Константин Платонович, Костас, Князь-младший — как бы его ни называли, но если он убил директора театра, то ответит за это. Ответит по справедливости, даже если закон внезапно окажется на его стороне.
Но сначала требовалось его отыскать и допросить. Уже перед самой дверью в квартиру Грэга я внезапно спросил у него:
— Скажи, а где обычно проводит вечера сын нашего князя?
Тут дверь открылась, и супруга репортера — прекрасная Элен, не задавая лишних вопросов, умело приняла тело своего нетрезвого мужа. Но Грэг все же успел пробормотать, прежде чем Элен захлопнула дверь перед самым моим носом:
— Кабаре «Три сестры», поспрашивай там…
VIIIВеликокняжеский сын
Следующие несколько часов, оставшиеся до вечера, я потратил с пользой, изучая все возможности мехвагена. Когда еще доведется побаловаться с такой игрушкой? Я выехал за пределы города и уже там разгонялся, как только мог, отрываясь от следующих за мной на некотором расстоянии соглядатаев, потом резко тормозил, оставляя на пыльной дороге длинный след. Затем разворачивался и мчался в обратном направлении, по дороге натыкаясь на знакомый неприметный мехваген. И так несколько раз, туда и обратно. Думаю, в эти часы в мою сторону полетело не одно проклятие. К счастью, я их не слышал. Зато, проезжая в очередной раз мимо, отчетливо разглядел лица тех, кто сидел в нем. К моему удивлению, я их не знал. Пусть я ожидал увидеть Жукова и Вульфа, но мало ли у великого князя людей?..
Я катался не просто так, убивая время, а размышляя и анализируя. За рулевым колесом мне думалось лучше. То, что рассказал мне Грэг, требовало глубочайшего осмысления. Если он прав, то следы Жорика придется искать не только в Фридрихсграде, а по всей стране: от Охотского моря и до Северного. И в столице — месте тысячи удовольствий, любимой обители извращенцев всех видов и мастей. На какой-то миг мне даже стало страшно — показалось, что я хочу объять необъятное.
После, когда кататься мне наскучило, я вернулся в город через южные ворота. На вышке болтался воздушный шар, привязанный толстым канатом. Таких шаров по всему городу было с десяток — они обеспечивали качественную работу переговорников. Как именно, не знаю, я ведь не инженер.
Шар натолкнул меня на определенные мысли. Достав свой переносной переговорник, я связался с больницей. Представившись сотрудником криминального сыска, я поинтересовался состоянием здоровья поступившей на их попечение актрисы Лямур. Словоохотливая дежурная, и не подумавшая усомниться в моем праве задавать вопросы, тут же рассказала, что состояние госпожи Лямур неизменно. Она до сих пор находится в глубоком шоке и так и не пришла в сознание. Врачи делают все возможное, но пока безрезультатно. Поэтому лучше всего еще раз поинтересоваться ее здоровьем завтра утром. Возможно, к тому времени Лямур придет в себя. Сейчас же она находится, помимо всего прочего, под надежной охраной господ полицейских. Успокоившись по поводу ценной свидетельницы — по крайней мере до утра, — я отключил переговорник.
Вечерело, погода испортилась, накрапывал дождь. Холодные колючие капли били в лицо. В такие вечера лучше всего сидеть дома, в семейном кругу, растопить камин, удобно расположиться в кресле и читать интересную книгу, потягивая пиво из высокого стакана. Или слушать сестренок, которые, будучи в хорошем настроении, весьма любили поболтать обо всем на свете. В основном говорила Лиза, вспоминая события минувшего дня, а Петра больше молчала, но иногда в беседу вступала и она, изображая кого-нибудь из знакомых, да так похоже, что я улыбался, и тогда сестры радостно смеялись, довольные. Им было хорошо друг с другом, а мне — с ними.
Людская молва, по счастью, до сих пор обходила нас стороной. Мало кто знал, что мы живем втроем — этакой общиной, даже, скорее, коммуной. Хотя слухи, уверен, кружили по кварталу, но мне было на это наплевать. Повезло, что сплетни пока не добрались до представителей Единой церкви, а то бы святые отцы, несомненно, заявились в мой дом с нотациями. Я-то старый агностик. Пока мне на деле не докажут, что бог есть, я в него не поверю, а так как подобных доказательств никто в мире предоставить не в состоянии, то я попросту избегал всех религиозных разговоров, не был крещен и не посещал церковь. А вот девочкам могло достаться — они были достаточно набожны, умудряясь только им понятным способом сочетать с верой в бога наш довольно странный и сомнительный с точки зрения церкви и общественной морали образ жизни…
Кабаре-ресторан «Три сестры» я хорошо знал и много раз бывал там прежде, как по работе, так и для развлечения. От других подобных заведений кабаре отличалось своим особым стилем, балансировавшим на тонкой грани дозволенного законом. Я и прежде подозревал, что у директора кабаре имелись высокие покровители, иначе заведение прикрыли бы давным-давно, а теперь, узнав, что это излюбленное место отдыха Константина, убедился в этом наверняка.
Уже при входе, едва миновав внушительную охрану — оружие мне оставили, но лишь после того, как я показал княжескую бумагу, — меня встретили соблазнительные красотки, способные одним своим видом свести с ума любого. Они подхватили меня с двух сторон под руки и провели за один из столиков с хорошим видом на сцену, всю дорогу прижимаясь ко мне.
Да, если бы не воспоминания о близняшках, ждущих меня дома, я мог бы поддаться очарованию местных красавиц, как любой здоровый мужчина с традиционными вкусами.
«Три сестры» все же в первую очередь было увеселительным заведением, а не публичным домом в прямом смысле этого слова. Хотя при желании — и за некоторую, весьма значительную, сумму — посетитель и мог уединиться с одной из девушек в приватных кабинетах. Но не каждая девица, работающая здесь, оказывала услуги подобного рода. Все происходило исключительно по обоюдному желанию и согласию. Девушек приходилось скорее уговаривать, чем покупать, — этим и отличались «Три сестры» от прочих мест, где женского согласия никто не спрашивал: платят — иди и отрабатывай, хочешь ты того или нет. Желтобилетных традиционно считали за людей второго, а то и третьего — низшего — сорта, отбросами общества. Но вряд ли кто-то осмелился бы оскорбить подобными словами местных девушек — воплощение манер, грациозности и привлекательности.
С моего места прекрасно просматривался и зал, и другие столики, в то время как одна из колонн удачно скрывала меня от чужих взоров. Пришел я рано, все главное веселье начиналось ближе к десяти часам вечера и длилось до самого утра. Но оркестр играл модную мелодию, певица обладала приятным голосом, пиво мне подали сносное, поэтому я был доволен и сидел себе, неспешно потягивая пенный напиток и украдкой разглядывая посетителей.
Постепенно зал наполнялся людьми, стосковавшимися по веселому времяпрепровождению. Были здесь и армейские офицеры, и купцы, и люди государственные, и даже представители криминального мира — из самых уважаемых, — и дворяне, как вполне состоятельные, так и не обремененные родительскими капиталами, — словом, общество собралось цветистое и разномастное.
Вели себя посетители спокойно, пока находясь в состоянии относительной трезвости и ясности ума. Те, кто посолиднее, пришли с собственной охраной. Но оружие у них изъяли еще на входе. Впрочем, мордовороты-охранники и безо всякого оружия, одними лишь голыми руками способны были утихомирить любого буяна.
Я терпеливо ожидал появления Константина, неспешно попивая пиво. Чуть позже половой принес мне тарелку с жареными ребрышками в качестве закуски. Быстрая езда пробудила аппетит, и я с удовольствием впился зубами в сочное мясо. Теперь я запросто мог протянуть хоть до самого утра. Вот бы все мои засады отличались подобным комфортом!
Тем временем началась основная программа. На полукруглую сцену выбежали девицы, облаченные в откровенные одежды и украшенные яркими, как у попугаев, перьями.
Канкан считался весьма зажигательным танцем и только лишь набирал популярность в империи. Пусть мы с Британо-Франкским союзом и находились в весьма натянутых отношениях, грозящих в любой момент перерасти в войну, но все новшества с той стороны у нас перенимались с большой охотой. Так что девичьи махи ногами выше головы, резкие движения рук, шпагаты и трюки с юбками давно уже практиковались и в Руссо-Пруссии, а одеяния танцовщиц становились все откровеннее и откровеннее, особенно демонстрируемое ими нижнее белье и чулки, от которых у каждого мужчины текли слюнки.
Девицы танцевали с энтузиазмом, и все вокруг самозабвенно аплодировали им. Очарованию поддались даже самые чопорные из присутствующих гостей. Танец жизни, молодости и красоты не оставил равнодушным никого. Но каждого гостя, кто забывался и тянул к танцовщицам руки, немедленно перехватывали вышибалы и, несмотря на чины и звания, вежливо, но твердо препровождали к выходу. Даже телохранители не вмешивались, если их подопечных выставляли, соблюдая внешние правила приличия. Таковы были неписаные законы сего заведения, и им подчинялись все гости, если желали еще раз оказаться в этих стенах.
Я, охотно наблюдая за танцевальной эквилибристикой, не забывал и поглядывать по сторонам, поэтому сразу заметил, когда в дальней части зала появился Константин в сопровождении пары приятелей и пятерки телохранителей. Его можно было легко узнать: в газетах часто мелькали его портреты в разделе светской хроники.
Константин Платонович был настоящим красавцем. Сторож конюшни нисколько не преувеличил. Высокий, стройный и по-военному подтянутый, брюнет с серыми, даже, скорее, стального цвета глазами, с тонкими по моде усами, широкоплечий и узкий в талии, богато одетый, гордый и независимый, один из претендентов на императорскую корону — он легко покорял сердца представительниц прекрасной половины человечества.
Так он выглядел в любой другой день, но только не сегодня. Константин шел слегка ссутулившись, сунув руки в карманы пиджака и нервно озираясь по сторонам, словно в любое мгновение ожидал нападения. Приятели его держались чуть позади, явно недоумевая, что такое приключилось с их господином. Телохранители же старательно оберегали Костаса от любых посягательств. У них, как и у меня, оружия не отобрали — безопасность императорской семьи выше любых внутренних правил и распорядков.