— Осмотреть тут все, — коротко бросил он, — может еще есть кто живой?
Все кинулись выполнять его приказ, но не успели сделать и двух шагов, когда лес вдруг огласился воинственными криками и, из-за всех деревьев, разбрызгивая жидкую грязь, хлынули вооруженные до зубов воины. Здесь были и курши — в глаза Дорно бросились родовые знаки Вентавы и Вентамы, — и ливы, которых узнавали по совсем уж светлым, почти белым волосам, и таким же светлым глазам. Но были тут и явно не местные уроженцы — рослые мужи в железных кольчугах и шлемах, увенчанных позолоченными фигурками вепрей. Размахивая мечами и боевыми топорами, они неслись впереди воинства, накинувшись на оторопевших куршей.
— Перконс с нами! — хрипло выкрикнул Дорно, с радостью чувствуя как постыдный испуг, охвативший его при виде недавнего побоища, уступает место кровавому безумию битвы. Выхватив меч из ножен, он могучим ударом снес голову ближайшему куршу и, взывая к воинственным богам, устремился в гущу схватки. Зазвенела сталь, с проклятиями убивали и умирали воины в жестокой битве, кровь стекала в мутные воды. Дорно окруженный дружинниками, рубился словно одержимый Йодсом, вражеской кровью стараясь смыть позор вероломной гибели соратников. Вот он сошелся с Гимбутом, — кунигасом Вентавы, что не раз воевал с Цеклис, — отбив направленный ему в грудь меч, Дорно сделал ответный выпад и его клинок, пробив кольчугу, вышел из спины врага. Упершись ногой о труп, Дорно выдернул меч, едва успев развернуться, чтобы отразить удар от одного из чужаков в кольчуге. Из прорезей в полумаске шлема яростно смотрели синие молодые глаза.
— Сопляк, клянусь Перконсом! — выдохнул Дорно, — в спину бьешь, щенок! Так отправляйся же к Велсу, северный выродок!
Он обрушил на свея такой град ударов, что молодой воин невольно смешался под этим яростным натиском, пятясь назад. Его нога подвернулась, задев за одну из поваленных березок, и воин упал спиной в грязь. Он едва успел подставить окованный железом щит, но Дорно сокрушительным ударом проломил его и занес меч, чтобы покончить с противником. Но нанести смертельный удар он так и не успел: все его тело дернулось, из его рта выплеснулась кровь, из груди вынырнуло окровавленное острие. Это еще один свей, заметив нависшую над соратником погибель, вонзил копье в спину куршского князя.
— Вставай конунг! — свей протянул руку и валявшийся в грязи Рандвер гибко вскочил на ноги.
— Я твой должник, Олав, — оскалился он и, вскинув меч, ринулся в гущу битвы, громко призывая на помощь Одина и Тора. Его крикам вторили свеи, курши взывали к Пеколсу и Перконсу, ливы — к каким-то своим богам и все они, воодушевленные гибелью вражеского князя, с новой силой кинулись на врага. Курши же Цеклиса, лишившись предводителя, вскоре обратились в бегство. Разгоряченные схваткой курши, свеи и ливы, преследовали их по пятам, безжалостно истребляя отставших воинов.
Вскоре все было кончено: войско Цеклис и союзных земель перестало существовать, немногие оставшиеся в живых рассеялись по лесу. Туман рассеялся окончательно, также как и нависавшее с утра тучи и вышедшее на небо солнце осветило куршей и свевов, деловито грабивших мертвых, снимая оружие и украшения. Меж тем вожди победителей, молодой конунг шведов Рандвер и кунигас Ванемы Каупис, — коренастый сероглазый мужчина в невесть как сюда попавшем ромейском панцире, — обсуждали новый поход.
— До вечера Сигард падет, — довольно говорил Каупис, — без поддержки Дорно, ему не выстоять от нападения одновременно с суши и с моря.
— Десять лет назад у них получилось отбиться, — заметил Рандвер.
— Десять лет назад тут как раз фризы на огонек заглянули, — усмехнулся кунигас Ванемы, — а теперь гутам никто не поможет.
— Это хорошо, — из-за деревьев вдруг возник худощавый человек с блеклыми волосами и в черном одеянии, застегнутым на три петли и расписанном вышитыми серебром змеями. Резной головой змея оканчивался и узловатый осиновый посох. Светло-серые, почти бесцветные глаза, в упор глянули на обоих владык.
— Задерживаться нельзя, — продолжал сигонот Нергес, самый почитаемый средь всех жрецов Курземе, — все ли помнят, ради чего мы вообще вышли в этот поход?
— Помним, конечно — кивнул Рандвер, — но и наших воинов нельзя оставить без сигардской добычи.
— Так берите ее скорее, — строго сказал Нергес, — потому что наши враги не теряют времени даром. Волх уже подошел к Семельгазаре и латгалы приняли его сторону, а Люб…ходят слухи, что он со дня на день собирается явиться к Ромове.
— Слухи, значит? — Рандвер усмехнулся не став уточнять, откуда донеслись до Нергеса эти вести. Жрецу было подвластно многое, — служитель Потримпса, почитавший бога плодородия и земных вод в обличье змея с человеческой головой, это именно сигонот наслал ночной дождь и туман, что помог союзному войску разгромить Дорно. Но и Рандверу было чем похвастаться насчет тайных умений — и Нергес не зря с невольным уважением косился на большого кота, что возник из леса, словно черная тень. Даже самые бывалые воины куршей и свеев, видавшие всякое, с невольным испугом косились на этого зверя, опасаясь даже случайно коснуться длинного черного хвоста, извивающегося словно гадюка. Брезгливо отряхивая лапы от налипшей на них грязи, кот неспешно прохаживался меж деревьев, плотоядно рассматривая валявшиеся на земле трупы.
— Все будет как мы задумали, — продолжал Рандвер, — ты, Наргес, станешь кривайтисом в Ромуве, Каупис станет владыкой куршей, жемайтов и земгалов, ну а я — отомщу, наконец, за отца, вернувшись домой с головой князя Люба.
Черный кот издал мерзкий вой и, опустив голову, вцепился острыми зубами в ближайшее к нему мертвое тело.
В сердце леса
Одна за другой лодьи входили в гавань Трусо, самого восточного форпоста Велети, в устье Ногаты, протоки Вислы. Внутри гавани, — небольшой бухты, огороженной от моря утыканными кольями деревянными стенами, наполовину погруженными в воду, — покачивалось с десяток судов: пара лодей, драккар с Борнхольма, несколько рыбацких лодок. Сам городок выглядел как разворошенный муравейник: из длинных домов с двускатными, крытыми мхом крышами, также как и из ремесленных мастерских на берег стекались разноплеменные жители Трусо — поглазеть на знатного гостя.
— Поди впервые видят своего князя, — усмехнулся Люб, с интересом рассматривая городок. Правитель Велети облачился в добротную франкскую кольчугу и северный шлем, увенчанный фигуркой вепря и отделанный позолоченными пластинками. Их покрывали искусно вырезанные изображения богов и чудовищ: Тюр, вкладывающий руку в пасть Фенриру; Тор, ловящий на крючок Йормунганда, Один во главе Дикой Охоты и прочие. За плечами князя развевался на ветру красный плащ, расшитый золотом и отороченный мехом соболя. С украшенного золотыми монетами пояса свисали длинный меч и саксонский нож.
— Князя-то они может и видали, — усмехнулась Рисса, стоявшая рядом с Любом на носу головной лодьи, — поди многие на торге в Волине были. Просто не знают к добру или к худу ты к ним заявился.
— Самому бы знать, — задумчиво произнес князь, невольно бросив взгляд на болтавшийся на груди трехглавый идольчик: в деле, которое они затевали, без помощи богов точно не обойтись — как никак, решается, кто будет говорить с Ними от имени всей земли эйстов — или пруссов, как все чаще называли их соседи. Еще лучше князя это понимала и Рисса, ради такого случая вырядившаяся в свое жреческое облачение. Платье цвета морской волны покрывали мелкие раковины и высушенные морские звезды; на шее красовалось ожерелье из акульих зубов, посреди которых блестела монета Помпея. Из акульих челюстей была сделана и диадема прикрывавшая золотистые волосы, заплетенные во множество кос. С кожаного пояса, украшенного бронзовыми фигурками рыб, свисал кошель, сшитый из человеческих скальпов, рядом висел острый нож с костяной рукоятью и насечкой из рун на лезвии.
Вместе с Риссой на княжеской лодье прибыло еще несколько жрецов Моряны, во всем покорных своей жестокой госпоже. В остальном же велетские корабли переполняли сплошь воины — крепкие, вооруженные до зубов мужи, в добротных стальных кольчугах. Здесь были не только венды, но и саксы, гуты, даны, — участники многих походов, тщательно отобранные Любом из бывалых воев. Самое подходящее войско, чтобы впечатлить прусских князей и жрецов, помочь им сделать верный выбор.
В самом Трусо всем заправляли оборотистые купцы, стекавшиеся сюда чуть ли не со всего Янтарного моря — пруссы, свеи, курши, гуты, даны. По мере того как укреплялась власть Велети, появился и назначенный князем посадник, выбиравшийся с одной стороны, из более-менее местного люда, с другой — из тех, кому князь мог доверять. Сейчас посадником был Скумант — сын торговца с Готланда и женщины из ятвягов. Когда-то он ходил с Любом в его северных походах, а потом, вернувшись в родные края, стал главным и в Трусо. Владычество в богатом городе сильно изменило некогда поджарого светловолосого воина: Скумант раздобрел, отпустил длинные усы и бороду, унизав их янтарными бусинами; облачился в роскошную свиту из темно-вишневой ткани с золотыми пуговицами и воротником из куницы. Светлые волосы, несмотря на жару, прикрывала бобровая шапка, пальцы украшали золотые перстни с драгоценными камнями. Однако и под слоем жира еще угадывались сильные мышцы, а взгляд синих глаз оставался все таким же алчным, как и в молодости, — пусть уже не до воинской добычи, а до купеческих барышей.
— Волей богов и княжеской милостью город процветает, — говорил он, принимая Люба в большой избе за обильно накрытым столом, — мы расширились по обеим берегам Ногаты, завели янтарную, стекольную и ювелирную мастерскую. Да вот, госпожа, не угодно ли, подарок, — Скумант протянул Риссе искусно сработанное золотое ожерелье со множеством подвесок из янтаря и мелких самоцветов. Рисса, благосклонно кивнув посаднику, тут же нацепила украшение на шею
— С мазовшанами нынче мир, — продолжал Скумант, — с полянами тоже, торг идет по всей Висле и дальше — за Карпаты и до самого Черного моря. Ну и здесь все идет бойко — гуты приходят торговать, свеи, даны, даже финны, бывает, забредают.