Силлас недобро засмеялся. Он встал на ноги и начал делать упражнения, разминая мышцы.
— Надо быть в форме. Тело нужно разогреть, подготовить.
Я мысленно согласился с ним и последовал его примеру, тяжело поднялся — все тело ныло, но ни растяжений, ни сильных ушибов я не чувствовал. Несколько приседаний, скрутки корпуса, наклоны, размять шею, плечевую часть, руки… обычная разминка боксера перед началом тренировки — когда-то я неплохо боксировал, хотя чемпионом так и не стал.
Крафт довольно кивал, наблюдая за мной.
— Я сразу понял, что ты мужик опытный. Если что, будем держаться вместе. Согласен?
— Да. — Отказывать я смысла не видел. Впрочем, до группового боя еще дожить надо. Крафт вроде бы в себе уверен, а вот я сомневался в собственной бесконечной удаче. Рано или поздно судьба повернется ко мне тыльной стороной.
Тюремщики тем временем вытащили из клетки истеричку Мэлвина. Тот практически повис в петлях, он больше не вопил и не грозился, скорее впал в транс, а может, просто трусил.
Его утащили и вскоре вернулись за Джабардой. Вот этот индивидуум сдаваться не собирался даже на предварительной стадии. Горный человек умудрился сломать одну из палок, но вторую все же накинули ему на шею, изрядно придушив.
Когда его уволокли по коридору, Крафт сказал:
— Ты новенький, значит, пойдешь последним — так тут заведено. Увидимся, коли повезет. Удачи, друг!
— И тебе удачи, друг! — искренне пожелал я. Мы в одной лодке, на одинаковых условиях. И победы я желал всем гладиаторам поневоле, включая Мэлвина и Джабарду.
Ничего, если мне суждено будет выбраться из этой передряги, император лично услышит мой доклад, и у кого-то из начальства полетят головы, уж я это устрою. Ведь подобное предприятие невозможно держать в полном секрете, и кто-то из полицейского департамента попросту закрывал глаза на творящееся здесь, получая, разумеется, мзду за подобную выборочную слепоту. А зрители? Людям подавай зрелище, остальное их не интересует.
Минуты тянулись в томительном ожидании. Теперь, когда я остался один, а всех моих временных товарищей увели в неизвестность, вместо страха я почувствовал нетерпение.
Арена, говорите! Драться, говорите! Что же, я буду драться, хоть на кулаках, хоть на ножах, хоть на рыцарских двуручных мечах. Кто я такой, чтобы выбирать, в каком виде придет ко мне смерть?..
Наконец настал мой черед. Бородач, тяжело дыша, подошел к клетке. За его спиной маячила все та же пара тюремщиков.
Я не сопротивлялся, и бородач первым же движением накинул петлю мне на шею, да так сжал, что я захрипел, задыхаясь. Тюремщики воспользовались ситуацией и стянули мне руки веревками, после чего хватка на шее ослабла.
— Силы копишь? Молодец, они тебе понадобятся, — одобрил бородач, выволакивая меня из клетки. — Боюсь, не сдюжишь. Первый бой, он все решает.
Говорить я все равно не мог, только хрипеть, поэтому диалога не получилось.
Меня протащили по коридору, в конце которого оказалась решетчатая дверь, за которой — второй коридор, короче, потом ступени. Иногда я почти падал, но меня каждый раз вовремя подхватывали.
Наконец мы пришли. Первым делом я услышал шум толпы. Где-то совсем рядом гудело человеческое море. Иногда равномерно глухо, как в штиль, иногда волной по нарастающей, а время от времени гул срывался в отдельные восторженные крики, многократно усиленные десятками голосов.
— Горный человек хорош! — одобрительно покивал головой бородач, прислушиваясь к звукам толпы. — Его любят. Ставки высокие. Мой тебе совет: понравься толпе! Уж не знаю, как ты это сделаешь и способен ли… но тут все решает толпа. Если ты станешь ее любимцем, то проживешь чуть дольше. Усек?..
Тюремщики вновь придержали меня, а бородач отпер одну из дверей.
— Тебе сюда. Переодевайся. Бери любые вещи, любое оружие. Потом жди, за тобой придут.
Он чуть подтолкнул меня в спину, но этого оказалось достаточно, чтобы я кубарем покатился вперед. Дверь за спиной захлопнулась, но вокруг было достаточно света, чтобы осмотреться.
Помещение, в которое я попал, более всего напоминало костюмерную императорского театра. Вешалки с одеждой занимали треть зала. Штаны, камзолы, сорочки, сапоги, шляпы — все не новое, весьма потрепанное, кое-что в подозрительных бурых пятнах, но зато на любой вкус и размер.
Мое одеяние оставляло желать лучшего, поэтому недолго думая я переоделся в просторные удобные вещи, шитые по моде века эдак пятнадцатого, зато почувствовал себя человеком. Сорочка была чуть порвана на груди напротив сердца. Кто был тот человек, последним ее надевавший?..
Другую часть помещения занимали стеллажи с оружием. И опять же, только исторические экспонаты. Ятаганы, шпаги, сабли — всем этим давно не пользовались в регулярных частях, разве что с парадным мундиром по этикету носили короткую шпагу, но местное оружие предназначалось для боя — некоторые клинки были заточены, хотя и ржавых хватало. Видно, за оружием следили от случая к случаю, и далеко не каждой шпаге или мечу повезло.
От идеи размахивать двуручным мечом, коих здесь валялось с дюжину, я сразу отказался. Как отказался и от кольчуг разных видов. Мое преимущество — скорость и маневренность.
Вот ножи я себе выбирал тщательно, насколько это было возможно. Парных не нашлось, но среди прочего хлама я выискал два относительно приличных клинка. Помимо них я выбрал себе гусарскую саблю с закругленной пальцевой дужкой.
К сожалению, стрелкового оружия в ассортименте не имелось.
В итоге вид я приобрел диковатый, но цельный. Сапоги, штаны, сорочка, чуть распахнутая на груди, за поясом ножи, в руках сабля. Вот только одежда грязная, оружие нечищеное, да физиономия кавалера оставляла желать лучшего. Думаю, появись этакий аристократ в селе, редкая девушка захотела бы прогуляться с ним на сеновал…
Дальняя дверь, которую я и не приметил, со скрипом распахнулась.
Яркий свет залил помещение, заставив меня чуть зажмуриться.
— Бреннер, на арену! Твой черед.
XXXVIIБей или умри
Лица. Море лиц, и слева, и справа, и впереди — вокруг. Гогочущие, ухмыляющиеся, наглые, брезгливые, самоуверенные, пышущие презрением, злобные, равнодушные, приценивающиеся, похотливые — разные, но нет сочувствующих, понимающих, своих.
Пробил гонг.
— Да-а-амы и г-о-о-оспода, сегодня впервые на арене непревзойденный и непобедимый, мастер решать загадки, человек, от чьего имени трясутся поджилки жуликов и воров, Кири-и-ил Бре-э-эннер!
Я со всем возможным достоинством вышел из костюмерной и оказался прямиком на покрытой песком и залитой кровью, зарешеченной до самого потолка площадке весьма изрядных размеров. Все вокруг было освещено светом искусственных ламп столь ярко, что я моментально вспотел, хотя только что в подвале было прохладно.
А за решетками высились трибуны — места для гостей. Впереди, на самых почетных скамьях и креслах, сидели наиболее уважаемые господа и их спутницы. Впрочем, в некоторых отдельных случаях, наоборот, весьма уважаемые дамы и их пока ничем не примечательные кавалеры.
Я многих здесь знал в лицо, но сомневался, что они прежде слышали мое имя. Частных сыщиков высшие аристократы не спешат приглашать за обеденный стол и в друзьях не держат, обращаясь только по мере надобности и тут же забывая их имена, как все заканчивается.
И те люди, что собрались сегодня здесь, исключением из правила не являлись. Они были плоть от плоти, кровь от крови — имперская знать. Те, кого так ненавидел молодой император Константин и кого столь привечал в свое время его отец — великий князь и дядя — император. Но со смены правящего поколения прошло еще слишком мало времени, и эти, привыкшие к власти, еще не поняли, что их час миновал. Они жрали, пили, развлекались, не подозревая, что Константин принял решение полностью сменить круг приближенных к трону, а недовольных либо в тюрьму, либо на каторгу, либо голова с плеч — это кому как угодно. Я слишком хорошо изучил Костаса, чтобы не проникнуть хотя бы частично в его планы на будущее.
Вскоре в Руссо-Пруссию придет новая элита, и старой придется потесниться, а кому-то исчезнуть вовсе, другие перестроятся, если захотят выжить, примут новую мораль, новые правила игры. Так бывало всегда и во все времена, все держатся за свои деньги и просто так их не отдают, горизонтальные связи очень сильны, даже если пропадают вертикальные — с высшей властью, но эти люди все равно держатся друг за друга, стараясь помогать в трудную минуту, потому что знают: уйдет один, потом второй, а завтра придется уйти тебе самому. Трудно придется Константину, но он справится, я уверен.
Наверху едва не погиб мир, а здесь, внизу, этого даже не заметили или не пожелали заметить. Я спас город от метеоритов, а меня, как пса, заперли в клетку и выставили на потеху толпе. Ублюдки! Какие же ничтожные личности здесь собрались, нет ни одного достойного, того, кого стоило бы спасать. Может быть, зря я все это сделал? Зря спас Фридрихсград? Может, пусть бы его снесло огненной волной, очистив от грехов землю, сделав ее вновь девственной, невинной.
Но потом я вспомнил Элен, Петру, Лизу, Беллу, своих друзей. Нет. Я все сделал правильно. Просто моя работа еще не окончена. Армию чужаков я остановил в который уже раз… теперь пора заняться теми, кто прикидывается своими. Всеми этими, что собрались сегодня, что собирались тут раз за разом, алча чужой крови.
Я смотрел на беснующееся в предвкушении свежей крови человеческое стадо и улыбался. Я знал то, что не знал тут никто.
Все эти люди вскорости лишатся своих имений, счетов в банках, крепостных. И будущее их незавидно. А на смену им придут молодые, смелые, полные идей, преданные императору лично.
И тогда империя получит шанс стать величайшей страной во всем мире, а может, во всей вселенной. В Костаса я верил. Он построит свою вертикаль власти, и все изменится.
Арена имела овальную форму, в широком диаметре составляя шагов двадцать. Места вполне хватало для любого маневра.