мужем.
Пятнадцатый сёгун Ёсинобу(1837–1913, правление 1866–1867)
Будущий пятнадцатый сёгун родился 29 сентября 1837 года в княжестве Мито в одной из трёх семейных ветвей госанкэ, основанных младшими сыновьями Токугава Иэясу. За двести лет в ней сменилось девять патриархов, девятым был его отец Токугава Нариаки (1800–1860), даймё с годовым доходом в триста пятьдесят тысяч коку риса. Родила Ёсинобу не наложница, как большинство других сёгунов, а законная жена главы семейства, дочь принца Арисугаваномия по имени Ёсико. Мальчик появился на свет четырнадцатым по счёту ребёнком и имел шесть старших братьев и семь сестёр. Но далеко не последним – после Ёсинобу у отца родилось ещё двадцать три ребёнка. Глава княжества Мито произвёл на свет тридцать семь детей, среди всех родственников уступив по этому показателю лишь одиннадцатому сёгуну Иэнари. Из них восемнадцать (двенадцать сыновей и шесть дочерей) дожили до взрослого возраста.
Седьмого сына назвали детским именем Ситиромаро, которое прямо указывало на очерёдность рождения. Он появился на свет в столичной усадьбе Мито и там же должен был жить, пока кто-то из родственников или крупных даймё не взял бы его на воспитание с последующим усыновлением, как было принято в то время. Но Токугава Нариаки придерживался собственных педагогических принципов и во избежание «ранней порчи» детей столичной жизнью отправлял их в родовое имение, где их воспитывали в строгости и послушании. Ситиромаро попал туда уже в семимесячном возрасте. Несмотря на высокий доход и статус семьи, её члены носили одежду из простых тканей и спали на льняных простынях, дорогой шёлк был в доме запрещён. Повседневное меню составлялось по норме итидзю иссай (букв. «один бульон, одна закуска»)[42]. Это означало, что к чашке риса подавались лишь бобовый бульон мисо и одно овощное или рыбное блюдо. Животными белками домочадцев не баловали – мясо или рыба появлялись на столе раз в десять дней, и не из соображений экономии. Наказания детей в Мито не отличались особой строгостью: провинившегося обычно на какое-то время закрывали в комнате без окон, лишали общения и сокращали рацион. Это было самое распространённое, стандартное для того времени наказание (дзасикиро), детский аналог домашнего ареста для взрослых. Чтобы приучить детей спать в правильной позе, по обеим сторонам изголовья клали лезвием кверху ножи, а когда ребёнок засыпал, их убирали. Считалось, что кроме правильной осанки этот способ приучает мальчиков к близости холодного оружия и связанному с ним чувству опасности. Пятнадцатому сёгуну тоже довелось спать в детстве между двумя лезвиями.
Появление в многодетной семье ещё одного, седьмого по счёту сына не стало большим событием. До трёх лет он ни разу не видел отца, который постоянно жил в Эдо. В 1839 году на фоне недовольства царящими в замке нравами Токугава Нариаки представил сёгуну Иэёси проект реформы, но у неё нашлись влиятельные противники, и проект оказался под сукном. Несостоявшийся реформатор уехал в княжество Мито и начал преобразования на местном уровне: усовершенствовал методику учёта земель и оценки урожая, ввёл новые правила назначения на руководящие должности, в связи с возросшей внешней угрозой организовал производство пушек и т. д. Чугуна для орудий хронически не хватало, поэтому князь, не испытывавший особого пиетета перед культовыми сооружениями, приказал пустить на переплавку храмовые колокола, чем нажил себе врагов среди местного духовенства. С теми, кто возражал и протестовал, князь обходился круто, поэтому в бакуфу на него пошли жалобы. В Эдо конфликт с духовенством осудили и вынесли князю Мито предупреждение. В марте 1840 года Токугава Нариаки организовал отстрел птиц, наносивших большой вред урожаю. О стрельбе во владениях Мито было тотчас доложено в бакуфу, а там к сообщениям о любой военной активности относились с большой подозрительностью. Богатый, влиятельный и чрезмерно активный родственник сёгуна доставлял правительству много хлопот.
Перепись земель
Княжество Мито выделялось высоким для того времени уровнем образования, науки и просвещения. В 1841 году здесь открылась княжеская школа Кодокан, быстро получившая большую известность благодаря тому, что в неё, во-первых, принимали всех представителей воинского сословия независимо от ранга и, во-вторых, учили глубокому уважению к национальной культурной традиции и её ключевому элементу – институту императорской власти. Что тоже вызывало некоторую настороженность в руководстве бакуфу.
Когда после смерти одиннадцатого сёгуна Иэнари глава правительства Мидзуно Тадакуни начал реформу годов Кёхо, многие усмотрели в ней подражание тому, что делал у себя в княжестве Токугава Нариаки. Преобразования Мидзуно задели интересы многих влиятельных людей в замке Эдо, и через два года он был отправлен в отставку. В опале оказался и князь Мито: его реформы были признаны излишне радикальными. В мае 1844 года его вызвали в Эдо и объявили приказ сёгуна: передать семейный пост старшему сыну и заключить себя под домашний арест. Отбывать наказание следовало не вдали от столицы, а в городской усадьбе Мито под присмотром тайной службы. Старшему сыну князя в тот момент не исполнилось ещё тринадцати лет, и сам он вести дела не мог, поэтому бакуфу назначило ему трёх опекунов из числа надёжных вассалов. Беспокойного родственника взяли под контроль и усмирили, но ненадолго: через полгода Нариаки благодаря личным отношениям с сёгуном Иэёси добился снятия домашнего ареста. Свободу передвижения ему вернули, но на пять лет запретили появляться в замке.
Всё это время его сын Ситиромаро учился в домашней княжеской школе Кодокан: изучал конфуцианскую классику, упражнялся в обращении с копьём и мечом, занимался верховой ездой, стрелял из ружья и лука. Поначалу воинские упражнения нравились ему гораздо больше, чем штудирование скучных текстов, поэтому с учёбой у него не ладилось, и отец частенько наказывал его сидением в пустой комнате на голодный желудок. Однако со временем дела с учёбой выправились, и всем стало ясно, что по способностям и общему развитию седьмой сын превосходит всех своих братьев. Отец мысленно поставил его на второе место (после старшего сына) и держал при себе в расчёте на то, что жизнь рано или поздно предоставит мальчику шанс.
Двенадцатому сёгуну Иэёси шёл пятьдесят пятый год, а его единственный сын и наследник Иэсада, больной и малопригодный к управлению страной, внушал отцу тревогу за судьбу династии. Как выходец из дома Хитоцубаси, он хотел иметь запасной вариант с преемником, и по возможности из своей же семьи. Рецепт для этого был хорошо известен: усыновить кого-то из молодых родственников и сделать приёмного сына главой дома Хитоцубаси. В семье многодетного князя Мито подрастал способный Ситиромаро, о котором сёгуну говорили много хорошего. Были у сёгуна и другие родственники – прежде всего в Кисю и Овари, куда Иэнари отправил многих своих сыновей, – но никто из них ничем особенным не выделялся, в то время как в княжестве Мито проведена успешная реформа, дела идут неплохо, да и личные отношения у сёгуна с князем Нариаки отличные. Имело значение и то, что они были женаты на родных сёстрах, дочерях принца Арисугаваномия, следовательно, Ситиромаро приходился сёгуну племянником по линии жены. Правда, в руководстве бакуфу князя Мито не любят, но с этим сёгун как-нибудь справится. Это и был тот самый шанс, на который рассчитывал Токугава Нариаки, причём не только для его сына, но и для него самого.
Токугава Нариаки
Первого августа 1847 года правительство официально объявило о том, что седьмой сын князя Мито переводится на воспитание в семью Хитоцубаси. Через месяц десятилетний мальчик переехал в её столичную усадьбу, а в декабре того же года прошёл обряд совершеннолетия и получил неполный третий ранг и взрослое имя Ёсинобу, в котором первый иероглиф указывал на родство с сёгуном Иэёси. Одновременно он был назначен главой дома Хитоцубаси и стал вторым после родного сына сёгуна кандидатом в преемники. Доход Хитоцубаси в тот момент составлял сто тысяч коку риса в год, то есть в три с половиной раза меньше, чем у Мито, но зато это была главная в тот момент семейная ветвь Токугава, к которой принадлежал действующий сёгун.
Переехав из провинции в столицу, Ёсинобу продолжил обучение. Время от времени в усадьбе появлялся сёгун Иэёси, встречался с мальчиком и беседовал с ним. Вскоре в замке пошли разговоры о том, что именно его, а не родного сына Иэсада он и назовёт своим преемником. Так и получилось. Однако глава бакуфу, для которого смена преемника означала отставку и конец карьеры, сумел убедить слабохарактерного Иэёси в том, что передача власти родственнику при живом родном сыне идёт вразрез с традицией и может привести к расколу в верхнем эшелоне власти. Двенадцатый сёгун, как обычно, согласился и принял решение в пользу больного и малопригодного к правлению, но зато родного сына.
Это решение бурно обсуждалось в кулуарах замка, и многие считали, что в данном случае традицией можно было и пренебречь ради пользы дела – очень уж трудно было представить себе Иэсада в роли правителя. Узнав о накале страстей в замке и своей к ним причастности, Ёсинобу написал отцу письмо, в котором прямо заявил, что не собирается конкурировать с Иэсада, и попросил его использовать всё своё влияние, чтобы положить конец пересудам (Мацуура, 1997). Однако вопросами текущей политики он всё так же живо интересовался, и, когда правительство провело опрос мнений по поводу открытия страны, шестнадцатилетний Ёсинобу честно и открыто высказался, хотя многие более опытные даймё предпочли промолчать. Он написал, что американскому посланнику следует отказать и немедленно заняться укреплением обороноспособности.
Такого же мнения придерживался и отец Ёсинобу, к тому времени вернувшийся в большую политику. Как уже говорилось, больной Иэёси, узнав о требованиях Мэттью Перри, отправил главу правительства советоваться и принимать окончательное решение именно к князю Мито. В обстановке растерянности и неопределённости, царившей после смерти сёгуна, Токугава Нариаки почти ежедневно появлялся в замке, призывая членов правительства проявлять твёрдость в контактах с американцами и немедленно заняться укреплением обороноспособности.