— Ну, ясное дело, от твоих… я ж тебе свои не оставлю… Как же я тогда есть буду, коли руки мои у тебя останутся. Дубыня огладил вниз свою недлинную, но густую бороду, широко улыбнулся, и, согласно кивнув, войдя в парилку, бесшумно прикрыл за собой дверь. Когда наследник, правитель и Храбр вышли на двор, то Святозар на капелюшечку застыл на месте, наслаждаясь, после душной и наполненной жаром бани, прохладным дождем и точно звенящим свежестью воздухом.
Отец заботливо накинул на плечи сына кафтан и повлек его за собой.
Святозар шел следом за правителем неторопливо, потому как чувствовал во всем теле такую слабость, каковая мешала крепко опираться ногами на деревянный настил, проложенный по земле, и единожды он ощущал внутри себя необыкновенную радость и счастье… Ибо там в груди возле красного, большого сердца сидела его лазурная душа, с капелькой души ДажьБога, и пела… пела и любовалась родными лицами своих детей и братьев, любовалась чистотой земли, любовалась этим холодным, осенним дождем, омывающим разгоряченную кожу. Еще на пороге дома им встретился воевода Творимир, крепкий и статный мужчина, по возрасту, как правитель, с белокурыми волосами, усами и бородой, и светлым, красивым лицом, наполненным добротой, и одновременно мужественностью и силой. Введя гостей в дом, он сразу повел их в просторную гридницу, где уже был накрыт стол, за которым сидел переодетый, обсохший и весьма довольный Стоян, медленно прихлебывающий из глубокой чаши сбитень. Святозар опустился за стол на лавку, напротив Стояна и вымученно улыбнулся другу. Творимир немедля снял с плеч наследника промокший кафтан, и отдал его на морг появившемуся в гриднице расторопному слуге. И тотчас подле Святозара опустились на лавку отец и Храбр.
Они придвинули к нему блюдо, и, принялись в две руки класть на него огромные куски пирога, а Храбр даже налил в чашу желтой, искрящейся медовухи.
— Хватит, хватит, — озабоченно заметил Святозар. — Я столько не съем.
— А, ты, их медовухой запей, они лучше тогда пойдут, — ответил Храбр и придвинул чашу к руке наследника. Святозар выпил медовуху, съел несколько кусков пирога, а после в конец разморенный баней и хмельным, поставил локоть на стол, подпер ладонью подбородок и закрыл глаза.
— Правитель, — негромко протянул Стоян. — Он спит, давайте я его в комнату переведу.
— Нет, Стоян, спасибо, я сам, — также тихо ответил правитель. — Мне надо над ним заговор прошептать. А ты лучше, покуда там Дубыня шары не потушил, сходил бы попарился, баня горячая.
— Да, нет, я не хочу, спасибо, — откликнулся Стоян.
— Сынок, — погладив наследника по волосам, обратился к нему правитель. — Пойдем, я тебя спать уложу, коли ты, сыт. Святозар открыл глаза, и, убрав руку от подбородка, надрывисто кивнул, да с трудом поднимаясь на ноги, добавил:
— Да, пойдем, отец, хочу спать. Выйдя из-за стола, воевода повел правителя и Святозара, видящего все, будто сквозь неплотный туман, в опочивальню. Они прошли гридницу, миновали коридор и поднялись по неширокой лестнице на второй этаж, а там повернув налево, вошли в узкий, короткий коридор, в котором находилось две двери. Открыв правую из них, Творимир впустил наследника в небольшие покои, где стояли: одно ложе, пару сидений, маленький круглый стол, да широкий, пузатый сундук. Лишь только Святозар вошел в покои, как тут же направился к ложу, и пока отец и Творимир обсуждали, что-то в коридоре, сбросил с себя пояс, сапоги да онучи, упал на ложе, уткнувшись лицом в пахнувшие травой, птицами и медом подушки, и резко закрыл глаза. Правитель, прикрыв дверь, вошел в покои, некоторое время спустя, и бесшумно приблизившись к ложу, да опустившись на него, нежно погладил сына по волосам, а после принялся его будить. Святозар открыл глаза, повернулся на бок, и слепляющимися от усталости очами посмотрел на правителя, не понимая, почему же его разбудили.
— Чего, отец? — спросил он, хриплым голосом.
— Как чего, какой я должен шептать заговор, — отозвался правитель. — Сымай рубаху и штаны, одень портки на ночь, ты же не в Пекле, не в Неллии… ты же в Восурии.
— А…а… да, да, отец… ты прав, — согласился Святозар, и, поднявшись с ложа, принялся, как и велел правитель, переодеваться, сняв с себя дневное и надев ночное. Погодя он ретиво покачал головой, отгоняя сон, и собравшись с мыслями начал объяснять отцу, как ему надо его лечить и, что шептать.
— Странно, — заметил правитель, внимательно выслушав сына. — Такой заговор я еще никогда не слыхивал, и не шептал.
— Отец, — пояснил Святозар и протер тыльной стороной ладони закрывающиеся глаза. — Здесь важен не сам заговор, а чувства, которые ты в него вкладываешь.
— Ну, тогда ложись сначала на живот, — указал правитель. — Раз надо шептать заговор над каждым шрамом в отдельности, начнем со спины, потому как на нее смотреть… смотреть больно. Потом я прошепчу над руками, а в конце над щекой.
— Лишь бы у тебя хватило терпения, отец, — порывисто дыхнул Святозар и лег, как велел отец на живот, положив правую щеку на подушку.
— Можешь не сомневаться в моих чувствах и терпении, — наполненным мужеством и нежностью голосом, ответил правитель. — Только я одного не пойму, почему так долго надо шептать этот заговор, почему он не помогает сразу.
— Наверно, отец, — закрывая глаза, изрек, устало растягивая слова, наследник. — Потому как ты вновь творишь мое тело и кровь и убираешь ты не просто уродство. Ты убираешь магические шрамы Пекла. Ты вновь возрождаешь мою кожу, на которой не останется даже пятнышка. Ведь ты знаешь, что магия после лечения оставляет шрамы на теле, иногда это просто полосы, царапины, иногда измененный цвет кожи, иногда впадины и рубцы. Но такие шрамы, как у меня может вылечить лишь тот, кто создал своими чувствами мою плоть. А плоть творится по разному, иногда с первого раза, а иногда нужны месяцы, годы, десятилетия…
Будем надеяться отец, что тебе понадобятся лишь дни. — Святозар широко зевнул, и еле слышно шепнул, — ну, а так, как, ты долго будешь шептать надо мной, я, отец, если ты не против, посплю пока.
— Да, сынок, спи, — произнес правитель. Он нежно провел пальцами по коже спины, да остановив их движение на одном шраме, на миг замер, а после тихо зашептал, — о, Род, вечный прародитель всего сущего на земле! О, Род, ты начало начал, ты Отец, после которого ступает сын!
Ты, Род— дающий рождение, именем твоим, да свершится творимая моими чувствами кровь моего сына! В поле питает земля траву, в лесу от коренья подземного питается ствол, от капли воды питается родник, ручей, ключ, изливаю на сына моего кровь свою, насыщаю чувствами плоть его! Силой твоей Бог Род снимаю шрамы Пекла, возрождаю цвет и чистоту кожи его! Я, отец, Ярил, творящий чувствами кровь сына моего, Святозара! Отец водил пальцами по недлинному шраму на спине, а Святозар чувствовал под ними едва легкое покалывающее тепло, которое успокаивало, и словно тихая песня матери укачивало. Дождь, начавшийся в день приезда правителя и наследника в Колядец, не прекращался в течение трех дней. Он шел плотной стеной так, что даже выйти на двор, не намокнув, было невозможно. Все эти три дня Святозар отлеживался в покоях, отсыпаясь и набираясь сил. Иногда, он, правда, поднимался, чтобы пройтись или сойти в гридницу на трапезу, но большей частью находился именно в ложе. Правитель все эти дни шептал над сыном заговор. И к концу третьего дня на спине наследника, наконец-то, пропал один шрам. Увидев, это, Ярил вельми обрадовался, и хотел было разбудить Святозара, и сказать ему о том, но заметив, как крепко тот спит, не стал его беспокоить. Дождь, шедший густой, туманной стеной и пригнанный в Колядец ветром, как внезапно начался, так же внезапно и закончился. Подувший с запада ветер угнал тучи куда-то на восток, и на голубое, умытое небо вышло яркое солнечное светило, а обмытая красавица земля, в один миг стала милее и чудесней. И как только дождь прошел, правитель скомандовал дружине в путь. И опять перед глазами Святозара замелькала дорога, луга покрытые сухой травой, вспаханные и ухоженные поля, высокие и могучие леса, полные чистой хрустальной воды реки, деревни с добротными домами, полными разновозрастной ребятни, которая при виде возвращающейся в Славград дружины правителя высыпала из домов, переполняя собой дорогу и осыпаясь с нее на бурые поля. Через двенадцать дней, как правитель начал шептать над Святозаром заговор, у того пропали шрамы на спине, правой руке и щеке.
Оставался лишь шрам на левой руке, тот который не излечил ощера, и который упорно не хотел пропадать и даже не бледнел. Однако наследник приметил и еще кое— что. Его камень в перстне, до этих пор тускло горящий кровавым светом стал меркнуть. Теперь он пылал не кроваво-красным, а белым светом с едва мелкими брызгами алого сияния. Когда же на пятнадцатый день лечения шрам на левой руке все же сдался и пропал с кожи, камень в перстень вновь засиял ярким белым светом.
Глава двадцать седьмая
К восьмому грудню, третьему осеннему месяцу, дружины под предводительством правителя и наследника подошли к Славграду. Во время пути шли частые и сильные дожди, дули ветра и поэтому приходилось частенько останавливаться в деревнях и малых городах, пережидая непогоду. Святозар под заботливыми взглядами отца, наставников и другов не только избавился от шрамов и бледноты, но, несмотря на дальнюю дорогу, отдохнул и отъелся так, что стал похож на прежнего наследника престола. За день до приезда к Славграду на землю восурскую выпал первый снег и пришел легкий морозец. Снег укрыл все кругом тонким, белым укрывалом, а где не успел укрыть, там лишь немного посеребрил. Правитель и наследник, вместе с наставниками и Стояном, ехавшие в начале колонны по полудню остановили лошадей на небольшом склоне и увидели впереди долину, Речной ветер, разбросанные на ней деревни, и на возвышении престольный Славград. Душа Святозара вся задрожала внутри от радости и умиления при виде мирного, родного и дорогого ему города. Он первый тронул Снежина, который словно ощущая взволнованное состояние хозяина, пошел быстры