– Подвиньтесь, – попросила она. – Вы пошутили насчет электричества, верно, Томас? В такую погоду электрический автомобиль даже не заведется.
– Работающий на никелево-кадмиевых аккумуляторах – верно. Мы используем железо-никелевые. Они более устойчивы к холоду.
Уступив леди Эвелин свое место, я оставил их за обсуждением веса батареи, запаса хода и прочих технических параметров. Ожидание выводило из себя. Я зажег сигарету. В какой-то момент мне послышался звук выстрела – но нет, это лишь насмешливо каркнул ворон, сидевший на изломанной ветром сосновой ветви.
Эйзенхарт вернулся минут через пятнадцать, намного раньше назначенного им срока.
– Что произошло? – оборвала разговор леди Эвелин, увидев выражение его лица.
Виктор рухнул на заднее сиденье и устало потер лицо. Я заметил угол конверта с министерским тиснением, торчащий из кармана его пальто.
– Дайте закурить, – попросил он.
На некоторое время воцарилась тишина, прерываемая только звуком от колесика зажигалки.
– Хардли мертв, – объявил Эйзенхарт. – Самоубийство. Пустил себе пулю в висок.
Но почему? Какое-то время Эйзенхарт молчал, наблюдая, как сигаретный дым растворяется в сумерках.
– Должно быть, понял, что ему не уйти, – предположил он, отвечая на невысказанный вопрос.
Ложь.
– Как вы его нашли?
– В башне охотничьего домика. Он был один. В руке зажат револьвер. Рана в виске. Нанесена с близкого расстояния, револьвер прижали прямо к голове. Никаких следов борьбы.
Это было странно. Чтобы бык не сопротивлялся? С другой стороны… Возможно, это действительно было самоубийство. Необязательно приставлять пистолет к голове, чтобы убить человека. Можно заставить его самого сделать это.
– По крайней мере, вы получили обратно бумаги, – резюмировал я.
– Да, – согласился со мной Эйзенхарт и прикрыл глаза. – Дело закрыто. Надо только оповестить лорда Мерца, вызвать местную полицию и провернуть еще тысячу мелочей… Томас, вы не подбросите меня до поместья барона?
Глава 22
Эйзенхарт
Уже стемнело, когда Виктор добрался до своего кабинета. Затяжное межсезонье все-таки сменилось весной: по стеклу барабанил первый в этом году дождь. К утру он смоет последние остатки снега, и все вернется на круги своя.
– Итак, – комиссар Конрад, дожидавшийся его в единственном кресле, затянулся сигаретой и спросил: – Снова самоубийство?
Больше сесть в комнате некуда, только на неудобный стул для посетителей. Подумав, Виктор примостился на краешке стола.
– Какое, к Пеху, самоубийство… – он потер виски. – Раз вы здесь и открыто разговариваете со мной, выходит, можно больше не разыгрывать древнеэллийскую драму? Вы нашли крота?
– Одного из них.
Комиссар Конрад придвинул ему пепельницу.
– Я уже в курсе, что произошло в городе. Как мы ожидали, это опять должно было стать несчастным случаем при задержании. Что дальше? Где они с М. договорились встретиться?
– Охотничий домик на земле барона Мерца. Хардли удалось оторваться. Я опоздал.
– Если тебя утешит, не думаю, будто что-то изменилось бы, попади ты туда вовремя, – заметил комиссар. – Хардли убили бы в камере, как Терича.
– Или я узнал бы, кто скрывается за буквой «М».
– И умер бы, не успев поделиться этим знанием с миром, – отрезал комиссар. – Не глупи.
Некоторое время мужчины молчали.
– Охотничий домик Мерца… Мне доводилось там бывать. Не так далеко от самого поместья. Если знать дорогу, можно дойти за полчаса. Никто не заметит отсутствия. Кто гостит сейчас у барона?
Эйзенхарт мрачно усмехнулся. Еще один провал.
– Сто восемнадцать человек. Барон уже неделю празднует рождение наследника. Изначально планировалась всего восемьдесят. Так сказать, празднование в узком кругу. Но некоторые его друзья захватили своих друзей, сами знаете, как бывает. Барону повезло, что в поместье можно без проблем разместить весь императорский двор, а не просто пару десятков незнакомцев. Иначе получилось бы неловко.
– Список гостей? – потребовал комиссар.
Три листа, заполненных мелким убористым почерком, перекочевали в его руки.
– Интересно, – заметил комиссар. – Некоторые из имен нам уже попадались.
Слишком многие. И все они – обманка. Кроме одного…
Осталось его найти.
Во всяком случае, сто восемнадцать – не миллион с лишним жителей Гетценбурга. Теперь Виктору было с чего начинать.
– Кстати говоря, – Конрад встал из-за стола и медленно протянул руку. – Кажется, ты забыл что-то отдать.
Ничуть не смутившись, Виктор достал из-за пазухи конверт.
– Разумеется, ты их просмотрел?
Эйзенхарт пожал плечами.
– Я хотел узнать, что теперь известно М.
И увидел в министерских бумагах еще одно имя. Роберта.
– Если считаете, что я не имел права, можете подать на меня рапорт.
– Кому? Твоему отцу? – Конрад улыбнулся уголками губ. – Не думаю. Я бы предпочел подать прошение о переводе сотрудника.
– Куда? К вам?
– Ко мне.
Виктор посерьезнел.
– Вы знаете, почему я работаю в этом отделе.
– Я не суеверен, – сообщил Конрад. – И ты уже на меня работаешь. Мог бы делать то же самое официально.
– Идите к Пеху, – ворчливо посоветовал Эйзенхарт. – В смысле, спасибо, но меня и здесь все устраивает.
Комиссар едва заметно приподнял брови. Они оба понимали, насколько последнее заявление было неправдой.
– Как скажешь. Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти.
– Что, даже не попытаетесь меня переубедить? – окликнул его Эйзенхарт на выходе.
Конрад задержался в дверях.
– Знаешь шутку, что тот, кто попал однажды в четвертый отдел, свободным не выйдет?
Эйзенхарт выдержал его взгляд.
– Допустим.
– Это не шутка, – на этот раз мужчина улыбнулся открыто. – Еще увидимся, детектив Эйзенхарт.
Глава 23
Доктор
На следующее утро я взял извозчика и отправился в окрестности Вестмоора, куда, как мне сообщили в городской резиденции Гринбергов, уехала на выходные леди Эвелин.
Спустя полтора часа пути на вершине холма показался дом почтенного семейства. Он мало походил на фамильное гнездо древнего рода: в нем едва ли уместилось две дюжины комнат. Крыло для слуг в имении моего отца в Марчестерской пустоши было просторнее. Вместо традиционного для поместья паркового ансамбля склон покрывали виноградники. Никакой ограды и высоких ворот, охранявших покой господ, – только присыпанная гравием дорожка, по которой коляска свернула мимо оранжереи к главному входу. Не уверенный, что приехал по правильному адресу, я начал объяснять дворецкому цель визита, но из оранжереи выглянула леди Эвелин.
– Доктор, – казалось, она даже не удивилась. Вслед за ней в холл вышла привлекательная блондинка в недорогом, но модно скроенном платье. Протянув ей миску с клубникой, леди Эвелин вытерла о передник испачканную красным соком руку и подала мне. – Все в порядке, Берроу, это ко мне. Дора, принеси нам, пожалуйста, кофе. Мы с доктором будем в гостиной на втором этаже.
Проводив меня наверх, младшая леди Гринберг удалилась привести себя в порядок. Я остался один и воспользовался возможностью, чтобы осмотреться. Гостиная была выдержана в классических серо-золотых тонах, однако серым, словно выжженным солеными волнами, было дерево, из которого вырезали гарнитур. Обивка же была золотисто-желтой, отчего вся комната казалась пронизанной солнечным светом – хотя на побережье еще царила хмурая зима. На подлокотнике дивана лежал справочник «Кто есть кто», ожидая хозяйку. Я полистал книгу в поисках знакомых имен.
– Что привело вас сюда, доктор? – леди Эвелин забралась с ногами в кресло и выжидающе на меня посмотрела. – Решили сдержать слово за вашего кузена?
Мы оба понимали, что Эйзенхарт не выполнит своего обещания. Но я мог частично исправить эту несправедливость.
Постучав, в комнату вошла девушка, которую я видел внизу. Поставив перед леди Эвелин большую кружку черного кофе, а передо мной – поднос с кофейными принадлежностями и тарелку с пирожными, она привычным жестом поправила на леди сбившийся воротничок блузы и оставила нас наедине.
В лице леди Эвелин я неожиданно нашел идеального слушателя: не отвлекавшегося, не перебивавшего и не сводившего с меня внимательного взгляда серых глаз. Я рассказал ей все, что знал о деле Мариетты Дэвидсон и об этой истории. Если и умолчал об определенных фактах, то только потому, что Эйзенхарт держал меня в неведении, как и ее. Впрочем, от леди Эвелин это не укрылось.
– Вы говорите, что главарем был Хардли, но сомневаетесь в этом, не так ли? – спросила она после моего рассказа.
– Меня беспокоит выбор оружия. Лезвие, которым нанесли рану Хевелю, – узкий кинжал, а не нож. Человек, спасший меня в первый раз, стрелял из малокалиберного пистолета. Такие прячут под сюртуком аристократы, а не бандиты. Все это не вписывается в созданную Эйзенхартом картину. И потом…
– Весь этот план кажется слишком сложным для быка. Слишком продуманным, – согласилась она. – Они из тех, кто берет силой, а не хитростью. Такое ожидается от кого-то… более хищного.
Я кивнул.
– Любопытно, что вы выбрали именно это слово, – я позволил себе поделиться подозрениями. – Я сам об этом думал. Буква «алеф», с которой началась для меня эта история, действительно означает Быка. За исключением языка Менеса, где иероглиф «алеф» переводится как «хищная птица»… Или «гриф».
Еще одна причина, по которой я был склонен считать, что за Хардли стоял кто-то еще. Кто-то, кто посчитал бы такую игру слов забавной. Кто чувствовал себя достаточно безнаказанно, пребывая в уверенности, что его никогда не свяжут с этим клеймом – а если свяжут, все равно ничего не смогут доказать. Управлять быками, не будучи быком: амбициозный план. Дерзкий. Безумный. Это было бы в духе грифа.
– Думаете, детектив Эйзенхарт догадался?
– Я уверен в этом.
Мы проговорили больше часа, прежде чем я, взглянув на циферблат на каминной полке, попросил проводить меня к выходу. В то утро я оказался не единственным посетителем у леди Эвелин. Я спускался по лестнице вторым, поэтому сначала услышал, как она удивленно ахнула, а затем увидел давешнего механика, смущенно переминавшегося на пороге.