— Да ладно, — усмехнулся я. — Было весело.
Конгерм жестом велел нам умолкнуть и прислушался. К дому шагали люди, ожесточённо споря.
Дверь распахнулась с такой силой, словно её выбили ногой, и весь проём заслонила могучая фигура.
— Вот он где! — Халлвард Кровавый Топор торопливо направился прямиком ко мне. — Здравствуй, Хинрик.
Я улыбнулся.
— Пришёл попрощаться, вождь?
Он не ответил. Лишь молча глядел на мою рану. Из–за его спины вышел Ормар. Лицо начертателя словно обратилось в камень. Он взглянул на Конгерма.
— Всё же рассказал им, да?
— Да, — ответил Птицеглаз. — Хинрик заслуживал знать. Но он не хочет.
Ормар устало привалился спиной к стене. Конгерм вскочил с лавки и предложил ему сесть. К моему удивлению, начертатель согласился. Да и выглядел он несмотря на всю напускную суровость усталым и растерянным. Я заметил борозды засохшей крови на его руках. Значит, гадал, и задал богам не один вопрос.
— Закройте дверь, — велел он. — Сам Хинрик вам не расскажет — гордый, но сейчас не время для гордости. И прежде, чем я поведаю вам, поклянитесь перед богами, что будете молчать об услышанном. Это важно.
Халлвард, Конгерм и Броки кивнули. Кажется, я понял, о чём собирался рассказать Ормар.
— Хинрик — из Химмелингов, — безо всяких вступлений огорошил их начертатель. — Сын Эйстриды и ее второго мужа Фолквара Быка. Поэтому его прятали на Свартстунне. Поэтому я взялся его учить. И поэтому он должен жить во что бы то ни стало.
Броки побледнел, очевидно, вспомнив обстоятельства нашего знакомства. Кровавый Топор с недоверием уставился на меня, а Конгерм просто расхохотался. Его смех походил на птичий клёкот.
— Это правда, — хрипло сказал я. — Сам лишь недавно узнал.
— Тогда конунг Гутфрит очень обрадуется твоей смерти, — мрачно заключил Халлвард.
— Да только он вообще обо мне не знает.
Халлвард усмехнулся в густую бороду.
— Сын Эйстриды, подумать только… И это можно доказать?
— Женщины Свартстунна это подтвердят, — ответил начертатель. — Хинрик важен. Я редко лезу в распри вождей, но здесь на кону гораздо большее. Хинрик — последний муж из Химмелингов. Сейчас он не угроза Гутфриту, но вскоре ею станет. И тогда наш Нейдланд сможет обрести не только свободу, но и правителя. На него выпадали очень сильные руны, из раза в раз. Не будь я уверен в важности Хинрика, не просил бы за него.
— Значит, ты… ты — потомок богов? — заикаясь от волнения, проговорил Броки. — А я тебя… чуть не отправил в рабы?
— Ага, — слабо улыбнулся я.
Ормар поднялся со скамьи и шагнул к ошарашенным новостью спутникам.
— Нет времени на вопросы! Я бросил руны. Спросил, позволит ли Гродда обменять Хинрика на другую душу. Она согласилась. Сил у меня хватит, да и Гарда пособит. Но мне нужен тот, кто добровольно пойдёт на обмен. — Он по очереди заглянул в глаза каждого. — Кто из вас согласится?
Глава 14
— А меня никто не спрашивает? — Из последних усилий я приподнялся на дрожащих локтях и скривился, задушив в себе крик боли.
После рассказа Конгерма я вспомнил, что однажды Гутлог рассказывала мне о чём–то подобном. Но верховная жрица относилась к смертному колдовству с большой опаской и сама никогда не соглашалась проводить такие обряды. Говорила, это нарушение порядка вещей в мире. Гутлог воспитывала всех учеников с убеждениями, что боги и духи знают куда больше людей, а потому сопротивляться их воле не положено. Я не всегда был с ней согласен. Если у тебя есть возможность изменить худшее к лучшему, нужно ею пользоваться. И всё же в том, что касается заигрываний со смертью, я принимал сторону Гутлог. Она не раз говорила, что изменение судьбы подобно брошенному в воду камню: круги расходятся всё дальше, волны становятся всё выше. Ты можешь сделать лучше в ближайшем будущем, но в отдалённом пожалеешь.
Я не геройствовал и не хотел представать благородным мучеником. Просто я и правда верил Гутлог. Она ни разу не дала повода сомневаться в своей мудрости, и уж если даже верховная жрица со Свартстунна боялась последствий таких обрядов…
— Этого не будет, — прохрипел я.
— Заткнись, Хинрик, — отрезал Ормар. — Сейчас не тебе решать.
— Но…
— Я тебя усыплю, — пригрозил начертатель. — Мне не до увещеваний глупого юнца, от которого слишком многое зависит. Молчи и копи силы.
Нашу перепалку прервал Кровавый Топор. Великан шагнул к начертателю и протянул руку.
— Я готов на обмен. Всякий нейд с радостью пойдёт на это ради спасения Химмелинга.
Я пялился на Халлварда во все глаза, искренне не понимая, какое бывшему хускарлу было для меня дело. Да, мой род почитали. Да, Химмелингов считали прямыми потомками богов, которых благословили на правление. Но неужели небо рухнет на землю, если род прервётся? Кажется, я недооценивал свою значимость в глазах других людей.
Ормар покачал головой.
— Нет, Халлвард. Ты не подойдёшь. У богов есть на тебя планы на этой земле. Не сгодится и Конгерм, даже пожелай он предложить себя.
— Со мной вообще всё сложно, — улыбнулся Птицеглаз. — Но начертатель прав: меня Гродда просто не примет.
Белобрысый Броки нервно сглотнул.
— Значит, остаюсь я? — тихо спросил он.
Наставник кивнул.
— Да.
— Одумайся, — прохрипел я. — Не для того я спасал ваши с Коли задницы от суда Кровавого Топора, чтобы…
— А может и правда для этого? — Голос Броки дрожал. Я видел, что он страшился этой участи. Но отчего–то решил не сворачивать с выбранного пути. — Я согласен, но с одним условием. Считайте это моей последней волей, а она священна.
— Священна и будет исполнена, — согласился Ормар. — Говори.
Броки повернулся к Халлварду.
— Оставь Коли при себе и воспитай как сына. Младшему тяжко пришлось. Сначала потерял дом, потом одного брата, а сейчас и меня лишится. Он дурной, но добрый. Прими его в семью, Халлвард. Пообещай мне заботиться о нем — и я уйду спокойно.
— Клянусь пред очами Вода, — прогудел Кровавый Топор. — Я назову Коли своим сыном. Тебе не о чем беспокоиться, за парнем я и без всего этого бы присматривал.
Броки улыбнулся.
— Хорошо. Тогда я готов. Но куда я попаду после смерти?
— Туда же, куда попал бы Хинрик. К Гродде.
— Значит, с воинами мне не пировать, — вздохнул старший. — С другой стороны, я и не заслужил этого.
Я уронил голову на лежак и снова уставился в потолок. Будь у меня силы — уполз бы отсюда подальше и тихо помер в лесу. Всё внутри меня орало, что делать этого нельзя. Я не практиковал зейд — тайное умение женщин видеть будущее, хотя Айна тайно обучила меня ему. Но даже без зейда чувствовал, что Ормар своим решением совершал большую ошибку. Одна беда — он был уверен и убедил всех остальных, что это было необходимо. А что я? Лежал на проклятых досках, умирал и не мог им помешать.
— Выйдите всё… Кроме Броки, — прошептал я, прикрыв веки. — Хочу поговорить с ним наедине.
Я не видел — скорее почувствовал слабые вибрации воздуха. Это Ормар подчинился и увёл на улицу Халлварда и Птицеглаза. Когда дверь за ними затворилась, я пошевелил пальцами, зовя Броки подойти ближе.
— На хрена тебе это сдалось? — прохрипел я.
Броки тихо усмехнулся.
— Ты что, песен не слышал?
— Слышал. Но не слышал такой, где один дурак жертвует собой ради другого дурака.
— После того, как конунг убил твоего отца, многие нейды приняли его как правителя, но нашлись и те, кто ушли в леса. Моя семья была из таких. Мы не всегда только охотились, и мой отец когда–то жил в Маннстунне.
— Так вы мятежники?
— Отец. Мы–то не застали толком всего этого. Но у нас поют много песен о тех временах. И среди них есть одна… — Броки улыбнулся воспоминаниям. — Женщины поют, что однажды Химмелинги снова сядут на резной стул в чертоге родного Ригстеда. Что они будут править долго, и пока Химмелинги будут оберегать свой народ, Нейдланд будет процветать. Что однажды потомок Химмелингов найдёт последнюю, Сокрытую руну, и мы воссоединимся с богами.
Меня сотряс приступ кашля.
— Сказка, — отдышавшись, прохрипел я.
— Не сказка — пророчество. Много ведуний это видели в своих снах. Только все думали, что править будет потомок Сванхильд. Никто же не знал, что она не последняя из вашего рода.
— И ты готов пойти на смерть из–за песни? — удивился я.
— Ещё я обязан тебе жизнью, забыл?
Тут возразить было нечего. Броки поклялся мне жизнью, и я принял клятву. Но принял, даже не догадываясь, что придётся взимать долг так скоро.
— Я благодарен тебе… друг. Не уверен, что смог бы сделать для тебя то же самое.
Броки лишь пожал плечами.
— Таково моё полотно судьбы. Главное — Коли не пропадёт. Ладно, Хинрик, я пойду. Мне нужно всё объяснить брату и попрощаться.
Я молча кивнул — говорить не осталось сил. Едва Броки вышел из дома, я провалился в забытье.
Очнулся я от шума голосов и не сразу осознал, что лежал не на досках, а на земле. Над головой вместо потолка было темнеющее небо — день угасал. Судя по всему, мы были в лесу. Надо мной нависали ветви кустарников, по лицу и рукам ползали муравьи. Я хотел было смахнуть одного с щеки, но понял, что даже не мог пошевелить пальцами. Боль, как ни странно, была не такой мучительной, но во рту оставался горький привкус. Возможно, меня опоили дурманным напитком, пока я был в беспамятстве.
Надо мной склонился Конгерм.
— Пей. Сколько сможешь.
Он приподнял мою голову и влил мне в рот горькую и противную жидкость. Я с трудом её проглотил, но боль немного отступила.
— Совсем слаб, — вздохнул Птицеглаз. — Держись, осталось недолго.
Я не мог даже открыть рта, чтобы заговорить. Конгерм понял это и принялся описывать.
— Начнём на закате. Сейчас копают ямы для вас с Броки. Так нужно для ритуала. Боишься?
Я моргнул. Конечно, боялся. Умереть от ран не страшно, страшно — принимать участие в колдовстве, исход которого не ясен. Но пусть бы уже всё скорее закончилось. Там разберёмся.