— Дар неценный, — заявил он, топнув обутой в алый сапожок ногой. — Жертва не принята.
Я улыбнулся.
— Но ты мне все же показался.
— Чтобы покарать тебя! Если, конечно, ты не дашь мне другую жертву. А если не дашь, мы тебя растерзаем! И кости твои пустим на украшения отхожих мест.
Мне едва удалось удержаться, чтобы не прыснуть. Угроза, несомненно, была страшна. Да только верилось в неё с трудом.
— И чего же ты хочешь, почтенный? — спросил я.
— Сам знаешь! — ворчливо проскрипел он. — Самое ценное! Самое дорогое! Чую, оно при тебе! Меня не обманешь. — Он принюхался, словно почуявший мясо пёс. — Точно, оно здесь! Оторвать бы тебе башку за оскорбление, но если отдашь сам, то пощажу. Давай, решайся, юный глупый человечишка!
Кажется, я начал догадываться. Но не успел потянуться к потайному карману, как вдруг лоза снова ожила, взвилась передо мной, словно плеть, больно стеганула по руке. Тонкий золотой ус резанул меня по груди, разорвал ткань и забрался за пазуху.
— Вот оно! — возопил гнав. — Вот достойная жертва!
Я мрачно уставился на перстень матери, что повис на золотой лозе. И правда, самое ценное. Не потому, что он стоил баснословных денег, а потому, что имел для меня особый смысл. Моё единственное наследство, моё доказательство принадлежности к роду Химмелингов. Одного цвета глаз маловато, чтобы выступить на вейтинге пред ярлами и объявить о себе. Мне нужно было дать им что–то… очевидное, что все они видели и знали.
— Дар! — Вновь сотряслись стены, и я наверняка бы упал на пол, кабы не крепкая хватка лозы. — Дар! Дар! Дар! Дай нам дар!
Голова едва не разорвалась от множества голосов.
— Кто так кричит? — спросил я, покосившись на стену.
— Те, кто ошибся, придя сюда. Те, кто пришли с недостойным даром. Те, кто оскорбил нас. Те, кто пытались нас обмануть. Мы вмуровываем их в стену и заставляем петь, чтобы нам не было скучно работать.
Я снова опасливо глянул на стену. Теперь она не казалась мне такой красивой. Рыжий гнав стоял передо мной и бесстыже пялился на пылающий камень перстня.
— Ммм… Иноземный, южный камушек… Оправа ужасная, но самоцвет… Ох, какое обрамление мы ему подберём. Сами боги будут просить о таком!
— Значит, если я отдам тебе его, ты будешь удовлетворён? — Хмуро произнёс я, не сводя глаз с перстня.
— А то. Тебе же придётся расстаться с такой ценностью. Я знаю, кто ты, глупый Хинрик. И знаю, почему эта штуковина так важная для тебя. В этом и смысл. Ты должен выбрать.
Я не смог удержаться от язвительности.
— Смерть сейчас или смерть начертателем, который не сможет добиться цели? Такой выбор, да?
— Чтобы совершить свою месть, ты должен стать начертателем. Но ты не станешь им, если не получишь нашего благословения. А чтобы получить благословение…
— Нужен дар, я понял.
Гнав осторожно подобрался ближе ко мне, протянул маленькие ручки к лозе, но она внезапно хлестнула по его ладоням. Он зашипел и отскочил назад.
— Ты ещё не решил, поэтому я не могу его взять. Торопись, Хинрик из Химмелингов! Мы не будем ждать вечно!
Я хмыкнул. Значит, и правда, силой отнять они перстень не смогут. Жертва, особенно такая жертва, всегда должна быть добровольной. Я должен пойти на это сам, взвесить всё и сделать выбор. Ох, как же тяжко. Впрочем, путей у меня было немного: не получив желаемого, гнавы могут просто замуровать меня в эту стену. Ну почему Ормар не предупредил, что плата будет настолько высока? Старый хитрец и здесь выставил меня дураком. А что, если бы я не взял перстень с собой?
— Хорошо, — кивнул я. — Это наследство моей матери, и оно теперь ваше. Забирайте его, пусть служит вашим нуждам. Делайте с ним что захотите, но прошу, не украшайте этим камнем нужник. Всё же его носила сама Эйстрида.
Гнав недоверчиво прищурился.
— Отдаёшь в дар? Делаешь подношение?
— Да.
— По своей воле? Даже зная, что это сломает твою судьбу? — мерзко ухмыльнулся он.
Я кивнул, хотя от досады хотелось рвать и метать.
— По своей воле. Примите, почтенные гнавы, перстень моей матери. Таково моё слово.
Гнав высоко захихикал, захлопал в ладоши. Золотая лоза дёрнулась и поднесла перстень в его руки. Камень вспыхнул, едва гнав до него дотронулся, и разноцветные всполохи стали ярче, а золотая оправа засияла как новая. Вот уж поистине волшебство. Может и правильно, что гнавы собирали самоцветы — в их руках они становились ещё прекраснее.
— Твой дар принят, — посерьёзнев, сказал мой собеседник. — Ты прошёл испытание, Хинрик.
Лоза отпустила меня, отползла во тьму и свернулась узором на стене. Гнав подошёл ко мне ближе.
— Моё имя Илюк, — представился он с поклоном. — Мы принимаем тебя и разрешаем обращаться к нашей силе. С какой просьбой ты пришёл сюда, Хинрик? Какую мудрость желаешь познать?
Я удивлённо моргнул. Гнав теперь выглядел совсем иначе. Те же алые глаза, те же рыжие космы и даже дурацкая шапочка. Но держался он по–другому. Взгляд серьёзный, уважительный. Ни тени насмешки. И от него веяло истинной мощью — незримой, непостижимой и древней, как сами камни.
— Вам ведомо больше, чем мне, — осторожно начал я. — Прошу, поделитесь знаниями, которые помогут мне на пути становления начертателем.
Илюк тяжело вздохнул.
— Твой путь — это путь мести. Путь битвы и войн, Хинрик из Химмелингов. Плащ начертателя — всего лишь первый шаг на этой бесконечно длинной дороге.
— Значит, вам ведомо не только прошлое, но и будущее?
— Кто знает прошлое, ведает и грядущим, — пожал маленькими плечами гнав. Он был вдвое ниже меня, но почему–то сейчас именно я чувствовал себя маленьким, беспомощным и слабым. — Тебе нужно научиться обращаться к былому. Видеть, знать и предугадывать.
— Как я могу сделать это? При помощи зейда?
Илюк добродушно рассмеялся.
— Тогда тебе придётся отрастить сиськи и спрятать яйца Нет, зейд — не единственный способ. Ты и правда из Химмелингов, Хинрик. Я вижу это. Я был одним из тех, кто мастерил крылья для твоего бога–пращура. И я чую в тебе его силу. Кровь разбавлена, много поколений умерло с тех пор, но сила живёт в потомках. Твои предки правили народом людей ещё до той поры, пока война богов и великанов не расколола миры. И этот мир — Маннхейм — достался людям, а ведь он был началом начал. Этот мир — сердце всего прочего. Отсюда всё началось и здесь всё может закончиться. Погибнет Маннхейм — погибнут и все остальные миры. Ты и твои потомки должны хранить его и память о былом.
Я растерянно кивнул, не совсем понимая, к чему клонил гнав.
— Химмелинги были правителями, жрецами, воинами и даже землепашцами, — продолжил Илюк. — Разные герои для разных времён. Но всех их объединяли не только глаза бога, а знания и традиции. В этом сила Севера, Хинрик. Знай и соблюдай.
— Но как? Что я должен знать?
— Сам поймёшь в нужное время. Я лишь скажу, как добыть необходимое. Две стихии сильны в твоей крови — земля и ветер. Земля несёт память, а ветер — движение вперёд. Это знали твои предки. Обратись к ним, и они ответят на твои вопросы.
— Мои предки мертвы, — возразил я. — Выходит, мне нужно взывать к Гродде?
— Можешь рискнуть. Да только она уже однажды отпустила тебя. Попадёшься ей в руки ещё раз — не вернёшься в Маннхейм. Не к Гродде ты должен взывать, а к своему роду. К тем, кто дал тебе жизнь. Они в земле, и они знают всё.
— Но я не знаю ритуала воззвания к предкам, — ответил я. — Да, у нас принято чтить род, из которого происходит человек. По праздникам мы делаем подношения, готовим особые кушанья. Но не общаемся с мёртвыми. Только иногда можем прийти к жрицам и попросить их провести обряд зейда, чтобы узнать что–то из прошлого. И то выходит не всегда. Мёртвые не любят говорить.
Илюк отступил, склонил голову и несколько раз хлопнул в ладоши, что–то бормоча себе под нос. При каждом хлопке из ладоней гнава сыпались искры — как тогда, когда он озарил светом эту пещеру. Илюк повторил хлопки ещё несколько раз, затем плотно сомкнул ладони и крикнул что–то на неведомом языке. Стены содрогнулись, по залу пронёсся вихрь и влетел в руки гнава.
— Вот. — Он наконец распахнул глаза — теперь они светились ещё ярче, и вытянул руки. — Подойди, Хинрик.
Я с опаской шагнул к гнаву, надеясь, что это не было очередной шуткой. Волшебный муж медленно раскрыл ладони, и я отшатнулся, закрывая глаза руками. Сияние было столь ярким, что ослепило меня.
— Ничего, привыкнешь. Да и в Маннхейме он не будет так сверкать. Его истинная мощь раскроется лишь в нашем царстве.
— Что это? — Я осторожно отнял руки от глаз и взглянул на сияние.
— Камень памяти. В нём заключена частичка духа–хранителя твоего рода. Божественная частичка, вложенная в твоих предков самим Химмелем. — Гнав протянул мне сверкающий кристалл. — Только ты и твои родичи смогут обращаться с ним. Для всех остальных он будет просто камнем.
— Как мне с ним обращаться? — спросил я, бережно взяв камень памяти в руки. Он был тёплым, хотя источал холодный, почти лунный, свет.
— Не нужно особых ритуалов, ведь взывать к предкам будет твоя душа. Выбери место, где тебя никто не побеспокоит, положи камень на землю, дай своей крови. Взови к роду и задай предкам вопрос. А затем смотри и слушай внимательно. Если они согласятся ответить, ты увидишь нужные знаки.
— Благодарю тебя, Илюк. Тебя и весь твой народ.
Гнав улыбнулся.
— Главная мудрость, которую я тебе передам — это вопрос цены и ценности. Много ли вещей у начертателя?
—Нет.
— Именно. Один из первых уроков, который постигают колдуны — урок отречения от благ. Не держись за вещи, какими бы ценными они ни казались тебе. На самом деле ничто из того, чем ты обладаешь, тебе не принадлежит. Оно вышло из земли и однажды в неё вернётся. Так или иначе. Золото и красивый камушек рождены землёй. Однажды тебя или твоего потомка похоронят вместе с этим перстнем, и он снова вернётся туда, откуда явился. Ты лишь используешь земные дары — так будь благодарен за них и отдавай, если требуется. Скупость убивает колдовскую силу.