емана и до Ладоги. А будет еще больше - и, когда он станет еще и кривайтисом, Рисса, наконец, поймет, что у нее нет и не было более сильного союзника, чем князь Волх. Даже Любу придется потесниться перед ним.
С этими приятными мыслями, Волх ушел в свой шатер, охранявшийся свейской стражей. Посреди шатра горел костер, рядом раскинулось ложе из звериных шкур, на котором и развалился Волх. Откупорив кувшин с румским вином, князь Ладоги решил достойно отметить победу над аукшайтами.
- Приведите ту пленницу из дзуков, - приказал он свею, сунувшемуся в шатер на княжеский отклик. Наемник, понятливо осклабившись, исчез в проходе, но вскоре появился снова, ведя за собой белокурую стройную девушку в простой белой сорочке до пят. Из украшений на ней были лишь бронзовые серьги, да такой же бронзовый браслет на правом запястье. Девушка вскрикнула, когда Волх ухватив ее за руку, грубо дернул ее к себе, свободной рукой срывая с нее одежду. В следующий миг Волх повалил литвинку на ложе, подмяв под себя трепещущее стройное тело и сам скидывая одежды. Сорвав с плеч плащ, он набросил его на огонь и шатер погрузился во мрак. Девушка снова закричала, когда мужская рука грубо раздвинула ей ноги, по-хозяйски щупая нетронутое лоно и в следующий миг напрягшаяся плоть проникла в нее, разрывая девственную плеву. Жалобный женский крик перебило довольное мужское пыхтение...очень скоро перешедшее в совсем иные звуки, от которых волосы встали дыбом даже у видавших виды свеев, стоявших на страже.
Плачущая девушка, все еще пытавшаяся вырваться из мужских рук не сразу поняла, что происходит нечто более страшное, чем простое насилие. Мужской член еще терзал ее плоть, а над ухом уже раздалось громкое шипение. Теплая человеческая плоть внезапно сменилась холодной чешуей, острые когти впились в женскую грудь. Истошный вопль ужаса сорвался с губ девушки и тут во мраке вспыхнули зеленые глаза с вертикальным зрачком. Звучно клацнули огромные челюсти и в следующий миг острые зубы вонзились в нежное горло. Крик оборвался, сменившись жадным чавканьем, когда князь-оборотень жадно пожирал свою добычу, одновременно изливаясь семенем в еще трепыхающееся тело.
Пока Волх развлекался с пленницей, снаружи погода начала портиться: на чистое доселе небо внезапно набежали черные тучи, прогремел гром и хлынул проливной дождь. В мгновение ока Неман поднялся, воды его выплеснулись на берег, заливая и стоявшие слишком близко костры и наспех возведенные шалаши, где спали воины. В воцарившейся суматохе, невольно захватившей даже стоявших вкруг лагеря часовых, никто не заметил, как блеснувшая в небе молния на миг высветила в лесу множество теней, быстро приближавшихся к лагерю. Прогремел раскат грома, а вслед за ним послышались громкие крики:
- Перконс! Перконс! Вперед курши!
Словно нечистые твари из царства Паттолса-Пеколса из леса вырвались всадники в косматых шкурах, верхом на мохнатых лесных лошадках. Мелькнули искаженные яростными гримасами бородатые лица, распахнутые в воинственных воплях рты и тут же мечи, кистени, булавы, просто дубины обрушились на головы ошеломленных людей. Зазвенела сталь, с сочным хрустом врубались в человеческую плоть топоры и кровь хлынула в воды Немана. Следом за конным войском устремились и пешцы - крепкие рослые воины, в плащах из волчьих шкур, средь которых редко-редко мелькали металлические кольца. Вооруженные мечами, топорами и рогатинами, они мгновенно ворвались в общую схватку. Особенно яростно рубились здесь светловолосые воины в кольчугах и полукруглых шлемах, почти ничем не отличавшиеся от северных воинов, столпившихся вокруг шатра Волха.
- Один! Один и Тор! - ревели они. Громче всех кричал молодой человек в алом плаще, скачущий на черном, как ночь, коне, ожесточенно рубя мечом всех, кто попадался ему под руку. Голубые глаза Рандвера горели жаждой убийства, губы кривились в презрительной усмешкой, когда он видел, как его воины, вместе с союзниками, по всему берегу теснят застигнутого врасплох ворога, загоняя его в Неман.
Оказавшись рядом с княжеским шатром, Рандвер соскочил с коня, ударом по крупу направив его прямо на ощетинившихся клинками северян. Свеи, готовые скрестить мечи и с соплеменниками, оказались не готовы к тому, что черный конь вдруг перевернется в воздухе так, что любая нормальная лошадь сразу бы свернула себе шею. В следующий миг на месте коня поднялся гигант, больше похожий на йотуна или тролля, чем на живого человека. Жуткую личину покрывали уродливые язвы, местами изъявшие плоть до кости, огромный рот скалился, обнажая окровавленные острые зубы. Здоровенные ручищи сжимали ствол молодого дерева, которым чудовище размахивало как дубиной. Мечи и секиры вязли в неподатливой плоти, не причиняя вреда чудовищу, когда оно, разметав свеев, прорвалось к княжескому шатру. Но навстречу ему метнулось другое чудовище, - человекоподобный гигант покрытый чешуей, с когтистыми лапами и лязгающей клыками пастью. С грозным рыком он схлестнулся с драугром. Два сверхъестественных создания сплелись в один жуткий клубок, терзая друг друга: драугр перекидывался то в черного быка, то в такого же черного зверя, похожего на кота, но размером с медведя: тогда как его противник превращался то в водяного ящера с длинными челюстями, то в огромную змею. Даже воины на миг перестали убивать друг друга, завороженно глядя на битву князя-оборотня и живого мертвеца.
Рандвер опомнился одним из первых.
- Я вижу перед собой воинов или трусливых трэллов?! - крикнул он, обернувшись к своим хирдманнам, - убейте эту тварь!
Повинуясь его словам свеи, переборов страх, метнули в гадину сразу несколько копий. Хоть сталь и не пробила прочную чешую, сразу стало ясно, что Волх не настолько неуязвим от обычного оружия, как его противник. Жалобное шипение разнеслось над рекой, а в следующий миг Волх, обернувшись зеленой ящерицей, соскользнул на землю, оставив в лапище драугра лишь извивающийся хвост. Ускользнув от удара секиры, едва не перерубившей его пополам, Волх превратился в ужа и скользнул в реку. В следующий миг мутные воды забурлили от ударов хвоста стремительно уходившего на глубину чудовища.
Вслед за князем побежали его люди - эсты и кривичи, латгалы и словене, - все собранное Волхом воинство разбегалось по лесу, спасаясь от торжествующих победителей. Часть их, впрочем, уже начали грабить нехитрые пожитки разгромленного врага. Отступили в лес, не теряя строя и те немногие свеи, кому посчастливилось выжить в схватке с драугром. Меж тем аукшайты и селы уже сдавались Рандверу и Каупису, вождю куршей, а также еще двум предводителям союзного войска: угрюмому темноволосому Викинту, кунигасу жемайтов и статному молодому воину, в красном плаще и золотой гривне на шее - Намейтартас, кунигас земгалов. Оба этих вождя, вместе со своими народами присоединились к Каупису и Наргесу, поддержав притязания последнего на титул криве-кривайтиса. Сам же сигонот, укрывшийся под раскидистым дубом от вызванного им же самим дождя, кривил губы в змеиной улыбке, довольно глядя как гибнет войско соперника.
Лесная стена
Ополье горело.
Стольный град ополян полыхал как огромный костер, пожирающий деревянные стены, жилища, ремесленные мастерские. Рыжее пламя жадно лизало и идолы богов, чьи резные лица, словно в скорби покрывались черной гарью, прежде чем вспыхнуть. Вместе с городом погибали и его жители — те, кто не пал вместе с князем ополян Казимиром, вышедшим с войском на защиту города. Надеялись на крепость стен, на воды Одры, со всех сторон окружившие расположенный на острове город, на помощь с севера, наконец, на милость богов, которым бородатые волхвы несколько дней приносили кровавые жертвы.
Все оказалось напрасно: явившееся с запада аваро-моравское войско, сходу разметавшее наспех собранное ополчение голеншичей, наголову разбило и ополян Казимира в жестокой битве на берегу Одры. Остатки воинства, во главе с самим князем отступили на остров, разрушив мост и приготовившись к осаде или последней битве. Однако князь Ростислав не стал тратить время на приступ, просто-напросто приказав аварским и моравским лучникам забросать город зажженными стрелами.
К несчастью для осажденных перед этим почти седьмицу палило жаркое летнее солнце — так что лучники прошли по обмелевшей Одре чуть ли до середины реки, откуда вели почти безнаказанный обстрел Ополья. Как бы не старались защитники города, им не удалось затушить пожар — и сейчас жадное пламя выжгло город почти дотла. Тех же, кто пытался спастись вплавь или на лодках, авары расстреляли прямо на воде.
Сам князь Ростислав сейчас восседал на гнедом жеребце, с берега Одры рассматривая гибнущее Ополье. Рядом с ним на белом коне сидел монах Сисиний. Лицо закутанного в черное одеяние духовника князя было одновременно скорбным и суровым, потрескавшиеся губы сами собой шептали пришедшие на ум строки:
— А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их истреблению, как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим…
— Хватит Сисиний, — хмуро бросил Ростислав, поворачивая коня, — скверное вышло дело. Не эти слова ты говорил мне, когда впервые пришел в Нитру.
— Господь наш карает детей за вину отцов до третьего и четвертого колена, ненавидящих его, — живо откликнулся Сисиний, — но милует до тысячи родов любящих Его и соблюдающих заповеди Его. Смерть этих язычников была не напрасна — ибо те, кто устрашатся гнева твоего, князь и обратится к Христу, обретут спасение и жизнь вечную.
— Что же, хорошо, если так, — хмурое лицо князя несколько смягчилось, — тем из голеншичей, кто принял Христа, я обещал милость и сдержал свое слово. Кто же виноват ополянам, что они предпочли погибнуть за своих идолов? Будем надеяться, что остальные станут умнее.
— Я помолюсь о том, чтобы Господь вразумил их души, — ответил Сисиний, но Ростислав уже тронул коня, направляясь к своим людям и на ходу отдавая приказы. Гибель Ополья была только началом — князь Нитры готовился взять под свою руку все сленжанские земли. Поначалу он не собирался распылять силы перед решающим броском к Янтарному морю — прежде всего к Волину-Венете. Путь к вторжению пролегал через сорбские земли, но вскоре прошли слухи, что саксы, поддержанные фризами, участили набеги на Тюрингию, чьи герцоги платили дань князю сорбов Древану. Одновременно пришли вести и о посланцах Люба в сленжанских землях. Тогда же Ростислав изменил свой замысел, решив сначала разгромить сленжан, заняв их земли до самого слияния Одры с Бубром, а уже потом, обезопасив восточные границы сорбов, вынудить их к с