[5] о семейном положении, – она передернула плечами. – Право, какая дикость!
– Да вы феминистка!
– Я женщина, – ответила леди Эвелин таким тоном, будто это все объясняло.
– Считаете, что сами распорядились бы деньгами лучше?
– Конечно. Или вы из тех мужчин, которые считают, что женщина в мгновение ока все спустит на тряпки? В любом случае я распорядилась бы своим состоянием эффективнее, чем мой зять, вложивший приданое моей сестры в бриквайтские алмазные копи. Он бы еще купил акции Южно-Роденийских железных дорог!
– «Экономический вестник империи» давал им самый положительный прогноз, – заметил я.
Леди фыркнула:
– Верьте больше газетам! Вместо того чтобы включить мозги, сходить в торговую палату и заплатить шиллинг за просмотр их отчетности. Один только процент представительских расходов делает все очевидным. Южно-Роденийские дороги даже никого не обманывают: люди сами с удовольствием делают это за них. – Леди Гринберг покачала головой и продолжила: – Я возвращаюсь к делу, детектив, успокойтесь. Моя бабушка оставила мне небольшое наследство. Но она выросла и жила в то время, когда считалось, что женщина не приспособлена для ведения серьезных дел, поэтому поставила условие: если к двадцати одному году я не выйду замуж или хотя бы не буду обручена, деньги перейдут под контроль моего отца, пока он не решит, что я достаточно взрослый и, – леди Эвелин скорчила гримаску, – почтенный человек, чтобы распорядиться ими самостоятельно. А он так не решит никогда.
– Поэтому вам пришло в голову нанять барона Фрейбурга на роль жениха?
Леди Эвелин пожала плечами:
– Если вкратце, то да.
– А еще говорят, что правильное воспитание позволяет укротить преступные наклонности! – проворчал детектив.
– Не забывайте, я выросла в семье банкиров. Вряд ли это можно назвать правильным воспитанием. Пока вы учились ловить убийц, мои родственники изучали тысячу и один способ уйти от налогов.
Увидев, что кофе за столом кончился, хозяин принес нам еще поднос. Пробормотав слова благодарности, леди Гринберг продолжила:
– До меня доходили слухи о долгах Фрейбурга, а у меня были деньги. Полгода назад я решила спросить Ульриха, не согласится ли он оказать мне небольшую услугу, и мы обо всем договорились. Каждый месяц я платила ему определенную сумму, а он в обмен на это выходил время от времени со мной в свет. Мы договорились, что наша помолвка продлится до февраля, чтобы я успела получить наследство. После этого он должен был завести с кем-нибудь интрижку, чтобы дать повод помолвку разорвать, и мы расстались бы, крайне довольные друг другом. Как видите, детектив, у меня не было никакого резона убивать Ульриха. Более того, – с тоской произнесла она, – его смерть мне крайне невыгодна. Если бы его убили месяцем позже!.. Теперь моим планам не суждено сбыться.
– Вам так нужно это наследство, леди Гринберг? Зачем? Насколько я понимаю, вы не стеснены в средствах.
– Это личное.
Эйзенхарт усмехнулся.
– Сколько, вы сказали, вам оставили?
– Немного, – леди Эвелин не выдержала и отвела взгляд. – Возможно, триста…
– Не сходится. Вы уже заплатили лорду Фрейбургу больше этой суммы, – перебил ее детектив.
– Тысяч. Триста тысяч шиллингов.
– Это вы называете «немного»?!
У его возмущения были причины: по меркам обывателя сумма казалась немыслимой. Я посчитал в уме. Мое жалование в университете составляло порядка восьмидесяти шиллингов в месяц, не считая налогов. Такое количество денег я не скопил бы и за пять жизней.
– По сравнению с тем, что получила моя сестра, это немного, – спокойно подтвердила леди Гринберг. – Надеюсь, теперь вы верите, детектив, что у меня не было причин убивать Ульриха?
– Нет.
– Нет?
– Вы слишком много недоговариваете, – пояснил ей Эйзенхарт. – Поэтому – нет, я вам не верю. Но у вас есть возможность меня переубедить. Почему вам так нужны эти деньги?
Леди Эвелин окинула его недовольным взглядом.
– Я хотела уехать в колонии, – отчеканила она.
– Почему? У вас какие-то проблемы в империи?
– Никаких. Просто мою семью легче любить на расстоянии.
– Для этого не обязательно переселяться на другой конец света.
Леди Эвелин пожала плечами:
– Возможно, переезд на другой континент – немного кардинальное решение этой проблемы, но едва ли оно квалифицируется как преступление.
Черкнув что-то неразборчивое в блокноте, Эйзенхарт задал следующий вопрос:
– Почему именно барон Фрейбург?
– Я вам объяснила. Всему свету известно, что барон на грани банкротства и пойдет на все, лишь бы не продавать поместье. Я решила попытать удачи. Надеюсь, – сузила она глаза, – вы не думаете, будто я питала к нему нежные чувства и решила таким образом завлечь под венец?
Детектив отреагировал без всякого смущения:
– Это одна из версий. Но, раз мы об этом заговорили: почему вы не завлекли под венец, по вашему же выражению, кого-то, кому не пришлось бы платить?
– А почему вы не женаты? – парировала леди Эвелин. – Брак – это сделка. Способ получить социальный статус или финансовую безопасность. К счастью, у меня есть и то, и другое. И потому нет никакой необходимости вступать в подобные отношения.
– Некоторые люди женятся по любви, – заметил Эйзенхарт.
Вместо ответа леди Эвелин затянулась сигаретой.
– Вы могли точно так же разорвать помолвку после получения наследства.
– И оплачивать бедняге бальзам на сердце?[6] Я потеряла бы на этом больше, чем выиграла бы. К тому же, что бы вы обо мне ни думали, мне не доставило бы удовольствия обманывать безвинного человека.
Возможно, это заявление произвело бы большее впечатление, если бы леди не упомянула в первую очередь о финансовой стороне дела.
– Хорошо, – сдался Эйзенхарт, – допустим, вы тут ни при чем. Вы знаете, кто мог желать барону Фрейбургу смерти?
– Мы не были близки с Ульрихом. Разумеется, нам приходилось разговаривать, но у нас не имелось причин затрагивать подобные темы. Вам лучше спросить Андрэ… Андрэ Коппинга, сына текстильного магната. Они с Ульрихом были друзьями с детства. Если кто-то сможет вам рассказать об Ульрихе, так это он. Я знаю только… – Она колебалась, но все же решила продолжить: – Я знаю, что некоторые из его кредиторов проявляли нетерпение. Около недели назад мне довелось услышать, как один человек кричал на Ульриха, требуя вернуть ему долг. Он был весьма рассержен.
– Где это было? Вы можете описать того человека?
– Лучше. Он работает в казино здесь неподалеку. Я могу вас туда провести.
Виктор одарил ее тяжелым взглядом.
– Вы ведь знаете, что подобные заведения запрещены законом? Что вы вообще там делали?
Леди Эвелин знала.
– Но у моего брата наступила темная полоса, и он попросил помочь ему отыграться. Не могла же я ему отказать, – ее губы снова тронула усмешка.
– Отчего он попросил именно вас?
– Мне везет. Больше, чем другим.
Эйзенхарт вздохнул.
– И почему вы еще не за решеткой? – поинтересовался он у леди Эвелин.
– Потому что у моей семьи много денег и хорошие адвокаты, – получил он ответ. – Бросьте, детектив! Половина мужчин в этом городе играет в азартные игры. Но только я признаюсь в этом, чтобы помочь вам в расследовании.
Глава 6
Доктор
Казино располагалось всего в трех кварталах от квартиры барона, но обстановка вокруг не могла отличаться сильнее. Улочка была настолько узка, что на растянутой между домами веревке едва помещались две рубашки. От мостовой шел запах нечистот. Вместо газовых фонарей горели красные бумажные, колониальный символ квартала удовольствий.
– Это место не из тех, что я обычно посещаю, – бросила леди Эйзенхарту. – Поэтому я не назову вам имени человека, требовавшего с Ульриха долг. Но, если увижу, покажу.
На стук в дверь покосившегося здания вышел мужчина восточной наружности. В его глазах мелькнуло узнавание, когда он заметил леди Эвелин.
– Со мной еще двое, – просунула она в ладонь охраннику несколько купюр. – Надеюсь, это не проблема?
Так же молча инец посторонился, пропуская нас внутрь.
Зал был заставлен оттоманками в черно-красных тонах и бронзовыми статуями Рейнара-Лиса, покровителя мошенников и игроков. Стояла дымовая завеса, курительницы наполняли помещение запахом олибанума. В алькове хозяин посадил музыканта с кемендже. Китч как он есть. Прожив много лет в колониях, я не был впечатлен, но представлял, как это виделось жителю холодного Лемман-Клива. Чуждо. Роскошно. Волнующе. Я же отметил тяжелый аромат, доносившийся из-за завешенного шелком прохода, и татуировку на шее подавальщицы. Это заведение было не только игорным домом.
Леди Эвелин присела за стол, где кидали кости. Эйзенхарт встал у нее за спиной.
– Ставка пять пенсов, – предупредила меня леди.
Вскоре я был вынужден выйти из игры: мой бумажник был не бездонным, а леди раз за разом выпадало двенадцать очков.
– Я же говорила, – потянулась она за очередным выигрышем. – Мне везет.
Еще один игрок покинул наш стол; осталось трое. Мне пришлось наклониться к ее уху, чтобы меня было слышно за окружавшим нас шумом.
– Другие назвали бы такую удачу шулерством.
Она повернулась, и серые глаза оказались неожиданно близко от моих.
– Разве такое возможно? – невинно взмахнула она ресницами. – Кости бросает крупье.
– И все же должен предупредить: если продолжите в таком духе, это привлечет внимание.
Она рассмеялась низким грудным смехом.
– Поверьте, доктор, я на это рассчитываю.
Ее тактика принесла плоды. Не прошло и десяти минут, как к нашему столу подошел пожилой выходец из Иня. Бросил пару слов крупье, и тот объявил об окончании игры. Через несколько мгновений мы остались одни.
– Леди, – косоглазый старик поклонился леди Эвелин. – Вам всегда рады на той половине дома, но играть вам запрещено. Мне казалось, я ясно дал это понять в прошлый ваш визит.