Открыл, заглянул и — даже сердце ёкнуло: что-то есть! Свёрток какой-то. Сверху газета, а внутри? Протянул руку, пощупал — твёрдое. Вытащил, развернул: планшет! Новенький, с настоящей военной картой!
Спрятал находку под пальто и пустился домой. На чердаке устроился у слухового окна и принялся исследовать содержимое. Под картой обнаружил тетрадный листок в клеточку. На нём какая-то схема. Сверху написано крупно: «Озёрки». Внизу выведены прямоугольники. От крайнего вверх ползла жирная черта-стрелка. Она уперлась в знак, который изображал дерево, потом свернула вправо и поползла в место, где значков, обозначающих деревья, было много. «Лес», — догадался Сёмка. Линия кончалась в глубине леса у кругляшка. Возле него слово: «Камень». Чуть повыше жирный крестик и снова слово: «Здесь».
Сёмку охватило волнение. Он не спускал глаз со слова «Здесь». Что «Здесь»? Какая тайна скрыта?
Повёл взглядом по бумажке: «Озёрки». Озёрки... Так ведь это деревня! Недалеко отсюда. До войны рядом с Архиповыми жил дядя Ваня, он был родом оттуда.
Сёмка принялся изучать карту. Нашел свою деревню, районный центр. Обрадовался. Слово «Озёрки» было на карте обведено двумя кругами, а над ними знакомое — «Здесь!»
Понял Сёмка: тут дело серьёзное. Военная тайна! А может, от неё зависит самое важное — победа? Сёмка забеспокоился: кругом враги, вдруг они раскроют тайну! Нет! Надо что-то делать. Добраться до тайны... Передать её главному командиру Красной Армии... Отец потом скажет: «Вот какой сын у меня. Герой!»
Эх, друга бы хорошего Сёмке. Вдвоём не то, что одному...
РАЗГОВОР
Петька с отцом распиливали почерневшие доски на дрова. Сёмка сразу определил, откуда эти доски. Куликовы разобрали стайку, в которой раньше держали корову. Корова подохла, и стайка не нужна стала. Двор без неё стал казаться шире.
Петькин отец ещё до войны попал в автомобильную катастрофу. С тех пор ходил на деревяшке. В армию его, понятно, не взяли, а эвакуироваться он не пожелал: тяжело болела жена, на руках трое ребятишек.
Сёмка остановился возле работающих. Егор Васильевич глянул на него мельком, а Петька даже головы не повернул: неужели ещё сердится?
— Здравствуйте, — сказал Сёмка.
— Здорово, коли не шутишь, — отозвался Куликов.
Сёмка вздохнул. Ещё бы! Возле козел лежала целая гора нераспиленных досок, до самого вечера не кончить.
— Дядя Егор, — нашёлся Сёмка. — Вы покурите, а мы с Петькой попилим!
Куликов промолчал. Но когда допилили доску, он положил пилу на козла и объявил:
— Теперь можно пошабашить, — и заковылял в избу.
Сёмка схватил Петьку за рукав и потянул в огород. Тот было заартачился:
— Чего тянешь? Пусти.
— Пойдём, что-то скажу.
Очутившись в огороде, Сёмка оглянулся. Вокруг никого не было. Тогда он вытащил из-за пазухи карту и расстелил её на скамейке, которую Петькин отец сколотил в прошлом году возле куста сирени.
— Гляди.
— Ну?
— Вот и ну! — Сёмка достал из кармана тетрадный листок со схемой и показал другу.
Петька стал рассматривать бумаги. Ростом он был пониже приятеля, белобрысый, даже ресницы светлые. Глаза словно голубая вода. Нос густо обсыпан веснушками и вздёрнут. Сёмка же был чернявый, с тёмными глазами, подвижный, нетерпеливый.
— Ну? — спросил Сёмка.
Но Петька ничего не понял. Пришлось Сёмке всё объяснять ему. После Петька сплюнул сквозь зубы и по- взрослому отрезал:
— Ерунда!
Сёмка на минуту растерялся.
— Ерунда, — повторил Петька. — Я-то думал, ты вправду нашёл интересное.
— Нет, ты посмотри! Посмотри! Они что-то спрятали тут.
— Спрятали, — недоверчиво протянул Петька.
— Ну да! И это, понимаешь, военная тайна! Может, важные бумаги, документы...
— Какие там документы, — не сдавался Петька. — Выдумываешь ты всё. Сманить меня хочешь. На фронт я с тобой не убежал, так ты выдумал тайну.
— Ты просто трус! — взорвался Сёмка. — Ладно! Без тебя обойдусь!
— И обойдись!
— Обойдусь, не беспокойся! Один пойду! Раскрою тайну, помогу Красной Армии, а ты сиди на печке как старый старик. Не жалко!
Сёмка схватил карту, сунул её за пазуху и прямо через огород понёсся домой. Сходу перемахнул через плетень и по тропинке побежал к своей хате. Петька смотрел вслед до тех пор, пока Сёмка не скрылся...
ФАШИСТЫ
Эх, ненадёжный Петька друг!
Вернулся домой расстроенный. Мать спросила:
— Иль случилось что?
— Ничего, — буркнул Сёмка и полез на чердак.
Там снова расстелил карту, смотрел на неё и терзался: пойти или не пойти? Пойти обязательно надо, но одному? Хоть и брякнул сгоряча, что один пойдёт... Но зря похвастал. До Озёрков километров двадцать! Пешком день пройдёшь. До войны на попутных машинах и подводах добирались. А сейчас какие попутные машины? Да и немцы. К ним на глаза не попадайся.
После боя у правления немцы в деревне не показывались, но их со страхом ожидали каждый день.
Сёмка всё мучился и гадал, как ему быть?.. Но вдруг услышал стук в подоконник, затем незнакомый мужской голос. Мигом скатился с чердака. На дворе стояла испуганная, побледневшая мать и шептала:
— Немцы. Принесли черти гостей незваных...
— Мам, ты куда?
— Всех сгоняют к правлению.
— И я с тобой.
— Чего выдумал! Дома сиди!
Но усидеть дома было невозможно. И Сёмка побежал к правлению. Втиснулся в нестройную толпу, пробрался поближе к крыльцу, на котором стоял немецкий офицер и рядом толстый в штатском. Офицер говорил точно лаял, а толстый переводил. Из всего сказанного Сёмка понял одно: теперь хозяйничать в деревне будут фашисты. Стараясь быть приветливым и понятным, толстяк продолжал:
— Пожалуйста, выбирайте старосту. Сами, сами. Господин офицер никого вам не навязывает.
Недалеко от Сёмки топтался дед Кузьмич, свёртывая цигарку. Чему-то ухмылялся и качал головой, словно хотел сказать: «Ишь, чего придумали!» Колхозники угрюмо молчали. Офицеру надоело ждать. Он выбросил вперёд длинную и прямую как палка руку. Тонкий указательный палец нацелился в грудь Кузьмича:
— Ви! Ви будет старостой!
Кузьмич вскинул кудлатые брови:
— Я, что ли?
— Ви!
— Чудно! Да какой я, к шуту, староста?
— Молчайт!
Кузьмич поднялся на крыльцо, встал рядом с толстяком и при гробовом молчании повернулся к офицеру:
— Стало быть, ты меня назначаешь старостой. И я, стало быть, должен показать вот им, — махнул в сторону колхозников шапкой, — новый порядок.
Он повернулся к толпе:
— Вот какое дело, значит, товарищи, — и помолчав, продолжал: — Пётр Кузьмич Новиков, это, стало быть, я, в гражданскую войну колотил Деникина в хвост и гриву. В тридцатом году первый записался в колхоз, помните, люди добрые?
— Помним... — ответили ему.
— А теперь вот они, — Кузьмич показал на офицера с толстяком, — хотят из меня своего холуя сделать!
— Я предупреждаю! — выкрикнул толстяк.
— Прикуси-ка язык, иуда! Дождёшься ты своего часа, вздёрнут тебя на осине!
Переводчик торопливо забормотал что-то офицеру по-немецки. Тот мгновенно выхватил из кобуры пистолет и выстрелил несколько раз подряд.
Кузьмич вздрогнул, схватился руками за грудь и рухнул на крыльцо. Колхозники попятились, ошеломлённые такой расправой. Сёмка спрятался за чью-то спину. Когда пришёл в себя, узнал, что стоит за Петькиным отцом.
Офицер злобным взглядом обвёл толпу, ткнул дымящимся ещё пистолетом в сторону Куликова:
— Ви!
— Я? — отставил назад деревяшку Егор Васильевич. — Нет!
— Не надо раздражать господина офицера, подходите сюда, — поспешил вмешаться толстяк.
Куликов окинул взглядом односельчан. Все молчали. Тогда он опустил голову и тяжело заковылял к крыльцу.
«Значит, согласен?» — ужаснулся Сёмка и со всех ног кинулся к Петьке...
ПОДВОДЧИК
Мать плакала. Отец лежал на кровати, нещадно курил и молчал.
— Ушёл бы ты куда-нибудь, Гоша. Спрятался бы? — уговаривала Петькина мать. — В лес бы подался. Без тебя потихоньку проживём, соседи при надобности помогут.
— Не ной, ради бога, — сердился Егор Васильевич. — Рано меня хороните.
— Тять, в погреб спрячься, а мы скажем, что тебя нету, — посоветовал Петька.
— Цыц! Не твоего ума дело! — прикрикнул отец.
Петька проплакал всю ночь. Ему было больно и стыдно, что отец согласился стать старостой. Наутро он явился к Сёмке чуть свет и сказал, что готов идти «хоть на фронт, хоть тайну раскрывать...»
Сёмка здорово обрадовался и предложил отправиться сегодня же. У него уже был запас сухарей, печёной картошки и соли. Петька сбегал домой за наганом. Выждав, когда Сёмкина мать куда-то отлучилась, друзья выскользнули на улицу. Дома Сёмка оставил записку: «Мама, не волнуйся, я скоро вернусь».
За околицей вздохнули свободно: теперь никто домой не вернёт. Сёмка радовался. Петька вздыхал: его начали грызть сомнения. Не лучше ли было остаться дома? Отец ещё, может, передумает, уйдёт в лес, там, говорят, партизаны... А мать вот узнает, что Петька убежал из дому, и вдруг ей хуже сделается? Или вдруг их задержат немцы? Вот тогда и будет тайна! И тут Петьке показалось, что впереди гудят машины: немцы едут. Потянул Сёмку в сторону.
— Ты чего? — удивился Сёмка.
— Вдруг это фашисты? — шёпотом сказал Петька. — Пойдём лучше стороной.
Не осмелился признаться, что потянуло его домой.
— Да нет! — бодро возразил Сёмка. — Фашисты здесь редко ездят, я знаю.
На самом деле, наблюдая с чердака, он заметил, что немцы редко ездят по большаку. Наверно, где-то лучше дорога есть. Но Петька заупрямился. Остановились на дороге и стали пререкаться. Петька уже решил заявить, что уйдёт обратно, как-нибудь без тайны проживёт. Но в это время впереди, на просёлочной дороге, которая выползала из дубняка и тянулась к большаку, показалась подвода. Ребята увидели на ней мужика. Тот был в пальто и в мохнатой шапке, полулежал в коробе, наполненном наполовину соломой. Подвода выехала на большак и взяла курс на Озёрки. Сёмка подтолкнул Петьку и бросился догонять её. Петька постоял в раздумье, не зная, на что решиться: то ли бежать за другом, то ли повернуть назад? Сёмка оглянулся, махнул призывно рукой. Петька бросился нагонять, загадав про себя: если не возьмёт их дядька с собой, вернётся домой. Догнали, пошли рядом с подводой. Дядька с любопытством поглядел на нечаянных попутчиков: