— От предков досталось, — самодовольно пояснил он, — от вандалов-силингов, когда они еще здесь жили, боги знают сколько веков назад. Сами те вандалы ушли давно, а те кто остались — смешались со славянами, речь их переняли, но не забыли, от кого князья сленжан род ведут.
— Вандалы не ждали когда на них нападут, — заметил Стюрмир, — сами первыми ходили и брали что хотели — Рим брали, Карфаген брали. Я бывал в тех краях, их и по сей день помнят.
— Ну и где сейчас те вандалы? — хмыкнул Вортицлав, — даже мы в нашей глуши кой-чего слышали, чем они кончили. Те кто жаждал подвигов и славы отсюда ушли, а остались…те кто остались ничего такого и не желали никогда.
Стюрмир пожал плечами, не желая больше спорить. Меж тем они подошли к Сленже, — лесистой горе, первому преддверию поднимавшихся дальше к западу Судет. Наверху их уже ждал верховный жрец Свентовита, даже имя носивший схожее со своим богом — Святовит: высокий крепкий старик, с седой бородой и синими глазами, цепко смотревшими из-под кустистых бровей. Белое одеяние украшали знаки косого креста и иные священные символы, на груди висел золотой диск с символом Солнца, волосы охватывал золотой обруч. Рядом со Святовитом стояли еще два младших волхва, одетые в схожие наряды, но без золотых украшений и одна волхвиня — ладная сероглазая женщина, в нарядном платье с вычурной вышивкой и янтарным ожерельем на шее. На пришлого слугу Триглава все четверо глянули без приязни, но все же приветствовали его сдержанными поклонами.
На поляне, окруженной высокими дубами, стоял круг из камней, внутри которого высились каменные статуи: невероятно древние, поставленные тут еще до славян, даже до вандалов: Медведь, Женщина с Рыбой, Сокрытый, Кабан, Гриб. Уже никто в Сленжанской Земле не помнил о воздвигнувших эти статуи кельтских друидах, творивших на горе свои кровавые обряды. Здесь же полукругом стояли и статуи богов, среди которых особо выделялись двое — высеченный из окрашенного в белое дуба четырехликий Свентовит с копьем в руке и крашеный в черное осиновый идол Триглава, с тремя головами под одной шапкой, золотой повязкой на глазах и серебряным полумесяцем на груди. Между идолами на земле лежало в разной очередности девять копий, посреди круга из камней горел костер.
Младшие жрецы окропили каменные статуи священным медом особым способом настоянным на тайных травах. Они же вынесли к статуе Свентовита четырех белых, без единого иного перышка, петухов — и Святовит, сноровисто перерезал им глотки, окропив кровью подножие статуи своего бога, после чего вскинул руки и нараспев затянул.
— Боже Свентовит, небесной высью владеющий, кругом всю землю объезжающий, следующий путем Солнца, воитель вечный, враг Тьмы: к тебе взываем, рассуди и защити тех, кто почитает тебя. Дай знамение, если тебе не угодна война с обрами и моравами.
Он отступил, дав дорогу Марибору — и тот шагнул вперед, вместе с двумя прислужниками из младших жрецов, ехавших с ним от самого Щецина. Они вели за собой изможденного человека со связанными руками — раба из полян, — которого они быстро повалили на алтарь. Марибор, наклонившись, быстро перерезал ему горло и, окропив все три рта своего бога, вскинул руки, взывая к трехглавому богу.
— Боже Триглаве, владыка небесный, земной и подземный, всесокрушающий, всепожирающий, тремя мирами владеющий, грехов людских не видящий. Сними золотую повязку с темных очей своих и узри — быть ли войне с рабами Распятого.
На мгновение воцарилась тишина, которую внезапно нарушил негромкий стук копыт: это младшие жрецы вывели из леса белого коня. Когда его подвели к копьям, он тревожно заржал, упираясь, а когда коня все же заставили идти вперед, он заметался, вставая на дыбы, задевая и отбрасывая копья. С трудом его провели до конца поляны, тогда как жрица сноровисто расставляла обратно разбросанные копья. В следующий миг из леса, рядом со статуей Триглава, возник черный конь. Марибор сам провел его через копья — и ни разу копыта коня не задели их, словно по поляне шествовал призрак, а не живое существо.
— Боги сказали свое слово, — с плохо скрытым торжеством сказал Мариор и Святовит неохотно кивнул, соглашаясь. Но, не успел он выразить это согласие вслух, когда младшая жрица вдруг схватила его за рукав, со сдавленным криком указывая на кельтские статуи. Остальные посмотрели на них — и тоже словно окаменели на миг, ошеломленные представшим перед их глазами жутковатым зрелищем.
Статуи сплошь покрывала кровь: алые капли капали из пасти Кабана и Медведя, тонкие струйки вытекали из глаз Женщины с Рыбой, красные лужицы скапливались под ногами Сокрытого. Святовит посмотрел на Марибора и оба волхва мрачно кивнули друг другу.
— Быть большой войне, — мрачно произнес жрец Свентовита, — да помогут нам боги.
— На все их воля, — эхом откликнулся Марибор.
Уже под утро, когда жрецы и князья, обуреваемые невеселыми думами, отяжелевшие от обрядовой трапезы больше напоминавшей тризну, из конины и священных медов, разъехались по своим городкам, чтобы вскоре собраться вновь уже на пути к полю брани. Вортицлаву же, также как и вернувшемуся с ним к замку Стюрмиру довелось первыми столкнуться с предвестием этой войны — когда на берегу Одры их встретили встревоженные гонцы ополян и голеншичей.
— Беда князь Вортицлав, большая беда, — забыв о всех церемониях, наперебой они обратились к правителю сленжан, — беззаконный Ростистав, князь Нитры, прошел Судетскими Вратами, сжег городки голеншичей, осадил Ополе, разрушает капища и убивает волхвов. С ним обры и моравы и сорбы с тюрингами. Совсем скоро он будет и здесь.
Кот и сигонот
Нога почти по колено погрузилась в жидкую грязь и Дорно, кунигас Цеклис невольно поморщился от того с каким громким чавканьем, он вытянул башмак из вязкой трясины.
— Велс бы забрал этот дождь, — выругался воин, раздраженно отпихивая лезущие в лицо мокрые ветки. Это был высокий крепкий мужчина, лет сорока, со светлыми волосами, выбивавшихся из-под полкруглого гутского шлема с наносником и позолоченными бронзовыми пластинками. Чуть ли не единственный в своем отряде он носил кольчугу, уже малость проржавевшую в окружающей сырости. С пояса свисал меч в ножнах из хорошо выделанной кожи, на шее болтался бронзовый амулет с громовым крестом. Позади прочие воины куршей, даже не пытаясь не шуметь, с треском ломились через чащу, что за одну ночь превратилась в огромное болото, из-за разлившихся вокруг мутных вод реки Телсе.
Еще вчера ничего не предвещало непогоды: Свайстикс, солнечный бог, светил ясно, когда кунингас куршей, во главе отряда из почти трех сотен воинов двинулся к городку, который курши именовали Гробиной, а гуты, собственно и основавшие эту колонию, — Сигардом. Городок этот, ранее находился под покровительством Локера, кунингаса княжества Пиемере, но уже десять лет прошло как Локер, рассорившись с гутским хольдаром, погиб при попытке взять Сигард, как и Трейнис, кунигас Бандавы. Тогда же Дорно, — единственный кунигас, выживший в том походе, — заключил мир с гутами, а потом и пригреб к рукам оставшиеся без правителей земли. С тех пор он подчинил себе еще несколько земель, став самым сильным средь владык Курземе. И самым богатым — с гутами сохранялся мир, как и с их покровителями — князьями Венеты, шла бойкая торговля по Янтарному морю и Семельгезаре, амбары и сундуки Дорно ломились от разного добра, а его жены ходили в серебре и золоте.
Но несколько месяцев назад все изменилось. Соперники-кунигасы из северных княжеств Вентавы и Вентамы, все чаще совершали разбойные набеги на Пиемаре. Более того, началось то, чего в здешних землях не помнили уже лет десять — набеги морских находников-свеев, разорявших прибрежные деревни вблизи Сигарда, явно нацелившись и на сам городок гутов. Старый Альв, хольдар Сигарда, послал гонцов к Дорно и тот, собрав всех воинов из подвластных ему земель, выступил в поход, чтобы раз и навсегда напомнить всем, кто теперь хозяин в Курземе.
Проклятый дождь спутал все его замыслы: ночью хлынул ливень, словно кто-то из богов опрокинул на землю ковш с небесной водой. Вышедшая из берегов Телсе превратила все лесные дороги в речные протоки, разделив куршских воинов, спасавшихся от наводнения на превратившихся в островки возвышенностях. Дорно, возглавлявший самый сильный отряд, в почти три сотни воинов, поутру принялся искать потерявшихся за ночь воинов союзных кунигасов Дувзаре и Мегавы. Дело затруднялось тем, что помимо и не думавшей спадать воды, утром поднялся густой туман, искажающий все лесные звуки, смазывавший и расстояние в лесу. Меся башмаками вязкую грязь, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то через застилавшую лес белесую завесу, Дорно вполголоса костерил нежданно нагрянувшую непогоду, спутавшую так удачно начавшийся поход.
— Эй, кунигас, — Дорно обернулся, чтобы увидеть Витола, самого испытанного своего дружинника, — слышишь?
— Что? — Дорно раздраженно обернулся, но тут и он услышал это — пробивающийся через шум бурлящей повсюду воды, странный звук. Негромкий, но постепенно набирающий силу протяжный мяукающий вой, особенно жуткий на фоне стихших лесных шорохов. Вот вой оборвался мерзким смешком, заставившим всех куршей, зашептать молитвы богам, хватаясь за нательные громовые кресты и иные амулеты от нечистой силы. Туман начал рассеиваться — и глазам Дорно вдруг предстал выступающий из воды островок, поросший низкорослым березняком. Посреди сломанных деревьев лежали трупы тех, кого он искал — страшно изуродованные, местами разорванные в клочья. Какая-то нечеловечески мощная и столь же злобная сила, рвала кожаные латы, вырывала куски плоти, крушила черепа, разбрызгивая вокруг кровь и ошметки мозга. Даже Дорно, воевавшего уже почти тридцать лет и навидавшегося всякого, невольно замутило при виде следов жестокой бойни.
— Человек такого не сделает, — вполголоса сказал кто-то за спиной Дорно, — медведь?
Кунигас выдавил хмурую усмешку — и какой дурак может сказать такое, что за медведь или какой иной зверь, может расправиться с несколькими десятками вооруженных воинов? Разве что ожил кто-то из свирепых воинов древних легенд — людей-медведей, свирепых людоедов, в одиночку побеждающих целые армии. Однако Дорно слишком давно уже вышел из возраста, когда подобает верить в подобные байки.