сите его послать сюда Риттера.
Мистер Диксон позвал главного чертежника и наказал ему привести в порядок все чертежи и ящики во внутреннем кабинете, а также позвать Риттера.
Вскоре Риттер зашел в приемную с видом учтивой внимательности. Это был одутловатый, болезненного вида молодой человек с очень маленькими глазками и широким подвижным ртом.
— Присаживайтесь, мистер Риттер, — строго сказал Хьюитт. — Нам с мистером Диксоном прекрасно известно обо всех ваших последних сделках с вашим другом мистером Хантером.
Риттер, до этого легко и расслабленно развалившийся в кресле, быстро выпрямился и побледнел.
— Вижу, вы удивлены; вам следует быть поаккуратнее в своих передвижениях вне работы, если не хотите, чтобы о ваших знакомствах кому-то стало известно. Думаю, чертежи, которые потерял мистер Диксон, сейчас находятся в руках у мистера Хантера, и потому я уверен, что именно вы их ему передали. Это, как вам прекрасно известно, самая настоящая кража, за которую законом налагается суровая ответственность.
Риттер окончательно потерял самообладание и умоляюще посмотрел на мистера Диксона.
— О сэр, — взмолился он, — все не так плохо, я вас уверяю. Признаюсь, меня обуяло искушение, и я спрятал чертежи. Но они все еще в офисе, и я могу отдать их вам прямо сейчас, — честно.
— Неужели? — продолжил Хьюитт. — В таком случае, вам лучше незамедлительно их вернуть. Просто пойдите и достаньте их. Мы не станем тревожить ваш тайник. Я только оставлю эту дверь открытой: прослежу, чтобы вы не заблудились, — ну, знаете… не перепутали лестницу со входом сюда.
Полностью разбитый, Риттер с поникшей головой поплелся в кабинет напротив. Вскоре он снова появился в дверях, еще более бледный и измученный, — если это, конечно, возможно. Он неуверенно смотрел вдоль коридора, будто готовясь в любой момент побежать, но Хьюитт подошел к двери и завел его в приемную.
— Даже не думайте больше нас обманывать, — еще суровее сказал детектив. — Чертежи пропали, и их украли именно вы. Вам это прекрасно известно. Теперь слушайте меня. Вы достаточно натворили, и мистеру Диксону впору прямо сейчас бы вызвать полицию, чтобы отвезти вас в тюрьму, где вам самое место. Но, к сожалению, ваш сообщник, выдающий себя за Хантера (но у которого помимо этого есть еще много имен — это я точно знаю) сейчас владеет ценнейшими чертежами, и нам в срочном порядке нужно их у него изъять. Так что, боюсь, нам придется сделать несколько приготовлений для поимки этого мерзавца — окружить его. Теперь возьмите вон ту ручку и бумагу и пишите своему сообщнику то, что я буду диктовать. Если что-то вызовет у вас затруднения, альтернатива вам известна.
Риттер дрожащими руками потянулся за ручкой.
— Обращайтесь к нему как обычно, — продолжил Хьюитт. — Затем пишите: «Планы изменились». Успеваете? «Планы изменились. Я буду здесь один в шесть часов. Пожалуйста, приходите, и без опозданий». Все записали? Прекрасно. Подпишите и положите в конверт. Он придет сюда, и мы покончим с этим. Все это время вы будете сидеть в офисе напротив.
Записку Мартин Хьюитт положил к себе в карман, не глядя. Однако когда Риттер вернулся во внутренний офис, детектив достал конверт и прочел адрес.
— Понятно, — заметил он, — все то же имя, Хантер. Улица Литтл-Картон, Вестминстер, — туда я и отправлюсь с этой запиской. Если этот человек явится сюда, вам лучше запереть его в кабинете с Риттером и послать за полицейским — по крайней мере это его испугает. Моей целью, естественно, является выманить этого прощелыгу, а затем, если возможно, проникнуть к нему в дом и украсть или уничтожить негативы, если они у него имеются. В любом случае, оставайтесь здесь до тех пор, пока я не вернусь. И не забудьте запереть копии.
Хьюитт вернулся около шести вечера, один, но с широкой улыбкой на лице, что было хорошим знаком.
— Для начала, мистер Диксон, — сказал он, усаживаясь в кресло в приёмной, — позвольте мне облегчить ваши страдания новостью о том, что сегодня мне необычайно везёт. На самом деле вам больше не о чем беспокоиться. Вот эти самые негативы. Они ещё не совсем высохли, когда я… ну, когда я что? — наверное надо сказать, украл их. В общем, они немного слиплись, и возможно пленка повреждена. Вас же это не очень огорчает?
С этими словами он положил на стол маленький газетный свёрток. Инженер поспешно разорвал бумагу и извлёк полдюжины стеклянных фотонегативов, — влажные и слипшиеся сторонами с желатиновой пленкой. Он поочерёдно расцепил все стеклышки и принялся внимательно рассматривать каждое на свету. Через некоторое время с громким вздохом облегчения мистер Диксон положил их в камин и присыпал тлеющими углями.
На несколько мгновений в комнате повисла тишина. Затем Диксон, усаживаясь в кресло, произнёс:
— Мистер Хьюитт, я не могу словами выразить свою благодарность. О том, что бы случилось, не справьтесь вы, я даже думать не хочу. Но что мне теперь делать с Риттером? Кстати, тот его сообщник так и не появился.
— Все верно, ведь я не отдал ему письмо. Достойный джентльмен сэкономил мне кучу проблем, убравшись с моего пути, — рассмеялся Хьюитт. — Боюсь, он сам себя подставил, взявшись за две кражи одновременно, и думаю, вы не сильно расстроитесь, когда узнаете, что его планы на вашу торпеду добавят ему приличный срок за кое-что ещё. Я расскажу вам все, что произошло.
Литтл-Картон, Вестминстер, оказалось очень захудалым местечком — одна из старых улиц, видавших лучшие дни. В каждом из домов живет много людей, — кстати, это действительно очень большие дома, — и у каждой входной двери весит по нескольку звонков (все снизу, прямо как органные регистры). Передняя половина цокольного этажа дома № 27 принадлежит цирюльнику, к нему я и зашел. «Не подскажете, — спросил я, — где я могу найти мистера Хантера?» Он недоверчиво на меня посмотрел, поэтому я продолжил: «Или его друга, мм, — не вспомню его имени. Приезжий джентльмен, темный, с пышной бородой».
Тут цирюльник сразу меня понял. «О, думаю, это Мирский, — сказал он. — Дайте-ка подумать… пару раз приходили письма к некому Хантеру, я их относил. Верхний этаж в задней части дома».
Это было замечательно. Я узнал еще одно прозвище «мистера Хантера». Итак, чтобы создать впечатление, что мне все о нем известно, я собирался наведаться к нему как к Мирскому, а уже затем отдать письмо на имя Хантера. Небольшой блеф в нужное время бесценен. Я поднялся на верхний этаж и попытался с ходу открыть дверь, но она оказалась заперта. Было слышно, как внутри кто-то возится, будто передвигают вещи, так что я постучался. Буквально через несколько мгновений дверь отворилась на фут, и из-за нее показался мистер Хантер — или Мирский, как вам будет угодно, — человек, под видом путешествующего продавца наведавшийся дважды сегодня к вам в офис. Одет он был по-домашнему и держал что-то под мышкой, предварительно укрыв это что-то попавшимся под руку носовым платком.
«Я по делу к мистеру Мирскому, — сказал я, — личное письмо..»
«О да, да, — быстро ответил он. — Знаю-знаю. Одну минуточку». — С этими словами он сбежал вниз по лестнице со свертком.
Это был прекрасный шанс. На мгновение я подумал, не побежать ли мне за ним на случай, если вдруг этот сверток оказался бы чем-то ценным. Но действовать надо было быстро, так что я решил все-таки пройти в дом. Я тихо зашел в открытую дверь и, обнаружив в замке ключ, запер ее изнутри. Это была довольно куцая комната с небольшой железной кроватью в одном углу и неаккуратной перегородкой в другом. За ней, как я и думал, оказалась темное помещение для проявления фотографий.
Там было достаточно светло из-за открытой двери, и я тут же прошел к сушке над раковиной. На ней лежало множество негативов, и я принялся спешно их разглядывать. На середине этого процесса вернулся наш друг Мирский и начал ломиться в дверь. Затем он начал звать.
В этот момент я как раз наткнулся на негативы, которые вы только что уничтожили. Видимо, он только-только их обработал, и они еще не успели высохнуть. Естественно, я взял их вместе со всеми остальными, что лежали рядом.
«Кто там, кто внутри? — с возмущением кричал Мирский с лестничной клетки. — Зачем вы так врываетесь в мой дом? Сейчас же откройте дверь, иначе я вызову полицию!»
Я не обращал на него никакого внимания. Я собрал весь комплект негативов с чертежами, но нисколько не был уверен, что он не сделал запасных копий, поэтому продолжил поиски на сушке. Больше ничего подобного там не было, так что я принялся переворачивать необработанные пластинки. Видите ли, было вполне возможно, что существует еще один комплект, пусть еще и не обработанный.
Мирский сменил тон. Закончив с криками и выламыванием двери, он принялся заглядывать в замочную скважину. Но поскольку я оставил там ключ, он ничего не смог увидеть. Тут наш друг начал быстро и ладно шептать на иностранном языке. Я не понял ни слова, но думаю, что это был русский. Что его заставило подумать, что я знаю русский, в тот момент я понять был не в силах. Но сейчас у меня есть догадка. А я все продолжал крушить пластинки. Я нашел еще несколько коробок (вероятно со свежими пластинками), но поскольку у меня не было никакой возможности узнать, были ли они новыми или просто не проявленными (но ведь был шанс, что хоть на нескольких из них хранились ваши чертежи), я вытащил их все на яркий свет и уничтожил каждую, не задумываясь о том, что на них было.
Мирский тем временем бросил попытку переговоров и тихо убрался. Возможно его совесть была недостаточно чиста, чтобы вызвать полицию, но в тот момент казалось вполне резонным, что он ушел именно за этим. Так что я поспешил закончить свое задание. Я нашел три темных слайда — части, которые удерживают пластинки в камере, — одна из которых была как раз вставлена в фотоаппарат. Я его открыл и расправился с пластинками внутри так же, как и со всеми остальными. Думаю, никто и никогда не учинял большей разрухи в фотостудии за десять минут, чем я.