– Хальцион? – прошептала Эвадна.
– Да, Эва?
Эвадна закрыла глаза. Слезы продолжали струиться по ее лицу, заливая волосы.
– Ты отвезешь меня домой, в Изауру?
Хальцион вытерла слезы.
– Да, сестренка. Я отвезу тебя домой.
И Эвадна впервые познала боль потери, боль, которую испытываешь, пытаясь примириться с ней. Она почувствовала отголосок страданий Киркоса и заплакала, осознав, наконец, цену его падения.
37. Эвадна
Четыре луны спустя
– Куколка? Куколка, не перетрудись сегодня. Мы еще должны спеть вечером.
Эвадна продолжала водить своей маленькой ладонью по оливковым ветвям, улыбаясь беспокойству Грегора.
– Не волнуйся, отец.
Несмотря на полное исцеление, отец все время суетился над ней. Даже больше, чем мать. Он стоял рядом с доверху заполненной оливками телегой и несколько мгновений наблюдал, как она собирает урожай, как оливки сыплются вокруг нее на льняную подстилку, пока не убедился, что румянец на лице Эвадны – от прохлады в воздухе, а не от перенапряжения.
Когда пришла пора собирать урожай, дни стали морозными и свежими. Эвадна вместе с семьей работали от рассвета до заката, собирая и отжимая оливки. А с наступлением ночи собрались в общей зале, преломляли хлеб, делились историями и пели.
Четыре луны минуло с тех пор, как Эвадна покинула Митру. Четыре луны минуло с тех пор, как Эвадна вернулась в Изауру. И она наконец-то снова начала петь. Внезапно у ворот раздался звон колокольчика.
– Ах, кто бы это мог быть? – задался вопросом Грегор.
– Наверное, глашатай, дядя Грегор, – отозвалась Майя, которая в данный момент помогала Эвадне.
– Но он приходил несколько дней назад, – сказала тетя Лидия, хмурясь и бросая свой фартук в телегу с оливками.
– Я пойду и посмотрю, чего он хочет, – быстро вызвался Лисандр, как будто ему не терпелось бросить работу. Он спрыгнул с лестницы, с помощью которой собирал урожай с вершины дерева, и, побежав вверх по тропинке, исчез за углом виллы.
Эвадна не прерывалась. Ей хотелось сосредоточиться на ветках, на оливах, на движениях своих граблей. Работа притупляла разум и мысли, которые мешали ей спать по ночам, за что она была благодарна.
– Боги мои! – воскликнула тетя Лидия, и все устремили взор на тропинку.
Эвадна увидела направляющуюся к ним Хальцион, чьи бронзовые доспехи сверкали на солнце, на ее лице сияла широкая улыбка.
Каждый член семьи поспешил к ней навстречу, и Хальцион обняла всех по очереди, оставив Эвадну напоследок. Эвадна заметила блеск в глазах сестры, блеск, которого она давно не лицезрела.
– Мы не ждали тебя до святого дня Ари, – сказала Федра, и они побросали свою работу, чтобы вместе с Хальцион вернуться обратно на виллу.
Хальцион действительно была поглощена работой в Абакусе. Эвадна и не надеялась столь скоро увидеть Хальцион. После смерти лорда Стратона легион остро нуждался в ее сестре.
– Я взяла перерыв, – сообщила Хальцион, когда они вошли во двор. – Хочу помочь с уборкой урожая.
Эвадна увидела, как после этого заявления ее отца распирает от гордости.
– Давненько ты не сгребала оливки, Росток.
Хальцион рассмеялась. Она оставила свою лошадь во дворе и сейчас подошла к кобыле, отвязывая седельную сумку.
– Да, отец. Но не волнуйся: я помню, как это делать.
Лисандр предложил отвести лошадь Хальцион в конюшню, а Хальцион прижала к себе седельную сумку, как будто в ней спрятано нечто ценное. Она снова взглянула на Эвадну, на что сестра приподняла бровь, как бы спрашивая: «В чем дело?»
– Я действительно вернулась домой, чтобы помочь с уборкой урожая, – призналась Хальцион, доставая кожаную сумку. – Но есть и другая причина…
Она вытащила что-то объемистое, плотно завернутое в полотняный кулек.
– У меня есть посылка для Эвадны.
Хальцион протянула кулек сестре, но та лишь молча уставилась на него.
– Вот, сестра. Возьми.
Эвадна взяла в руки тяжелый полотняный кулек. Он был обвязан кожаным шнурком, с которого свисал небольшой кусок папируса.
На клочке папируса ужасным почерком было выведено: «Только для Эвадны».
Майя, подкравшись к Эвадне со спины, наморщилась, пока пыталась прочесть его.
– Боги, какой ужасный почерк! Как ты вообще можешь читать это?
У Эвадны перехватило дыхание. Она почувствовала тяжесть мешка и знала, что находится в нем, знала, чья рука написала это кривое послание. Она встретила взгляд Хальцион. Хальцион, которая лишь улыбнулась, а в ее глазах плескался восторг.
Не сказав ни слова, Эвадна повернулась и помчалась на виллу.
– Эва? Эва! – выкрикнула вслед мать.
– Отпусти ее, Федра, – сказал Грегор, а затем добавил, обращаясь к Хальцион: – Ты уверена, что не имеешь ни малейшего понятия о том, что находится в сумке?
– Ни малейшего намека, отец.
Эвадна взлетела по лестнице, не обращая внимания на боль в лодыжке, и ворвалась в свою комнату, едва не хлопнув дверью. Сердце бешено колотилось, дыхание участилось. Она медленно подошла к своей кровати и положила сверток на пол, внезапно опасаясь открыть его.
«Только для Эвадны».
Дрожащими руками она развернула льняной кулек. Девушка вытащила два разных свитка, которые были ей знакомы. Один из них был толстым и красивым, с позолоченными ручками. Другой – изящнее и проще, с гладкими ручками из ясеня.
Она обвела их взглядом. Словно воссоединяясь с двумя давно потерянными друзьями, хотя она никогда не держала их в руках, никогда не писала в свитках. Но это делал Деймон. К ее величайшему изумлению и любопытству.
Эвадна взяла папирус, увидев на другой стороне еще одну надпись.
«Начни с позолоченного свитка», – велел он.
Эвадна забралась на кровать и положила позолоченный свиток себе на колени. Он был толстым, тяжелым, и девушка, глубоко вздохнув, открыла его.
Ее приветствовал его почерк, кривой и испестренный чернильными кляксами. Со словами, написанными его правой рукой. И она принялась читать их.
11-й день Штормовой Луны
Сегодня я окончил Дестри. Это, как говорит профессор Зосиме, станет моим переломным моментом. Все, что произойдет после этого дня – после того, как на моем пальце появится кольцо, – будет утеряно, если моя магия иссякнет. Если я буду сломлен.
Она велела мне вести дневник. Как поступают все мудрые маги, самые могущественные из них. Профессор Зосиме говорит, что я должен записывать все, что хоть немного значит для меня, пусть даже это самые обычные вещи, повседневные вещи, которые большинство считает само собой разумеющимися.
«Будет ли тебе грустно забыть о них? – задала она мне вопрос. – Если ответ «да», сделай запись до захода солнца».
«Но как? – спросил я тогда ее. – Я не могу писать левой рукой, а правой едва ли пишу разборчиво».
Посмотрев на меня, она приподняла бровь. Я знал этот взгляд. Я должен найти способ, любой способ. Укрепить свою правую руку или нанять писца, который записывал бы мои ежедневные переживания, либо пойти на риски и все потерять. Но зачем мне писец, который знал бы обо всех моих мыслях? О крупицах моей жизни, которые я хотел бы сохранить лишь для себя?
В любом случае, сегодня наступил переломный момент. И моя рука уже устала, а я расстроен, – смогу ли я вообще прочитать его, если буду сломлен? – и поэтому продолжу писать завтра.
12-й день Штормовой Луны
Самое худшее и лучшее в окончании Дестри – это опустить руку в огонь. В течение восьми лет я был студентом, изучал, заучивал заклинания, стремясь когда-нибудь сотворить свои собственные. В течение восьми лет думал, что колодец моей магии будет таким же глубоким, как у моей тети. Мой отец думал так же.
Я опустил руку в магический огонь перед своими профессорами и сокурсниками, перед нашими семьями, и ждал, когда сформируется кольцо, чтобы показать всем, насколько я силен.
Огонь не обжег меня. Но я чувствовал, как кольцо обретает форму, привариваясь к моему пальцу.
Когда я вытащил левую руку из пламени, там находилось кольцо. Серебристое, словно луна. Сверкающее на моем среднем пальце.
Средний. Я – средний.
Я не силен. И не слаб. Я где-то посередине.
И я почувствовал такую зависть, увидев, как такой маг, как Макарий, подошел следом, сунул руку в огонь и ушел с большей силой, чем у меня.
Мне было не вынести взгляда моего отца. Вся его надежда в нашей миссии возлагалась на меня, а теперь она угасла, и я знаю, что теперь он не считает меня достаточно способным, достаточно сильным.
Зачем я вообще это записываю?
Возможно, записать это все равно что найти освобождение. Найти выход чувствам.
И поэтому я запечатываю это воспоминание на папирусе, надеясь, что скоро оно станет железом, которое отточит меня.
Этот свиток оказался совсем не таким, каким его представляла Эвадна. И она продолжила читать его дневник, зная, что это был путь, который Деймон проложил для себя, путь, который выбирал, чтобы вспомнить. У него имелась запись каждого дня. Он всегда писал о том, что случилось в тот или иной день, даже если это было что-то мелкое, незначительное. И сердце заколотилось, когда она приблизилась к их встрече, зная, что ее ждет дальше…
9-й день Луны Арчера
Мой брат мертв.
Мой брат мертв, и я погибаю вслед за ним.
11-й день Луны Арчера
Мой брат мертв. Мой отец пропал. И я не знаю, что произошло.
У меня не хватит сил пережить это.
19-й день Луны Арчера
Хальцион убила Ксандера. Я не в состоянии осознать это. Мой отец наконец-то прислал весточку и сообщил, что мы должны незамедлительно двинуться в Абакус.
Эвадне пришлось прекратить чтение. Она встала и прошлась по комнате. Зажгла лампу, потому что наступил вечер. Но она снова, в конце концов, села на кровать и со слезами на глазах продолжила читать записи о тяжелых днях, болезненных днях, когда правда открылась и Хальцион пришлось взять вину на себя.