семнадцати лет, имелась фиксация на историях и фотографиях о преступлениях нацистов. Эд Гин, по прозвищу Психо, некрофил и расхититель могил, убил с 1954 по 1957 год как минимум двух женщин и смастерил мебель из человеческих костей и кожи, включая стул, обтянутый кожей с женской груди, с соском на видном месте. Он же катался по траве в сиянии полной луны, одетый в «костюм» из женской кожи с настоящей грудью. Позже Эд признался, что черпал вдохновение из картинок со зверствами нацистов и японцев и рассказов о каннибализме на Тихом океане и сушеных головах, о которых писали в мужских приключенческих и детективных журналах. Позже журнал «Лайф» опубликовал серию фотографий убогого жилища Гина, заваленного стопками именно таких дешевых журналов{462}.
Харви Глатмен, тридцатилетний одинокий маменькин сынок, мастер по ремонту телевизоров и фотограф-любитель, был одержим фотографиями с обложек детективных журналов, на которых изображались связанные женщины. Отбыв срок за похищение и изнасилование восемнадцатилетней девушки, Глатмен вынес для себя урок: не оставлять свидетелей в живых. В 1957 году в Лос-Анджелесе он связывался с моделями через агентства или по объявлениям, притворяясь фотографом детективного журнала. Глатмен позже рассказал полиции, что произошло, когда он успешно заманил девятнадцатилетнюю Джудит Энн Дулл в «фотостудию» у себя в квартире якобы для оказания модельных услуг: «Я сказал ей, что хочу сделать снимки для иллюстраций к детективным романам или журналам подобного рода и для этого потребуется связать ей руки и ноги, а рот заткнуть кляпом. Она согласилась с условиями, и я связал ей руки и ноги, засунул кляп в рот и сделал несколько снимков».
Как только связанная девушка приняла позу, совпадающую с его фантазиями, простимулированными обложками журналов, – он «поддался им»: изнасиловал и убил ее, попутно фотографируя процесс и создавая персональный набор фото, способный удовлетворить его одержимость{463}. Подобным образом Глатмен сфотографировал, изнасиловал и убил еще трех женщин, а вот четвертой жертве удалось сбежать и заявить в полицию. Также Харви подозревается в еще одном убийстве, совершенном ранее в Колорадо. Личность жертвы установили только в 2009 году с помощью анализа ДНК{464}. Глатмен – один из первых серийных убийц, которые начали записывать свои преступления на пленку, аудио– или видеокассеты, чтобы переживать их снова и снова.
С 1957 по 1959 год подсевший на Ницше и наркотики джазовый музыкант Мелвин Рис по прозвищу Сексуальный зверь периодически вылезал из заброшенного блочного дома в лесу, где на стенах висели порнографические снимки садистского характера, и выходил на дороги Виргинии и Мэриленда. Там он тормозил машины и утаскивал с собой пассажирок, которых насиловал, пытал и убивал. Его жертвами стали девять человек. Однажды, похитив, изнасиловав и убив мать и ее дочь, Мелвин в своем личном дневнике написал: «Теперь дочь и мать всецело принадлежат мне»{465}.
Джон Джуберт, Похититель небраскских мальчиков, который с 1982 по 1983 год убил трех мальчиков, утверждал, что, когда ему было одиннадцать или двенадцать лет, он увидел в местном продуктовом магазине детективные журналы и возбудился от вида связанных женщин на обложках. Джон начал скупать эти журналы и мастурбировать на картинки, а потом представлять на месте женщин связанных юных мальчиков. Сами по себе детективные журналы или порно не заставляют людей становиться серийными убийцами, но могут послужить катализатором. По словам Джуберта, как минимум за шесть лет до того, как он впервые увидел детективные журналы, то есть в возрасте шести-семи лет, он мечтал задушить и съесть свою няню. Но вспомнить, что было раньше – мастурбация или фантазии, он не смог{466}.
Деннис Рейдер по прозвищу Убийца СПУ рассказал в недавних интервью с судебным психологом Кэтрин Рамсленд об одержимости картинками со связанными женщинами, обуревавшей его в подростковом возрасте. Он говорил: «Я очень быстро к ним пристрастился и постоянно искал опутанных веревками моделей, попавших в беду».
Также Рейдер поделился своими фантазиями о нападениях на женщин: «Она была звездой хоррор-журнала „Настоящий детектив“ и предметом моих фантазий. Ее квартира, скорее всего, находилась в центре восточной части города. Я хотел привязать ее к кровати, полураздетой или вовсе обнаженной. И тогда я бы ее либо задушил, либо лишил возможности дышать каким-нибудь иным способом. Ее руки были бы связаны спереди и привязаны к шее – как я видел у модели из журнала „Настоящий детектив“. Я часто фантазировал о женщинах с обложек: руки связаны у шеи, в глазах – ужас, а мужчина угрожающе заносит нож у них над головой».
Рейдер также признался: когда на обложках перестали печатать связанных женщин, он больше не покупал журналы. «Но я до сих пор читаю книги о серийных убийцах, если они имеют отношение к моей манере. И всегда вырезаю фотографии из каталогов магазинов одежды вроде „Диллардс“ и „Джей Си Пенни“», – отметил он{467}.
Вот так: каталоги одежды вдохновляют некоторых серийных убийц на преступления так же легко, как и садистские снимки или книги.
Или Библия.
В 1959 году немецкий убийца Генрих Поммеренке (Поммеранке) совершил четыре убийства после просмотра фильма «Десять заповедей». Англичанин Джон Хейг, Убийца с ванной кислоты, воспитывался членами ультрахристианской секты под названием «Плимутские братья» и, несмотря на терзающие его по ночам кошмары на религиозную тематику, любил в перерывах между своими убийствами цитировать и обсуждать отрывки из Писания. Серийный убийца из Глазго, известный как «Джон с Библией», выманивал женщин из танцклубов и убивал, декламируя в процессе библейские изречения. В 1911 году неизвестный серийный убийца убил в Техасе семью из пяти человек и оставил на месте преступления записку с цитатой из Псалма 9:13: «…Ибо Он взыскивает за кровь; помнит их, не забывает вопля угнетенных».
Известно, что, когда Джон Уэйн Гейси насиловал и душил своих жертв, парней-подростков, он читал Псалом 22: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»
Альберт Фиш, который приравнивал свое людоедское убийство Грейс Бадд к таинству Святого Причастия, часто цитировал Иеремию 19:9: «И съедят плоть сынов своих и плоть дочерей своих, и каждый будет есть плоть ближнего своего в стеснении и в осаде, которою окружат их враги их, ищущие души их».
Воспитанный пятидесятниками серийный убийца-некрофил Эрл Нельсон, совершая все двадцать два убийства домовладелиц и насилуя затем их мертвые тела, зачитывал вслух пассажи из изрядно потрепанной Библии, которую носил с собой. Любимый отрывок Нельсона был из Откровения святого Иоанна Богослова: «И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и, видя ее, дивился удивлением великим»{468}.
Женоненавистническая литература, мифы, религиозные трактаты и изображения существовали задолго до того, как Генрих Крамер в 1486 году в «Молоте ведьм» обвинил женщин в сексуальных связях с дьяволом. Сами по себе дешевые журналы запустили эпидемию серийных убийств не в большей степени, чем война, порнография или Библия. «Сальные» книжонки стали отражением того, что уже отравляло общество. Низкопробные картинки со связанными и истязаемыми женщинами начали массово попадать на обложки главных детективных журналов Америки в двадцатых и тридцатых – вскоре после того, как женщины получили право голоса, вступили во время Первой мировой войны на мужскую территорию заводских цехов и начали на равных с ними развлекаться в подпольных клубах.
Это был все тот же мизогинный страх перед независимыми и безнадзорными женщинами, что отразился в сказке о Красной Шапочке, викторианской порнографии с изнасилованиями, которая предшествовала появлению Джека Потрошителя, и в участившемся в XIX веке преследовании одиноких девушек-служанок и проституток, о котором говорилось в предыдущих главах. Прибавьте к этому Великую депрессию, разрушившую сотни тысяч семей, ужасы самой кровопролитной войны в истории, страх ядерной войны в 1950-х, разрушение процветающих общин меньшинств в ходе модернизации городов, крушение традиционных и старорежимных патриархальных ценностей в 1960-х, первое поражение Америки в войне (во Вьетнаме) и растущую массу «незначительных», обездоленных людей, которых можно избрать себе в жертву, – и вот у вас есть парочка детей, которые с 1970-х по 1990-е, как только приблизились к тридцатилетнему возрасту, вдруг превратились, словно после укуса зомби, в серийных убийц.
Хотя эти журналы и фотографии не «создавали» серийных убийц, они отражали массовый женоненавистнический культурный императив, который сделал нормой фантазии о похищении, изнасиловании, пытках и убийстве женщин. Широкая доступность этих журналов стала краеугольным камнем для субкультуры мрачных и порочных рептильных образов, основой для среды серийных убийств. Тотемы стимулировали и направляли воображение крошечного меньшинства (всего нескольких тысяч) мужчин с серьезно искалеченной психикой, которые чувствовали непреодолимую тягу к воплощению фантазий в жизнь из-за давления различных разрушительных, травмирующих исторических и социальных сил, а также личного опыта.
Экономический крах тридцатых и тотальная война сороковых искалечили целое поколение отцов и через популярные приключенческие и детективные журналы, пропитанные культурой изнасилования, посеяли семена патологической, мстительной и крайне женоненавистнической агрессии, которая к 1960-м вызрела и весьма ощутимо поразила наше общество: за эпидемией серийных убийц стоял diabolus in cultura.
Как говорил Эдмунд Кемпер: «Я американец – и я убивал американцев. Я человек – и я убивал людей, – и делал я это в моем обществе».
Или можно перефразировать ту самую знаменитую цитату Пого: «Мы встретили серийного убийцу, и этот убийца – мы сами».