и добыче в восточных землях. Потому все закрывали глаза на то, что Рандвер, с трудом скрывает свою радость от смерти дяди — также как и на огромного, неведомо откуда взявшегося черного кота, крутившегося у ног нового конунга Упсалы.
Любовный четверик
— Нечего нам делать в этом змеином гнезде! Вернемся домой!
За время своего пребывания в Венете Этельнот сменил наряд: несмотря на теплое солнце, он щеголял бархатной свитой, отороченном куньим мехом и новенькими красными сапогами с загнутыми носами. На шее его красовалась золотая гривна — еще один подарок князя Велети, рядом с которым христианский крест принца Кента смотрелся несколько несуразно, также как и накинутый поверх свиты зеленый плащ с белым конем Кента. Впрочем, сам он, похоже, не особое беспокоился такому разнобою в своем наряде когда горячо обращался к Эльфгиве, что стояла на одной из вышек у ворот княжеского детинца, рассеяно глядя на блестевшую на солнце гладь Волинского залива. В отличие от соплеменника, она уже давно носила только вендские платья — лучшие из тех, что могли сотворить венетские мастерицы, — также как и украшенная жемчугом и янтарем кика. На крепкой круглой груди по-прежнему красовалось янтарное монисто, подаренное Любом.
— Домой, — спросила она, — а куда? В Дорестад?
— В Дорестаде мы тоже пленники! — сплюнул принц, — наш настоящий дом — в Англии.
— И кем мы там будем? — невесело улыбнулась Эльфгива, — такими же пленниками, только у короля Эгберта? У Сассекса больше нет королей, также как и у Кента.
— Этелинги наших королевств давно уже поступили на службу Уэссексу, — возразил Этельнот, — в том числе и те, в чьих жилах течет кровь прежних королей. Но зато это будет христианская страна и христианский владыка…не то, что здесь.
— Тебе кто-то мешает молиться в Венете? — Эльфгива насмешливо посмотрела на молодого человека, — Люб, кстати, говорит, что в здешних корчмах тебя видят чаще, чем в церквях.
— Нашла кого слушать, — фыркнул Этельнот, — такому закоренелому язычнику всегда в радость внести поклеп на христианина.
— Думаешь, Любу нечего делать, кроме как клеветать на тебя? — рассмеялась Эльфгива, — спустись на землю. Ты — принц в изгнании, Люб — владыка великой державы, что держит половину Янтарного моря, а я — его невеста и скоро буду его женой.
Даже не глядя на Этельнота, она безошибочно угадала злобную гримасу, исказившую лицо кентца и сокрушенно вздохнула про себя — неспособность принца заявить о своих чувствах, прячась за красивые слова о вере и родной земле, порядком утомляли принцессу Сассекса. Всякий раз, когда он заводил подобный разговор, она чувствовала невольный стыд — словно это она, а не ее сородич, позорила себя столь несуразными речами.
— Этой державе уже недолго осталось, — с плохо скрытым злорадством выпалил Этельнот, — в здешних церквях я встречал христиан из моравских и аварских земель. Они говорят, что Ростислав, князь Нитры подчинил уже много земель — а захватит еще больше. Они же говорят, что Люб слишком молод, чтобы сравняться с таким соседом.
— Меньше слушай, что болтают недруги моего князя, — отмахнулась Эльфгива, — и меньше болтай сам — а то ведь такие речи кое-кто может и изменой счесть. Лучше подумай, как подобрать наряд получше — моя свадьба уже через месяц, а ты ходишь как чучело.
С этими словами она развернулась и спустилась во двор, оставив обескураженного и озлобленного принца стоять одного.
— А она дерзкая девчонка, — послышался за спиной Этельнота одобрительный голос, — совсем как я в свое время.
Этельнот мог поклясться, что никто не смог бы незаметно подняться к нему — и все же этой девушке, казавшейся немногим старше Эльфгивы, это удалось. Никогда молодой принц еще не видел такой красавицы с золотыми волосами и сине-зелеными глазами, — да еще и одетой в такой диковинный наряд. Она носила сапоги из незнакомой чешуйчатой кожи, расшитые бусинами черного янтаря, и короткую, до бедер, тунику из черной ткани, украшенную серебряными узорами в виде кусающих друг друга рыб и змей. Но особенно внимание молодого человека привлекла юбка девушки — черная с красной вышивкой, она не прикрывала даже колени, обнажая длинные ноги. Подобного откровенного бесстыдства Этельнот не видел ни у одной язычницы, — как и глубокого выреза на тунике, оставлявшей открытой руки и плечи. Меж соблазнительных округлостей блестела старинная серебряная монета с полустертым изображением какого-то чудовища, вокруг которого красовались свежие, явно недавно вырезанные руны. Еще один диск, тоже серебряный, но размером с небольшую тарелку, украшал кожаный пояс, охватывавший тонкую талию.
Девушка мелодично рассмеялась, и парень почувствовал, как его уши заливает краска.
— Такой стеснительный, — сказала она, с бесстыдной откровенностью окинув взглядом смущенного принца, — и такой красивый. Я и забыла, какие мужчины рождаются на родине.
— На родине? — Этельнот насторожился, услышав саксонские нотки в голосе, — мы знакомы?
— Теперь уже да, — девушка улыбнулась, — я Рисса, вдова князя Драговита. Но родом я из Нортумбрии.
— Я слышал о тебе! — воскликнул Этельнот и тут же смешался, вспомнив, ЧТО именно он слышал об этой женщине. Однако, глядя на ослепительно красивую девушку, мило улыбавшуюся молодому человеку, ему с трудом верилось во все жуткие слухи ходившие вокруг мачехи князя. Недавнее раздражение и огорчение, вызванное общением с Эльфгивой куда-то сгинуло без следа — тем более, что принцесса Сассекса и в подметки не годилась этой златовласой красавице.
— Интересный наряд, — Этельнот кивнул на юбку девушки, снова невольно мазнув взглядом по голым ногам Риссы, — никогда такого не видел.
— Много веков прошло с тех пор, как кто-то одевал его в последний раз, — девушка сделала неуловимое движение бедрами так, что разрез на ее юбке распахнулся еще сильнее, обнажая стройное бедро, — такие наряды носили здесь еще до Рима, даже до кельтов. Нравится?
Принц кивнул, чувствуя, что его уши вновь вспыхивают пунцовым — само одеяние настолько не соответствовало его представлениям о том, что подобает носить девушке, что принц даже побоялся раскрыть рот, чтобы высказать свое отношение к необычному наряду.
— Ты не выглядишь настолько старой, — неловко пошутил он, — откуда бы тебе знать, что носили в такую старину?
— О, я знаю многое, — Рисса игриво подмигнула Этельноту, — если ты и вправду слышал обо мне, то вряд ли удивишься этому. Могу и тебе кое-что рассказать — и показать, если захочешь.
Она вновь улыбнулась, приблизившись к Этельноту почти вплотную: ее губы зазывно приоткрылись, в глазах мелькнула опасная бесовщинка. Молодой принц, словно завороженный, качнулся вперед, когда позади него послышалось негромкое хмыканье и кентец смущенно отпрянул, про себя ругаясь последними словами — надо же быть таким недотепой, второй раз за сегодня к нему подошли незаметно. А что будет в настоящем бою?!
— Рад, что вы уже познакомились, — усмехнулся Люб, поднимаясь на вышку, — должно быть приятно встретить земляка так далеко от дома. Хорошо выглядишь, матушка.
— И тебе спасибо на добром слове, сынку, — в тон ему ответила Рисса.
— Этельнот, не оставишь нас? — небрежно сказал князь, — нам надо поговорить наедине.
Тон, которым это было сказано, не оставлял Этельноту иного ответа кроме как, коротко поклонившись, не начать спуск со стены, время от времени бросая тоскливые взгляды на Риссу. Та, казалось, уже забыла о новом поклоннике, обратив все внимание на пасынка.
— Нечестно играешь, матушка, — укоризненно сказал Люб, когда Этельнот отошел достаточно далеко, — уговор был, что ты получишь его после победы, а ты уже сейчас клинья к этому сопляку подбиваешь. Да и вырядилась как… ты все же княгиня, а не девка с корчмы.
— Спасибо бы сказал, пасынок, — усмехнулась Рисса, — меньше на твою невесту засматриваться будет. А что сопляк — так не немногим старше тебя. Могли бы и мы…в свое время.
— Отцовскую вдову в жены взять? — хмыкнул Люб, окинув Риссу оценивающим взглядом, — я понимаю, конечно, что он в тебе нашел, но я скорее возьму на ложе волчицу.
— Ну и дурень, — рассмеялась женщина, — сам не знаешь от чего отказываешься. С этой твоей дурочки с Сассекса ты того не получишь.
— Эта дурочка, кстати, мне кой-чего рассказала о своей родине, — ответил Люб, — говорит, что ничего не слышала ни о какой такой дочери короля Нортумбрии.
— Мало ли чего она не слышала, — отмахнулась Рисса, — где Сассекс, а где Нортумбрия — если сам не знаешь, так поспрашивай у тех кто знает
— У тебя что ли?
— Да хоть бы и у меня, — сказала молодая женщина, — мне ведомо многое. Например то, что уже этой ночью Дивайтис, старый кривайтис умер в прусском святилище Ромуве. Уже горит священный костер, на котором уйдет к богам старый жрец, а сигоноты и вайделоты рассылают вестников по прусским и литовским лесам о выборе нового кривайтиса.
— Вот оно что, — Люб нахмурился, — ты как знала, когда в Щецине это предлагала.
— Это знали все, даже сам Дивайтис, — отмахнулась Рисса, — он давно говорил, что готов уйти к богам — все и ждали этого со дня на день.
— Тогда почему ты все еще здесь? — спросил князь, — разве ты не должна быть рядом с Волхом, чтобы он заявил свои права на жречество.
— Волх уже знает, — кивнула Рисса, — он, вместе с войском из кривичей и наревы, идет через земли латыголы. А здесь я потому, чтобы отправиться туда вместе с тобой.
— Ты совсем ополоумела? — возмутился Люб, — у нас с юга моравы с аварами подпирают, а ты хочешь, чтобы я пошел в прусские земли. Да там каждый второй, поди, почтет за честь у князя Велети из груди сердце вырвать.
— Может так, а может и нет, — рассмеялась Рисса, — сейчас пруссам не до Велети — у них и своих раздоров хватает. Да и не так уж они вас и ненавидят — натанги, вармы и помезане давно с Велетью торгуют, иные из них даже сами готовы твои подданство принять. А если сейчас еще и появится поставленный тобой кривайтис — так желающих еще больше будет. Все языки — от пруссов до куршей — встанут под твою руку против Ростислава.