– Здравствуй, Владан, – сказал Игнатов, протягивая руку, Марич пожал ее, ответив:
– Добрый день.
– Девушку Полиной зовут? – кивнул хозяин цветочного магазина в мою сторону.
– Да, – отозвалась я и поспешно поздоровалась.
– Нужен букет? Для какого-то особого случая? – вопрос он задал таким тоном, что стало ясно: он сильно в этом сомневается.
– Надо поговорить, – мягко заметил Владан.
Хозяин, кивнув, приподнял занавеску.
– Проходите, поговорим. Думаю, по пустячному делу ты бы не пришел. Заодно, кстати, чаю попьем.
В углу стоял пластмассовый стол, скамья и пара складных стульев. За столом сидела девушка с россыпью веснушек на бледном лице. Видимо, дочь Игнатова, та самая Сонька. Девушка была в положении, на последнем месяце, живот заметно выпирал.
– Я тебя знаю, – заявила она Владану и широко улыбнулась. – Тебя все знают. И боятся. А чего тебя бояться? Ты же не злой.
– Это точно, – в ответ улыбнулся Владан. – Бояться меня нечего. А ты красотка.
Девушка засмеялась, откинула назад голову, а отец сказал:
– Иди домой. Нечего тут сидеть.
Судя по всему, они недавно обедали. На столе – контейнеры и пластиковые тарелки. Пока Игнатов заваривал чай, Соня быстро собрала контейнеры в холщовую сумку, а пластиковые тарелки в пакет, хмуро кивнула отцу и ушла, вроде бы обидевшись.
Мы устроились на скамье.
– Не сердись на нее, – сказал Игнатов, провожая дочь взглядом.
– Не за что, – ответил Владан. – Кого ждете? Внука, внучку?
– Слава богу, девчонку. С парнями здесь беда, не уследишь. Неизвестно, сколько я проживу, а Софье парня в узде точно не удержать. Хотя с девчонкой тоже одно беспокойство. Взять хоть Софью. Мужа нет, а она, видишь, рожать собралась.
– Бабам рожать положено.
– Это да.
Игнатов разлил чай в фаянсовые чашки и придвинул к нам. Достал банку варенья, положил одноразовые ложки.
– Угощайтесь, как говорится, чем Бог послал.
Несколько минут мы пили чай молча. Сделав очередной глоток, Игнатов чашку отставил и задал вопрос:
– О чем поговорить хотел?
– У тебя недавно гость был. Друг сына?
– Я сразу понял, о нем речь пойдет.
Владан пожал плечами:
– Ты знаешь, какие дела творятся.
– Знаю, потому и ждал тебя. Болтают, Колумбиец к тебе наведывался. Большие деньги сулил.
– Про деньги врут, а заходить заходил. Было дело. Но мы во мнении не сошлись. Он твой родственник?
– Брешут, – махнул рукой Игнатов. – Федька, дружок его, моей покойной жены внучатый племянник. Седьмая вода на киселе. Но слух о родне прошел, и меня не трогают. Так что есть и от Федьки польза.
– Гость когда появился?
– С месяц назад. Назвался Геннадием. Геннадий Северцев.
– От сына о нем слышал?
– Фамилия знакомой показалась. Может, сын и упоминал когда. Генка сказал, в Москве после ранения был, на реабилитации. Я его раздетым видел. На плече след от пули. Так что воевал. Вот только не знаю, на чьей стороне, – проворчал Игнатов.
– Вот как?
– Ага. Мужик-то вроде неплохой, но мутный.
– Надолго у тебя задержался?
– Четыре дня жил. Сказал, мол, от Москвы недалеко, решил на могилу друга заглянуть. Вот и приехал. Сына моего здесь похоронили. Я его встретил хлебом-солью, армейский друг сына, сам понимаешь. Спросил, где остановился, «нигде» отвечает. Я предложил у нас заночевать. Утром Сонька в магазин, а мы с ним на кладбище поехали. Посидели на могиле, выпили за упокой души. Он и спросил: можно, батя, я у вас пару дней побуду? Конечно, можно. Мне только в радость. Остался. Я и в самом деле поначалу рад был. Сына помнит, специально приехал. Стал расспрашивать о том о сем. Он в ответ: не хочу я все это вспоминать. И это понятно. Война и есть война. Чего ж в ней хорошего?
– А когда ты решил, что он мутный тип?
– Да уже на второй день, хоть мозги у меня водкой залиты были. Пашку своего я хорошо знаю, такого друга у моего сына быть не могло. Да и я бы с таким в разведку не пошел. Он вроде что-то смекнул и домой засобирался, сказал, в Тамбове у него тетка, к ней и поедет. А родителей нет, померли. В общем, на пятый день съехал. Документы я проверил, так и есть, Геннадий Северцев. И родился в Тамбове. А вот военного билета при нем не было. А паспорт он, думаю, нарочно на тумбочке оставил, чтобы я увидел. Парень-то не дурак. Разговоры со мной вел разные. Вроде ни о чем, то есть о житье-бытье тут, в Яме. Я уже потом, когда он уехал, поразмыслил и понял: он ведь о тебе выспрашивал. Да так хитро, что и не сообразишь сразу, особенно по пьяному делу. Хотел к тебе податься, потом решил – лучше по тихой отсижусь. Дочь у меня вот-вот родит, а сама-то хуже дитя малого. Никак ее нельзя одну оставлять. Вот и решил молчком. Авось меня не коснется.
– Этот Геннадий, кроме тебя, здесь с кем-то дружбу водил?
– Тебе про него кто сказал, Толя Плешивый? Вот с ним и болтал. От Толи прока вроде немного, если с утра уже лыком не вяжет, но в Яме он знает всех. Думаю, Северцеву и подсказал, с кем стоит поговорить.
– И с кем?
– С твоим хорошим знакомым, Леней Кирилловым.
– Он же вроде опять сел?
– Вроде да, но пару месяцев назад выпустили. Я их с Генкой возле пивной видел. Я с утра на работе, а Генка до обеда один болтался, вот и нашел дружка. Это тоже удивило. Зачем военному человеку зэк, да еще алкаш? Потом, когда про тебя понял, стало ясно. Может, с кем еще дружбу свел, но я его видел только с Леней. Ну и с Плешивым, конечно. Тот вечно рядом вертится.
– Леню когда последний раз видел?
– А вот с Генкой, пожалуй, и видел. После этого вроде нет.
– Он все там же живет?
– А где еще?
– Как Северцев выглядел, сможешь описать?
– Рост примерно метр семьдесят пять, выправка военная, лицо приятное, но в глаза не смотрит, взгляд в сторону отводит. Глаза синие, бабы от таких с ума сходят. Волосы темные, длинные, сказал, отпустил, пока на реабилитации был. Чувствуется, мужик сильный, рука крепкая. Про отметину на плече уже говорил. Да, подбородок с ямочкой, едва заметная, но есть. Вот, пожалуй, все.
– Что ж, спасибо, – сказал Владан, поднимаясь.
Мы простились и вскоре покинули магазин. Владан тут же набрал номер на мобильном. Не знаю, кому звонил, но, судя по тону, хорошему знакомому. Время на вопросы «как жизнь» и прочие тратить не стал.
– У нас тут недавно гостил один тип, Геннадий Северцев. Вроде бы проходил реабилитацию в Москве после ранения, примерно месяц назад. Сможешь проверить?
Надо полагать, ответ был утвердительный, Владан сказал «жду» и отключился.
– Теперь к Кириллову поедем? – поинтересовалась я.
– Стой здесь, – сказал Владан и вернулся в магазин.
Пока я думала, что ему там понадобилось и не отправиться ли мне следом за ним, Владан возник в дверях с букетом цветов.
«Цветы купил, с Маринкой мириться», – подумала я и оказалась неправа. Букет он сунул мне.
– Держи. Игнатов хвастал, дочь букеты собирает лучше любого дизайнера. Нравится?
– Да. Очень. Ты мне его подержать дал? Потому что самому лень нести?
– Что за мысли? Я просто подумал, ты любишь цветы… ну, и все такое.
– Я правильно поняла? Ты мне подарил букет?! – я все еще ждала подвоха.
– Ну… – кивнул Владан.
– Просто так?
– А как еще дарят?
– На праздник или день рождения. Еще любимой девушке при встрече.
– Полина, ты зануда, – вздохнул он и направился к машине.
– Лилии мне очень нравятся, – подхалимски сообщила я.
– Я знаю.
– Откуда?
– Ты об этом сто раз говорила.
– Приятно, что ты запомнил.
– Еще бы. В смысле, трудно было забыть.
– Знаешь, мне правда очень приятно!
– Здорово. Мне тоже приятно, что тебе приятно.
Я могла и дальше продолжать этот разговор, но неведомый мне Леня Кириллов жил совсем недалеко от рынка. Владан притормозил возле двухэтажной развалюхи, в которой было никак не меньше четырех квартир. По крайней мере, цифру четыре я отчетливо видела, она была намалевана красной краской рядом со звонком. Их, кстати, было шесть, по три с каждой стороны от двери.
– Кто такой Леня? – спросила я, вместе с Владаном шагая к подъезду.
– Ты же слышала: зэк и алкаш.
– Игнатов назвал его твоим хорошим знакомым.
– Точно. В юности мы дружили. Ты же знаешь о привычках местной шпаны сбиваться стаей. А верховодил у нас Бад. Это тебе тоже известно.
– А что потом?
– Потом Леню посадили. Через два года он вернулся, но ненадолго. Утверждал, что настоящая жизнь там, а не здесь. Там все по-честному.
– Оригинальное суждение.
– Среди зэков скорее ходовое.
Владан подергал дверь и, убедившись, что она заперта, взглянул на звонки, а потом нажал на самый верхний слева. Оказалось, что он не работает. Только когда Владан нажал на третий звонок, мы услышали за дверью мелодичные переливы. Вслед за этим раздались шаги, и дверь распахнулась. Перед нами предстала женщина лет тридцати пяти в футболке и легинсах, облегающих дородное тело. В зубах сигарета, от едкого дыма женщина морщилась и казалась недовольной.
– Привет, – сказала она, ловко перекинув сигарету из одного уголка губ в другой. – Ты к Леньке, что ли?
– К нему, – ответил Владан.
– Так нет Леньки.
– А где он?
– Черт знает. Может, пьянствует где, может, бабу нашел, а может, сдох.
– Давно его нет?
– Не слежу я за соседями. Но вроде давно.
– Он ключ от квартиры в тумбочке хранил, чтоб не потерять. Привычки не изменились?
– Проверь, – пожала плечами женщина, отступив в сторону, чтобы мы могли войти.
Сразу за ее спиной оказалась лестница на второй этаж, рядом – три двери, возле ближайшей стояла облезлая тумбочка. Под одну ножку был подложен рваный мужской ботинок.
– Чем это у вас так воняет? – спросил Владан, направляясь к тумбочке.
– Жизнью поганой, вот чем, – хмыкнула женщина, бросив окурок в ведро с водой, стоящее под лестницей. – Наверное, крыса где-то сдохла, травили месяц назад. Замучили, сволочи. Белым днем шныряли. Сейчас вроде притихли.